Полумейстер

      — Ненормально заставлять дочь охотиться за родным отцом, — Мелони вздохнула.       — За родным отцом, который почему-то одновременно претендент на престол, — уточнила Сарелла.       — В этом виноват дядя и его чардревная шмаль, — решительно отмахнулась Мелони.       Так говорил отец; сама она дядю представляла весьма смутно, зато хорошо представляла шмаль: из белых вестеросских деревьев в храме гнали напиток видения не хуже, чем из чёрных квартийских. Некоторые специалисты вроде Мокорро вообще утверждали, что это одно и то же дерево, просто локальные разновидности.       — Вопрос не в том, кто виноват, а в том, что нам делать. Если он успел до просветления рассудка выйти к Ланнистерам, его уже везут к Тайвину, — Сарелла хмуро пошевелила угли длинной веткой. — Огонь тебе что-нибудь показывает?       — Не огонь, а его Владыка, — поправила она, не задумываясь. Отец ненавидел Владыку Света и его слуг, бранился на них через слово. У Мелисандры кроме Владыки не было почти ничего, но у Мелони был отец и память о нём. Но разве отец не оставил её, разве не Владыка подобрал её тогда, дал ей силы и мудрость?       «Нет. Акору, это была Акору. И в своей смерти она помогла Мелони увидеть путь, который привёл её домой, к отцу и Азору Ахаю».       — Мне не хватает веры, чтобы смотреть в огонь, — мрачно признала она.       — В Р'глора?       — Вообще. Чтобы увидеть, нужно верить — во Владыку, в его огонь, в увиденное в его огне. Принимать любой путь заранее. И превыше всего — быть спокойной, как зеркало вод, тогда в душе сможет отразиться прошлое и будущее. А я сейчас — сплошное сомнение, леди Сарелла Сэнд.       — Сомневаться хорошо, плохо не сомневаться и быть слепой, — та покачала головой. — Но неудобно, что сомнения выключают нашу разведку. Может быть, как-то можно это обойти, а? Смотреть не ради веры, а ради чего-то ещё, например, спасения твоего отца — вряд ли Тайвин позволит жить ложному Джоффри.       — Почему не позволить? Ложный или нет, он может надеть корону на голову и снять её, вместе с головой или порознь. В сущности, разве Ланнистеру нужно больше? Я слабо представляю его любящим отцом или дедом.       — Это потому, что нас любили наши отцы, — просто ответила Сарелла. — Они даже похожи.       — Если бы твой отец уходил на войну, разве он бросил бы тебя в чужом городе совсем одну? Разве сказал бы, что учил драться, как девчонка, а он сражается, как мужчина?       — Это была опасная война?       — Он мало верил в победу, — согласилась Мелони. — Но считал себя обязанным попытаться, знаешь. Он дал клятву огнём и кровью, что будет пытаться, это было для него очень серьёзно. Хотя мачеха бранилась, говорила, тупо это и в духе её первого мужа — он, мол, тоже давал клятву и ничего хорошего из этого не вышло. А мачехина первого мужа отец терпеть не мог и звал только «твой идиот».       — Это часто, что люди терпеть не могут кого-то на них похожего, — хмыкнула Сарелла. — Это ведь война двести девятнадцатого была? Которая чуть не закончилась его казнью? Я думаю, папа тоже меня на такую бы не пустил, и даже Обару. На войне опасность смотрит в лицо, они её видят и понимают; в городах опасность прячется по углам, и они её не замечают — да ведь разве они не воспитали дочь сильной и смелой, способной зарезать любого насильника и прогнать любого вора? В сущности, наши отцы чудовищно наивны, как бы хитры и даже коварны они ни были, их легко обыгрывают в больших политических играх...       — Потому что они вечно ставят на кон самих себя, — грустно согласилась Мелони. — Как будто не знали себе цены.       — И не знают. В своих глазах они никогда не равны кому-то другому, тому, кто действительно ценен, и нам они пытаются навязать то же самое — просто в силу того, что мы любим их и пытаемся им подражать. На самом деле каждый из нас бесценен. Так учит моя мать, а она — мудрейшая женщина.       — Она летнийка.       — Не стоит судить обо всех летнийцах по кучке ненормальных культистов, которых не терпят на Островах и они бегут торговать собой, куда придётся. Всё равно, что судить о Браавосе по Безликим.       — Они и Лунные Певицы, однако, основа города — наравне с морскими владыками, — фыркнула Мелисандра. — Так что судить вполне пристало, тем более, что Браавос мнит себя судьёй нравов, а не только великой державой. Впрочем, вернёмся к нашему... крылатому коню. Я могу попробовать посмотреть для него в огонь, я только не знаю, будет ли в этом смысл и что мы сделаем, если я смогу увидеть в нём что-то стоящее.       — Похитим его? — спросила Сарелла. — Хотя сначала понадобится похитить лошадей, им-то хорошо, они за пару-тройку дней до Девы доберутся(1), а нам дней десять, и то, если повезёт.       — Владыка покоряет нам зверей и людей, лошади проблемой не будут. Главное — чтобы отец не убился об лорда Ланнистера, пока мы до него добираемся.       - Дедуля, значит, — сказал юноша в языках костра, и совершенно определённо это был уже не Джоффри, тот никогда не умел смотреть так, не умел так складывать губы в насмешливое отсутствие улыбки. — Ну, привет. Как там флот?       Тайвин Ланнистер был суров и лыс, его бакенбарды топорщились гневно и недовольно.       — Какой флот?       — Ну, мы Ланнистеры, идёт война, его уже сожгли или только собираются?       — Они даже ведут себя одинаково нагло и неуместно, — Сарелла прижала ладонь к лицу. — А ведь взрослые вроде люди.       — Им кажется, что именно так взрослые люди себя и ведут, насколько я могу судить. Пока ты ребёнок, ты должен молчать и слушаться, но уж раз вырос — то зачем стеснять себя какими-то там приличиями, правилами, логикой, разумом?       — За что нам такие родители, а?       — Владыка Света посылает нам испытания, чтобы мы преодолевали их и становились лучше и мудрее. И только он сейчас может уберечь отца от хорошей порки. Хотя не уверена, что она не пойдёт ему на пользу...