Полумейстер

      Ветер трепал волосы Теона, забирался под одежду, оставляя солёные следы на груди. Морской ветер, с которым вместе рождаются железяне — он должен радоваться ему, а не пытаться плотнее запахнуть меховую куртку. И он старался радоваться, он честно пытался — но пока что получалось только мёрзнуть да раздражаться чесучей корке соли на волосах и коже, от которой, обычно красивые и блестящие, его волосы обвисали унылыми сосульками.       Море, одним словом, оказалось совсем не тем, о чём он мечтал годами в Винтерфелле, глядя на Белый Нож да Желудёвую.       Неприветливое, холодное, сердитое, оно не спешило принимать Теона в свои объятья и нашёптывать ему сладкие сны. Оно колотилось в борта медвежьего коча, кидая его из стороны в сторону, и заставляло просыпаться ночами от острого осознания того, что корабль — крохотная точка опоры посреди бескрайней водной глади, и над ним — только небо, а под ним — только бездна.       Не спешил и корабль даваться Теону в руки. К рулю его не подпускали вовсе, кормчий только хмуро смотрел на него, как на кровного врага; разрешали, правда помогать с парусами — так, что ладони у него уже на другой день были изрезаны жёсткими вицами(1) и кровоточили, а медвежьи матросы хохотали над ним в голос. Ещё бы, железянин, а не может управиться с такой простой работой — и ещё хотел лезть к рулю!       Им плевать было, что Теон был малым ребёнком, когда покинул дом, что его никто не учил управляться со снастями. Зато его учили, как считать по звёздам курс и понимать, куда плывёшь, как рулевое весло подчиняет себе корабль и что с ним нельзя делать, чем от руля отличается штурвал и как он работает... это — ещё в детстве.       В Винтерфелле добрый мейстер Лювин позволял ему читать книги по навигации и разбирать портоланы с их причудливыми сетками румбов, похожими на пустые переплёты окон в септе, ждущие пёстрых стёклышек. Так Теон узнал, что звёзды нужны не сами по себе, а просто они неподвижны в своей сфере, и по соотношению их и движущегося корабля можно понять, сколько этот самый корабль уже проплыл и сколько ему ещё осталось.       Одним словом, он был подготовлен лучше многих молодых штурманов — он просто никогда не стоял за живым рулём, никогда не ступал на палубу. Не по своей воле.       Но над ним только смеялись.       Дэзи, впрочем, слушала его с некоторым интересом, и это внушало надежду. Дэзи — и Сандор. Тот вообще сказал очень просто:       — Плюнь на них. Тебя ваш Утонутый милует, ему всяко виднее, кто моряк, а кто — дурак.       Беда была в том, что сам Теон не очень-то чувствовал себя моряком. Он хотел, большой частью души своей хотел, вернуться домой в Винтерфелл, вымыться в бадье с тёплой (и не солёной!) водой, причесаться любимым гребнем из слоновой кости и, пожалуй, нарядиться в новый чёрный колет с золотой вышивкой. И посидеть перед зеркалом, прикидывая, какая причёска к этому колету лучше пойдёт.       Совершенно не морские мысли.       Он поделился ими с Дэзи — сам не зная, почему, скорее, слушаясь своей чуйки: девки, в конце концов, всегда были падки на жалость. Те, которые не велись на невероятное обаяние и наглую улыбку, неизменно велись на несчастную судьбу, соломенное сиротство в чужом краю и невозможность вернуться домой.       Но эта не повелась, только выслушала с серьёзным, сосредоточенным лицом — другого у неё и не бывало — и заметила:       — То, что кто-то любит одно, не значит, что он не может любить другого. Посмотри на меня; я дочь Мейдж Мормонт и знаю, как обращаться с моим славным кистенем, верно? Но я люблю шёлковые платья, и леди Линесса не зря учила меня играть на высокой арфе и петь южные песни. Сводить себя к выбору из двух крайностей — это дурной путь, Грейджой. Он ведёт к злобе и безумию, потому что никто не может быть счастлив, отняв у себя половину радостей жизни.       Теон всегда побаивался умных женщин, но восхищался ими.       Они шли мимо Каменного Берега, когда Теону представился случай показать себя и применить, наконец, в жизни усвоенные по книгам навыки. Он был бы счастлив — кабы не то, что случай этот ему дали корабли его же сородичей, загонявшие коч, пока тот не ушёл от них в открытую воду. Туда драконьи челны соваться не решались — они были созданы для плаванья вдоль берегов и лёгкого грабежа, большая волна легко могла их перевернуть.       И это знание тоже принадлежало Теону.       Именно он велел править в открытое море, именно он, когда рулевого прошила стрела с чёрным оперением, взялся за руль сам и повёл корабль прочь. Именно он достал свой верный лук и стрелял, пока не кончились стрелы.       Именно он теперь стоял и смотрел на водную гладь и пытался не думать, кого из своих родичей ему довелось застрелить, и волны бились о борт, шепча и рыча: «Теон-предатель, Теон-перевёртыш, переметчивый наш».       И снова ему помогла Дэзи. Подошла, встала рядом — рука на рукояти кистеня, брови нахмурены, глаза строгие. Он старался не смотреть на неё, а смотреть на портолан и пытаться понять, как бы так пройти этот отрезок пути, чтобы и совсем вдаль не снесло — течения здесь были мощные — и не возвращаться к побережью, где наверняка ещё хватает жадных до добычи железян.       И что им нужно на том Каменном Берегу?       Он учился вместе с детьми Старка, он хорошо помнил карты Севера. Там жили только рыбаки, нищие и вечно голодные, дохшие каждую зиму от холода, если до них не доходили подводы с дровами от Гленморов. По весне тела выбрасывали в море и новые бедовые головы заселяли берег, надеясь разбогатеть, торгуя рыбьим зубом, чешуёй и прочими морскими товарами — только чтобы скатиться в ту же нищету и сдохнуть по зиме.       Как говорил мейстер Лювин, «пример коловратности идиотов в природе».       Но каким же идиотом надо быть, чтобы этих идиотов грабить?!       — Больно, что стрелял по своим, Грейджой? — спросила Дэзи.       Он кивнул, не видя смысла спорить.       — Они хотели тебя убить. Когда защищаешь жизнь, даже братоубийство не грех, ты знаешь.       — Не грех, а на душе погано, — объяснил он. — Я привык, что они — мой народ.       — Твой ли? Тебя вырастили Старки, они дали тебе хлеб, кров и образование. Ты был братом их детям и учеником их мейстеру. Разве не так?       — Так.       — Тогда почему твой народ — те, кто вредит твоей семье?       Он не знал ответа.       — Ну... есть ведь ещё дядя и мама. Он тоже семья.       — Мы едем к нему, чтобы он остановил грабежи и стал новым гранд-лордом, — напомнила Дэзи. — Думаешь, он с теми, кто застрелил Девмонта? Или думаешь, эти бандиты встанут на его сторону?       — Нет. Дядя ненавидит пиратство, — ответил Теон.       — Так отчего ты маешься, Грейджой? Если ты сейчас сражался за свою семью против её врагов?       Когда она говорила, мир становился удивительно простым и понятным. Теон навалился на рулевое весло всем телом и подумал, что эта женщина точно должна однажды стать его.