* * *
— Не обещай мне победы, — холодно сказал Тайвин. — Расскажи, что ты для неё сделаешь. Квиберн обещал — и пополнил ряды мертвой армии, безмозглый и со свёрнутой шеей. На его место воды принесли Грейджоя, отчего-то решившего делать ставку на Ланнистеров, а не на свою родню — принесли совершенно буквально, на обломке корабля с обломком мачты, полуголого, покрытого шрамами, еле живого благодаря отчаянным трудам своих немых спутников. И Грейджой, к его чести, за несколько дней закончил то, на что Квиберн потратил долгие месяцы. Не полностью оказался бесполезен, да. — Я стану богом, — ответил тот, как отвечал уже не раз, — а твой внук — королём, потому что богам нет дела, кто сидит на престоле. Сейчас же я направлю на Баратеона армию мертвецов. Пусть попробует справиться с теми, кому не страшны мечи и стрелы. И если этого мало, я заставлю само небо встать на твою сторону. Тебя это устроит, Ланнистер? Учить дикаря вежливости было бесполезно, оставалось терпеть — временно, разумеется, пока тот не выполнит свою задачу. Потом... потом окажется, что никто не застрахован от неприятностей, даже тот, кто расхаживает в доспехе из валирийской стали. — Полностью. Что тебе потребуется для того, чтобы на мою сторону встало небо? Полагаю, речь о контроле над погодой, не так ли? — Сущий пустяк. Дай мне кровь короля. Ты всегда можешь назначить нового из числа своих потомков, не так ли? Но этот, коронованный, должен погибнуть, кровь носящих корону очень сильна. — Мне нет дела до твоих суеверий. Убей мальчишку, если это поможет нам победить, но быстро и тихо. Нельзя допустить, чтобы пошли разговоры. — Я сын кракена, а не идиот, Ланнистер. Я понимаю, что подменить короля сложно, если все считают его мёртвым, — он закатил единственный глаз. — Всё будет тихо. Он вышел и Тайвин остался наедине с самим собой, в комнате с балконом, с которого можно было смотреть на поле битвы внизу. На то, как колышутся знамёна — королевский олень, серый волк Старков, снулая рыба Талли — а рядом предатели: барсук, сливы, горящее дерево... каждого Тайвин запоминал, запечатывал на изнанке века. Каждому не жить. Но отчего-то, как ни наступали на них мертвецы, они не спешили бежать прочь, ни одно знамя ещё не упало, не было заметно паники. Неужто колдовство оказалось бесполезно перед лицом короля-борова? Неприятно осознавать. И этот стук по углам, словно тысячи крохотных молоточков... И эта женщина, которая сидела на сундуке, поправляя грудь в бесстыдном вырезе... И другая женщина — высокая, златовласая (Джоанна? Нет, не она, не может быть она), которую ловил взгляд где-то там, в углу комнаты, отражением в зеркале, отражением в оконном стекле... Всему свой черёд. Грейджой справится — нужно быть живым, чтобы стать богом — но сначала надо убрать Баратеона.* * *
— Леди Дженна, пожалуйста! — ложный Джоффри, спотыкаясь, вбежал в светлицу, грохнулся на пол, обнимая её колени. — Защитите, леди Дженна! — От кого? — спросила она. — От синегубого! — мальчишка уткнулся ей в юбку лицом и она заметила, что одежда на нём не порвана — прорезана. — Он сказал, у меня королевская кровь, за которую ему дадут... Она обещала себе, что не выдаст больше никого из тех, кто попросит у неё защиты. Она обещала себе, что больше не позволит синегубому творить нечистые дела. Но что она могла сделать, всего лишь женщина? — Ты промочишь ей юбку, балда, — гаркнула Мелеза. — Отойди и спрячься в углу, может, удастся затаиться! А Ленора Хилл подошла и сунула что-то Дженне в руку: — На. Пригодится. — Длинная палочка, посеревшая от времени. Шпилька, должно быть. Зачем она ей? — Это чардрево. Дерево одолевает металл, сколько бы металл ни тщился одолеть дерево. И огонь, и лёд, всё уйдёт — а деревья пребудут, — сказала старуха серьёзно. — Мать с тобою. Как будто она древний воитель, идущий на бой с Урраксом.* * *
Она стояла перед Тайвином, загораживая собой окно — высокая, златокудрая, облачённая в алое. Прекрасная, как Джоанна в день своей свадьбы. И у ног её лежал его меч, расколовшийся, стоило ему коснуться её плеча. — Зря. Я ведь каменная, что мне сделается? — сказала женщина. Теперь она больше напоминала Эллин Рейн, чем Джоанну, и её алые губы искажала презрительная усмешка. — Сгинь, — приказал он. — Это моя скала, — ответила та. — Ты гонишь меня из моего же дома? — Я многих выгнал из их домов, и это пошло мне только на пользу. Ты не первая и не последняя, — холодно ответил он. — Убирайся вон, кто бы ты ни была, демоница или посланница Небес. Здесь место только нам — Ланнистерам. Женщина посмотрела на него почти жалостливо: — Я ведь и правда уйти могу, — сказала она. — И детей своих забрать. Оставить тут только вас. Этого ты хочешь? — Конечно. Можешь и Грейджоя прихватить, колдуны мне больше без надобности, свою работу он сделал. Теперь здесь не место всяким... сущностям. Ланнистерам нужны только Ланнистеры. — О своём колдуне не беспокойся. С ним и без меня разберутся, — женщина махнула рукой.* * *
Деревянная шпилька пробила доспех и легко, как в масло, вошла в плоть под ним. — Никого, — шептала Дженна исступлённо, — никого из моих детей, никого из моих близких, никого не отдам... — Никто, ни один смертный... — растерянно прохрипел синегубый. — Разве ты не знаешь, колдун? Чардрева не умирают, они только спят, — сказала старуха Ленора. Но Дженна не слушала их, она только старалась вогнать белую шпильку поглубже, так, чтобы грудь под доспехом прекратила двигаться.* * *
Мечу камень не взять, это верно, и повторять свои ошибки Тайвин был не приучен. Но ему ли не знать, что камень легко крошится о другой камень? Тарбеки тому были свидетели. Катапульты, конечно, у него не было, но он был всё ещё силён и крепок, и в бою ему всё ещё было мало равных. Резким рывком он толкнул ведьму с места... и не сдвинул ни на шаг. — Что, без катапульты не выходит, да? — насмешливо спросила она. — Не толкайся, сама уйду, коли просишь. — Убирайся. ВОН! — рыкнул он, втайне надеясь, что и та женщина, Эллин Рейн, и её смех тоже уйдут. Ушла златовласая, слилась со стеной и сгинула, стихли молоточки. Но Эллин никуда не делась. Она встала с сундука, подошла — походкой от бедра, вихляющейся, неприличной — к нему близко-близко — как тогда — провела по щеке ладонью, припала губами к его губам в мокром, мерзком поцелуе. Желчь подступила к его горлу, ноги ослабели. Он должен был оттолкнуть её, но не мог, как не смог давным-давно, несмышлёным мальчишкой. А её руки шарили по его телу, и поцелуй пах цветами и гнилью. — Пойдём со мной, — прошептала она, не прерывая поцелуя. — Навсегда со мной...* * *
Скала Кастерли, простоявшая тысячи лет незыблемо и гордо, рушилась, погребая под собою живых и мёртвых.