Предметы: гребень

С небольшой задержкой Хантер принял гребень дрогнувшими пальцами. Теплая древесина, потемневшая, заполированная, хранимая как святыня, вернулась в руки создателя. Можно так сказать. Но император промолчал. Хантер потрясенно смотрит, как Белос откидывает голову, легко ею встряхивая. Он убирает пряди у лица к остальным и садится к Хантеру спиной. Хантер сжимает гребень в руке и наблюдает, как седые завитки рассыпаются по плечам, цепляясь за плащ, как тусклая прядь ложится отдельной волной. Всегда отдельной. Она – хантерова любимица. Внутри истерично чирикает птица. Хантер на территории недозволенного. Он знал, что нельзя требовать от императора неуместной близости, но тело обессилено, и взбудораженный разум легко преодолел его волю. Все, о чем мечтал Хантер – коснуться дядиных волос. Рот жгла горечь собственной пошлости, или от вязкой смазки, иногда проступающей на коже Белоса, но он не остановил своего порыва и робко тронул жесткое белое колечко на конце пряди. Потянул, распрямляя, и отпустил, чтоб оно снова завилось. В груди заныло. Смелость ушла. Получив желаемое, и даже чуть раньше, Хантер приготовился к наказанию. Нет закона, запрещающего хватать императора за волосы, потому что есть о святотатстве. Столь многое прощающий, император заставит его заплатить… Но вместо того, чтобы напомнить зарвавшемуся племяннику, где его место, император разрешил, - Хантера подламывает пониманием интимности, - не останавливаться. Протянул ему свою вещь… Первые движения гребня проходят над волосами, ну, никак недостает отваги погрузить зубчики в волосы на самом деле. Наконец древесина прорезает в седой гриве узкие ранки, немедленно затянувшиеся, стоило гребню завершить движение. От того, как несколько жестких волосков тянутся за гребнем, Хантеру кажется, что щелкнет искра, и он весь вспыхнет в огне, как самый ужасный грешник. Этого не происходит, но тихие наэлектризованные щелчки отзываются в Хантере ударами хлыста. Больше всего он опасается дернуть, запутать, испортить густые минуты из невозможного, причинить боль. Движения все замедляются. Его конфуз уже почти - досада. Зачем дядя Белос позволил ему? Теперь, когда волосы прочесаны, он хочет сделать это снова, а еще провести по ним обеими руками, прижаться щекой. Лучше бы и дальше изнывать от любопытства, такие ли волосы «волосатые», какими выглядят. Они такие и есть. Густые, жесткие и сладковато пахнут стоячей водой и тревогой. Хантер старается не пыхтеть дяде в затылок, не выходит совершенно, запах очень приятный. Император не тратит улыбку, отмечая, как бережно Хантер сражается с собой, с волосами, сопровождая свои метания потрясенными вздохами. Пожалуй, Белосу нравятся прикосновения, раньше на которые Хантер не отваживался. Поцелуя в щеку он почти ждал. Гребень затерялся в складках покрывала, когда император Белос развернулся к Хантеру, запечатывая в его горле горчащее пламя одним взглядом. Ручной мальчик трепетал перед ним и дал вовлечь в поцелуй куда менее целомудренный. Обветренные губы Стража, много времени проводящего на улицах, и робкий, вечно ускользающий язык, в полном распоряжении императора. Власть над страной не так греет сердце, как полная власть над неопытной, всецело преданной душой. Белос оторвался от губ, когда решил, что достаточно, стоило Хантеру, опешив, податься вперед, ожидая большего. Хантер открыл глаза, ощутив на губах грубую кожу перчатки. Император Белос всегда носил их, кроме тех случаев, когда перебирал оба посоха – свой и Хантера, устанавливая новые магические сферы и смазывая пружины, раскрывающие посох во всю длину. Хантеру разрешалось присутствовать и наблюдать за процессом, разумеется, не задавая вопросов и не шевелясь. Когда инструменты и детали причудливо разложены на огромном столе – император не в этом мире, отвлекать его нельзя. Будто Хантер мог шевельнуться! Голые руки дяди двигались под контролем его немигающего пронзительного взгляда, исполняя самые строгие движения и отмеренные манипуляции. Хантер знал, что каверна, оставленная Дикой Лозой, проходит по запястью и до среднего пальца. Он знал, как по ней скатываются редкие тягучие капли, наполняющие воздух болью. Но Белос продолжал работать, не обращая внимания ни на боль, ни на истерзанную плоть, ни на практически осязаемое сострадание, которое источал Хантер. Если бы только дядя научил помочь, разрешил сделать! Но Белос заканчивал сам, надевал перчатки на поврежденные руки и только тогда передавал посох благоговейно склонившемуся Стражу, стараясь не соприкоснуться с ним на древке. Для всех прочих, император Белос и перчатки были явлением неделимым. Среди ведьм ходила даже шутка о том, может ли император Белос щелкать пальцами, в отличие от других тупых проимперских шуток, правда, забавная. Сейчас перчатка коснулась подбородка, очертила контур рта, настойчиво надавила. Хантер открыл рот, вбирая в себя пальцы, и так как он уже перешагнул за черту дозволенного и зачем-то выжил, то прижал зубами тонкую складку на кончике пальца и рывком обнажил императорскую руку. Оба они – Хантер и Белос ожидали немедленного справедливого звука пощечины. Однако вместо этого император выдохнул носом и прищурился, изучая замершего с перчаткой во рту племянника. Перчатка выпала вслед за гребнем. Хантер понял, что это конец. - Хантер, - голос императора не выдавал гнева. – Я оценил твой пыл, но разочарован тем, как быстро ты забываешь о границах. Тем, как часто вынужден тебе напоминать. На спину. Хантер зажмурился, чувство вины припечатало его к кровати сильнее и надежнее, чем касание. Ужас предвкушения того, что произойдет, и стыд мечты избежать того, что сам и спровоцировал, вырвались из горла жалобным всхлипом. Хантер затолкал их обратно и преданно посмотрел в глаза своего императора. Он справится. Осмелевший мальчик, принимающий происходящее за романтическую игру, должен быть наказан, но секс – не наказание. Способ контроля, попытка смирить Золотого Стража. Белос смотрит на Хантера, а видит другого человека. Тот, другой, так и не понял… впрочем, это не важно. Того другого давно уже нет. Есть послушный Хантер. Хантер стыдливо разводит ноги, чтобы императору не пришлось лишний раз напоминать. Ему жалко себя и он ненавидит это чувство. Император разрешил ему больше, чем он смел просить, взамен получая лишь то, что Золотой Страж и так ему обязан давать. Исполнение приказов. Дядя Белос и так с ним чрезмерно ласков. Пора бы привыкнуть, но никак не получалось. Член дяди Белоса маслянистый, теплый и длинный. Пока он елозит между ягодиц это щекотно и приятно, Хантер считает про себя, Хантер дышит под счет, Хантер кусает губы и вгоняет ногти в ладони, но вторжение все равно мучительно, как и каждый раз, и подготовиться к нему невозможно. Да, процесс не предполагает удовольствия, что поделать. Золотой Страж это не только форму носить. Взгляд Белоса не отрывается от красных сухих глаз. Хантер не проявляет сопротивления, ему лишь чертовски больно. Но он пытается дышать носом, заставляет тело расслабиться и подается навстречу рывкам Белоса в заданном им ритме. Каждый раз, когда его руки дергались оттолкнуть, он удерживал на месте сжатые кулаки, чтобы не причинить вреда, не оскорбить императора. Когда терпеть не осталось сил, Хантер отрывает затылок от матраса и растягивает губы в улыбке, показывая, что все в порядке и можно продолжать. Император Белос любит наблюдать это. Усердие. Преданность. Его удовольствие росло с тем, как тоньше и чаще становились поскуливания племянника под ним. Он замечает, что согласные движения Хантера становятся все короче, тело уже только сжато и не способно расслабиться, принимать его длину добровольно, что Хантер понемногу отползает, едва ли осознанно, чтоб смягчить проникновение. - Что случилось, Хантер? – Белос не прекратил движений, его голос звучал ровно и спокойно, будто не он вдалбливался между жестких раскрытых бедер, не чувствовал самой плотью сопротивления тела, преодолеваемого им. Хантер не слышал своего голоса за стуком крови в ушах, но голос Белоса вибрирует в его животе и груди, рождая истерику. – Умоляю! – Почти взвизгнул он. – Пожалуйста! Вместо ответа на мольбы, Белос обнаженной рукой обхватил запястье Хантера и устроил на его члене. Рывки и толчки не смягчились, но истеричные сжатия своего члена вызывали в Хантере прилив тепла, делающего рвущие движения терпимее. Мальчик уперся затылком и выгнулся, разрываемый на части противоположными желаниями. И все же любовь к дяде победила. Он тер горячий жесткий член, стискивал зубы и жалобно вскрикивал, едва помня, что император не любит громких криков. Белос прикладывает палец к его губам и Хантер немеет. Он закидывает голову, чтоб предупредить слезы, но они все равно блестят на ресницах. Трение приносило лишь больше напряжения, поэтому Хантер перестал и сдвинул руку на лобок. Под кожей в толще мышц царил император Белос, его рывки сотрясали тело Хантера, кроме них он оказался лишен реальности вокруг. Запах нагретой тины въелся в рассудок, под ладонью ритмично билось. И вдруг замерло. Хантер все же не смог сдержать слез, и не мог отделаться от видения, что плачет он густой зеленью, оставляющей недолго держащуюся припухлость на коже. Он тоже кончил, но сопутствующие переживания растворили остальное, оставив лишь далекие отголоски удовольствия. И растертый мутный след на животе. - Впредь, воздержись от необузданных порывов, Страж. - Голос императора вытесняет из головы гадкие образы. За что Хантер от всего сердца благодарен. Теперь стоит уйти прежде, чем император сам его отошлет. Давай, Хантер, немного тактичности тебя не добьет. Когда Хантер натянул штаны, ему показалось, что он за вечер сдвинул гору. Липкое тело болело всей поверхностью, хотя, скорее всего, стерлась только кожа на лопатках. Император протягивает руку и часть усилий уходит, чтоб от нее не отшатнуться. Коснувшись губами сухой кожи, рассеченной зеленым разломом, Хантер деликатно возвращает перчатку на место и ее теплое оглаживание по подбородку окупает все, что пришлось пережить. Хантер едва не хмурится в лицо Белосу, когда снова ловит себя на жалости к себе. Дядю годами изламывает и терзает проклятье, он не ноет и не жалуется. Надеюсь, ему сегодня будет проще заснуть, - думает Хантер, пошатываясь, пробираясь к себе. Через несколько десятков шагов, он вынужден прислониться к стене и немного постоять, прежде чем продолжить путь. За притворенной дверью император Белос вертит в руках гребень и рассеянно пробегая пальцами по привычным контурам, удивленно подносит его к глазам. Три с половиной века он оставался неизменным, а сейчас от падения дал трещину вдоль одного из зубцов. Человек, который долго и усердно вырезал из древесины твердого дуба этот гребень, сделал его специально для Белоса. Купить такой нельзя, даже за все богатства Кипящих Островов и прилегающих вод. - Не для Белоса, - поправляет себя император. – Для меня. Он мой. – И прячет его во внутреннем кармане плаща, у самого сердца.