***
В следующий раз Мидория встречает странного посетителя больше, чем через две недели. Тот распахивает дверь с ноги и врывается так же, как в прошлый раз – громко, шумно, раздражённо. Посетители, которых обслуживает Изуку, дёргаются и испуганно переглядываются. Это молодые муж с женой, и флорист составляет для них букет на могилу. Гвоздика выглядит прелестно в сочетании с пурпурным гиацинтом. Жаль только, что от шума Мидория почти роняет произведение искусства на пол. Гость ждёт не слишком терпеливо: постоянно постукивает ногой и смотрит яростно прямо на Изуку, будто бы одними глазами говорит, «Поторапливайся, иначе я тебя прикончу». Такой же взгляд у него был в тот раз, пока он ждал, когда Мидория сделает букет из герани. Флорист должен бы к нему привыкнуть, но он не привык. Поэтому торопится выпроводить посетителей прежде, чем незнакомец опять раскричится. К сожалению, этого ему так и не удаётся, потому что стоит женатой паре отойти от стойки, как блондин яростно подлетает, матерясь на весь магазин: — Блять, Деку, а нельзя было ещё дольше?! — Это опять ты… — Изуку тяжело вздыхает, потирая лоб. — Придумал новый способ оскорбить близких тебе людей? Незнакомец на секунду опешивает, будто не ожидал такого ответа, а потом становится ещё злее, чем обычно. — Так, я не понял, блять, ты что, выпил какой-то напиток смелости?! — Нет, — Изуку пожимает плечами. Ещё пару минут назад его день был хорошим. Вот почему этому парню необходимо было появиться именно сегодня? — Просто мне искреннее жаль всех твоих знакомых. — Если бы ты не был хорошим флористом, я бы уже давно сломал тебе нос. Теперь настаёт очередь Изуку опешить. Он почти уже привык к тому, что его новый постоянец – грубый, неотесанный мужлан, из которого не вытащишь ни одного доброго слова. Но что же он слышит сейчас? Комплимент? И с чего бы вдруг? Мидория почти ничего не сделал, только выполнил вульгарный заказ, вот в общем-то и всё. Он покрывается румянцем, потому что, как оказалось, услышать доброе слово от человека, который не слишком падок на комплименты, гораздо приятнее, чем от того, кто сыпит ими налево и направо. — Что на этот раз… э-э, ну… Каччан? — Изуку делает это неуверенно. Даёт кличку, отплачивает той же монетой, что ранее сделал блондин, но тот хмурится. — Катсуки. Меня зовут Катсуки Бакуго, — в голосе сталь, но Мидория не боится. Сам не знает, почему. Может потому, что всего секунду назад ему открылась другая сторона Катсуки, а, может, и впрямь в чай утром зелье волшебное кто-то подмешал. — Мне больше нравится Каччан, — он улыбается, лучезарно и счастливо, так тепло, как только умеет. — Той же монетой, значит? — Бакуго скалится, и это почему-то поднимает какой-то азарт внутри Мидории. — Смотри, нарываешься ведь. — Ну так, чего ты хотел? — Мне нужны цветы, которые скажут, «я ебал в рот ходить на эти ваши званые вечера и делать вид, что мне здесь нравится, есть куча мест, где я предпочел бы оказаться, например, в петле, но только не здесь». Сможешь сделать? Изуку тяжело вздыхает. Как ни странно, азарт в его душе не проходит, будто бы каждый раз Катсуки приносит ему задачку, которую нужно решить, доказать, что он не зря занимает это место. Но это тяжело, и Мидория яростно перебирает в голове все цветы, которые знает, чтобы угодить заказчику. — Ну, можно в принципе взять наперстянки. Они означают неискренность. Судя по всему, ты будешь подделывать свою улыбку, так что это вполне подойдёт, — Изуку чешет затылок, понимая, что это совсем не то, что хотел бы сказать Катсуки. — Недостаточно! Мне нужно передать, как сильно я их всех ненавижу, а не по головке погладить. Чувствуешь разницу, глупый Деку?! Изуку испуганно вжимает голову в плечи от криков. Давление оказывать его новый знакомый точно умеет. Извилины движутся с нечеловеческой скоростью, пока не хватаются за единственно верную, и Мидория буквально подпрыгивает на месте от радости, когда приходит к этому: — Лилия! Ну конечно же, желтая лилия означает ненависть! Тебе она точно подойдёт! В сочетании с наперстянками это будет отличным красивым букетом. Никто даже не подумает, что ты их всех в жопу послал! Катсуки в ответ ухмыляется, а потом хлопает Изуку по плечу. — А ты не промах, Деку. Мидория в ответ улыбается, как щенок, которого похвалили. — Хорошо. Сейчас притащу. Мидория бежит в холодильник и достаёт необходимые цветы. Он выбирает самые лучшие, самые свежие. Сам не знает, почему, вряд ли Бакуго есть до этого хоть какое-то дело. Скорее даже наоборот, Катсуки хотел бы, чтобы цветы выглядели вяло, будто бы их достали из чьей-то задницы. Во всяком случае, Изуку так кажется, но он не может утверждать с уверенностью. Флорист возвращается с победным лицом, будто бы выиграл в лотерею. Чувство и правда такое, потому что ему удалось доказать, что он не зря работает здесь. Бакуго, может, и был не самым приятным человеком из всех, кого Мидория встречал, зато точно был единственным, кто заставлял чувствовать себя нужным. Не зря же Изуку занимал это место всё-таки. — Насколько неприличным ты хочешь сделать этот букет? — Флорист ставит ведро с лилиями на стол, Катсуки внимательно наблюдает за его действиями из-под опущенных бровей. — Настолько, насколько ты сможешь, Деку, — ухмылка – хитрая, испытующая, вызывающая на поединок. — У Вас может не хватить денег, Бакуго-сан. — За мои финансы не переживай, Деку. Просто делай свою работу. Изуку не перечит. В конце концов, кому бы не понравилось поиметь с этого выскочки столько денег, сколько получится? И кому не нравятся деньги? Если такие люди и были, то они нагло врут. Все любят деньги, а когда тебе дают волю в творчестве, не лезут со своими очень ценными советами и уважают твоё мнение, как специалиста, то это ещё лучше. Бакуго был неприятным, грубым и шумным, но, черт, он уважал Изуку так, как ни один клиент прежде. Может, понимал, что Мидория разбирается лучше, раз уж работает здесь, а, может, ему просто было всё равно. Так или иначе, у Изуку не было более идеального клиента, чем он, прежде. Единственное, что раздражало в Бакуго (помимо, конечно, списка грубостей, которые он успел произнести за те небольшие пять минут, что он здесь находился) это его пристальный взгляд, с которым он следил за каждым движением Мидории. Он не говорил ничего, не фыркал и даже не вздыхал, только на часы на своей руке постоянно посматривал. Казалось бы, Изуку не из-за чего переживать, но он переживал. Может, дело было в глазах, которые постоянно хмурились. Создавалось ощущение, что Бакуго не доволен тем, как работает Мидория, но это не так. Зная Бакуго не так долго, флорист мог быть уверенным, будь что-то не так, Катсуки уже дал бы знать. Но он уверенно молчал, а значит всё было нормально. Поэтому Мидория делает единственную возможную вещь, как он считает – пытается разбавить неприятную тишину разговором. В конце концов, а что ему ещё остаётся, чтобы убедиться, что Бакуго не злится? Ничего, как ему кажется. — И кому же достанется этот букет? Катсуки почти не изменяется в лице, только брови удивленно подскакивают (не больше, чем на миллиметр, надо признать, но Изуку замечает даже это). Клиент молчит слишком долго, и Мидория уже успевает решить, что не получит ответа на интересующий его вопрос, но Бакуго его удивляет. Правда, не слишком сильно. — Почему тебя это интересует? К грубому голосу клиента уже стоило бы привыкнуть, но это заставляет Мидорию покраснеть. И правда, почему его это хоть сколько-то волнует? — Ты прав, это не моё дело, — от стыда Изуку даже опускается под стол, чтобы достать цветы из ведра с водой. Это не помогает. Передышка в пару секунд – слишком мало, чтобы справиться со стыдом. — Я просто подумал, было бы неплохо разбавить молчание беседой. Больше не буду пытаться. Прости. По лицу Бакуго сложно сказать, принял ли он извинение. Надо сказать, что по его лицу и не понятно, принял ли он это за оскорбление. По его лицу вообще ничего не понятно, и это раздражает. А ещё это придаёт ему загадочности, которую Изуку прежде не встречал. Это… немного сексуально. Но совсем немного. Мидория любит разгадывать загадки, причуда у него такая. Что уж с него взять? Они молчат так долго, что Изуку уже решает, что они давно проехали его недавний промах и забыли, но Бакуго облокачивается спиной о стойку, становясь спиной к флористу и его работе, и как бы невзначай говорит: — Подарю это жене начальника. Мидория даже не сразу понимает, к чему это сказано, а, когда понимает, рад, что удивления и радости на его лице не видно, потому что скрыть улыбку – выше его сил. Он почему-то рад, что Бакуго говорит с ним. А ещё он рад, что это не обыденная грубость. Оказывается, Катсуки может не грубить всем направо и налево. Оказывается, он может говорить, как нормальный человек. — Ты общаешься с женой начальника? — Не слишком близко и недостаточно часто. Хотелось бы, если честно, ещё реже, — Бакуго так просто проявляет свою неприязнь к кому-то. Изуку хотелось бы научиться делать так же, а не постоянно пытаться сгладить неприятные углы. Он терпила и бесхребетный простак, он это знал. — Почему? — Логичный вопрос, как ему кажется. Не то, чтобы Мидория не знал ответа, но заполнить чем-то тишину надо. — Она не любит меня, а я её. — Её можно понять, — Изуку усмехается, и надеется, что его шутка очевидна. Похоже, нет. Бакуго кидает неприязненный взгляд через плечо. — А меня, то есть, нет, придурок?! — Это была шутка, Каччан. Прошу, не обижайся! — Изуку даже тянется рукой к плечу клиента, чтобы успокоить его, но тот громко фыркает, отворачиваясь, и флорист так и не решается осуществить задуманное. — Твои шутки совсем не смешные. — Смешные. Просто у тебя нет чувства юмора, — обиженно бубнит Изуку себе под нос, добавляя новую лилию в букет. — У меня есть чувство юмора. — Я никогда не слышал, чтобы ты смеялся, — Мидория сам удивляется, как сильно ему хочется услышать смех Бакуго в этот момент. — Ты никогда не говорил ничего смешного. — Теперь мне хочется тебя рассмешить. Это вызов, Каччан, — Мидория играет бровями, пусть и знает, Бакуго не может его видеть. — Не получится. Ты слишком идиот для этого. И ботан. — Своих друзей я смешу, — Изуку пожимает плечами. Ему это кажется хорошим аргументом. — Твои друзья придурки. — Ты их даже не знаешь! — Мне и не надо. Я знаю тебя, и ты придурок. Они замолкают. Неприятный этот Катсуки. Изуку сам не знает, почему пытается быть милым с ним. Может быть, по тем же самым причинам, по которым он пытается быть милым со всеми остальными – потому что он простачок, который готов стерпеть все грубости в свою сторону. И дело тут даже не в том, что Бакуго – его клиент, которому нужно угодить, а в том, что Мидория такой по жизни. Всё стерпит, всех поймёт, успокоит и обнимет. Он приятный малый, к которому прибегают поплакаться в жилетку. Бакуго же совсем другой – он неприятный, жестокий, грубый, эгоцентричный ублюдок. Они совсем разные и вряд ли когда-нибудь найдут общий язык. — И почему же тогда ты идёшь на встречу с ней, если она тебе не нравится? — Изуку не знает, почему продолжает. Может быть, потому что молчание напрягает гораздо больше, чем разговор. А, может быть, где-то глубоко внутри, Мидория хочет говорить с Бакуго несмотря ни на что. — Начальник позвал на ужин. Скорее всего, получу повышение. Не мог отказаться, — Катсуки говорит это так безразлично, что это удивительно. Самому Изуку это кажется отличным поводом порадоваться, но Бакуго, похоже, совсем не рад. Мидория даже задаётся вопросом, умеет ли Катсуки вообще радоваться или серотонин не вырабатывается в его теле. — Это же прекрасно, Каччан! Поздравляю! Почему ты не радуешься? — Это было ожидаемо. Я работаю в два раза больше, чем все эти идиоты, — похоже, слово «идиот» Бакуго сказал раньше, чем слово «мама». Мидория легко может представить крошку Катсуки, который говорит это слово собственным родителям. Если честно, он бы на это посмотрел, потому что от одной только этой мысли на его лице рисуется счастливая улыбка. — И кем же ты работаешь, если не секрет? — Почему Изуку это вообще интересно? А ему ведь интересно на удивление. — Полицейским. — Ого, как круто, — в голове Мидории тут же всплывает образ Бакуго в форме. Это выглядит ещё более сексуально, если честно, и Изуку спешит отшутиться, чтобы его смущения не было заметно. — Наверное, называешь всех нарушителей идиотами. — Такое тоже бывало, хотя меня за это не раз отчитывали. Изуку громко смеётся, а Катсуки, повернувшись на него, улыбается. — Почему ты улыбаешься? — Мидория под этим пристальным взглядом, надо признаться, смущается ещё сильнее. — Потому что ты смеёшься, идиот! Это заразительно, если ты не знал, — Бакуго отворачивается, но, − Изуку готов поклясться, − что видел, как тот покраснел. — Букет уже готов?! — Да. С тебя 7000 йен. Бакуго кидает деньги на стойку и, грубо выхватив цветы из рук флориста, направляется к двери. — Удачи на ужине! — Иди к черту, Деку. Изуку смеётся в спину Бакуго. Сам не знает, почему. Может быть, потому что уже привык к этой грубости, а может быть, потому что знает, он смог заставить эту непробиваемую скалу засмущаться. Это и правда смешно, нельзя этого отрицать.***
Странный постоянный клиент не появляется ещё неделю. Изуку даже удивляется, что ждёт этого момента. Он ждёт, когда же кто-нибудь снова распахнёт дверь с ноги, ворвётся, словно гром среди ясного неба, накричит, наговорит грубостей и уйдёт, оставив после себя неприятный осадок и целое состояние. И хочет Мидория этого вовсе не из-за денег или игры, в процессе которой он мог доказать, насколько он хороший флорист. Он хочет этого просто потому что, а давать название этому чувству или мыслям вовсе не обязательно. Изуку даже спрашивает своих коллег, не приходил ли кто-нибудь грубый и неотёсанный, пока его не было на работе, но и Урарака, и Иида отвечают отрицательно. Мидории, с одной стороны, грустно от этого, с другой стороны он рад, что не пропустил появления Катсуки. Странно, да? Этот парень, который постоянно грубит, мог вызвать слишком много несхожих между собой эмоций, и это даже не раздражало, только внутри поднимало какую-то непонятную волну страстного предвкушения. Чем дольше Бакуго не появлялся, тем больше мозг Мидории придумывал вопросов, чтобы задать при встрече. Изуку вообще слишком часто думал о Катсуки. Когда работал, – это помогало ему отвлечься, – или когда отдыхал. На обеденном перерыве он по сто раз пересказывал друзьям последнее неожиданное появление странного клиента и его вульгарных заказов, которые Мидория с завидным упорством выполнял. Когда Изуку шёл домой, он выглядывал знакомую блондинистую макушку, а когда проходил мимо здания полиции, куда стал захаживать с завидной регулярностью, то вообще краснел до самых ушей. Он думал о Бакуго, когда ел, когда делал домашнее задание из университета, когда ложился спать и когда просыпался. Он продумывал все возможные сценарии их будущей встречи, и, чем больше шло времени, тем нереальней они становились. В одном из них Бакуго даже пригласил Изуку вместе пообедать. Мидория сам не знал, почему подумал об этом, но, почему-то, в голове он ответил положительно. Удивительно. В общем и целом, Катсуки Бакуго просто оккупировал мысли Мидории, будто бы присвоил их, поставив флаг со своими именем и фамилией на нём, как раньше делали первооткрыватели. Поэтому не нужно даже предполагать, как Изуку был рад, когда Бакуго распахнул дверь цветочного чуть больше, чем через неделю. Он быстро нашёл глазами флориста и двинулся в его сторону, не дав даже пары секунд, чтобы убрать с веснушчатого лица улыбку. — Каччан… — слова сами слетают с губ, когда мужчина в форме (и она ему чертовски идёт. Изуку даже не мог предположить, что Бакуго она так сильно пойдёт) подходит к стойке. — Да, это снова я, ботан. Скучал? — Хитрая ухмылочка, от которой внутри всё леденеет, а щеки, наоборот, краснеют, наливаясь жаром. — Нет, — руки трясутся от нервов, и Мидория спешит их чем-то занять – перекладывает бумаги с одного конца стола на другой. — Просто ты давно не появлялся. — Не было времени заглянуть, — внутри от этих слов что-то ухает вниз, пусть Катсуки и говорит это совсем безразлично. Изуку это, тем не менее, совсем не безразлично. — Зачем пришёл? Не просто же так, чтобы увидеть меня, — Мидория улыбается через силу, а внутри какая-то непонятная надежда. Что это с ним? Руки немеют, то жарко, то холодно, ноги ватные, щеки горят. Может, он заболел? Не стоило приходить на работу в таком состоянии, но сегодня ведь Катсуки всё-таки явился. Может, оно того стоило? — Нужен букет, — Бакуго фыркает, словно ответ был очевиден. Ну конечно, он был очевиден. Зачем бы ему ещё приходить? Явно не для того, чтобы увидеть Изуку. Было даже глупо рассчитывать на это. — Кого на этот раз будем оскорблять? — Уже мы? Быстро ты, — и снова эта презрительная улыбочка. Бакуго ими богат. — Ну, я же причастен к этому как-никак, — Изуку пытается улыбнуться, но выходит плохо. Катсуки видит его насквозь. — Сегодня оскорблять никого не будем, — он теряется, чешет затылок и смотрит куда-то в пол, будто бы сам не верит этому заявлению. Изуку удивленно поднимает брови. — Необычно, — это всё, что приходит на ум. А что ещё он должен был сказать? Не сказать же, что это скучно и извилины в его голове никак не заставляет двигаться. И тем более не сообщать, что от одной только мысли, что Бакуго нужен букет на свидание, всё внутри леденеет, а сердце, будто бы кусок льда, который уронили на пол, разбивается и начинает медленно таять. Такого точно нельзя говорить. — Что же тогда ты хочешь сообщить? — Мне нужно сказать, что я не заинтересован в отношениях. И вообще, я гей! — От этого заявления внутри Изуку что-то охает вниз, но охает приятно. Так, как Мидория хотел бы, чтобы ухнуло вновь. — Я бы не посмотрел на неё, даже если бы захотел. Не получится у нас ничего короче, — Бакуго нервно тараторит, будто бы чувства девушки его и правда волнуют. Неожиданный поворот. — Есть цветы, которые скажут, что я гей? — Не уверен, что такие существуют, — Изуку озадаченно перебирает все цветы в голове, но на ум ничего не приходит. — Боюсь, что нет. — Да ладно тебе, Деку! Уверен, что-то найдётся, если ты покопаешься в своей башке! — Неужели он думает, что от крика что-то изменится? Хотя это же Бакуго, неудивительно. — Таких нет, Каччан. Мне очень жаль. — Мидория, постарайся хотя бы! Ты лучший флорист, которого я знаю! Придумай что-то! От такого неожиданного комплимента внутри что-то на секунду останавливается. Изуку покупается на такую простую уловку. Он знает, что слабак, но это ведь Бакуго: ему сложно отказать, особенно, когда он впервые называет тебя по имени. И это имя, как нестранно, звучит прекрасно на его губах. Гораздо лучше, чем на чьих-либо ещё. — Ну, таких цветов нет, — Бакуго нервно выдыхает, и Изуку теряется, боясь разочаровать его. — Но есть цвет! Фиолетовый традиционно считают цветом представителей ЛГБТ. Мы можем подобрать какие-то фиолетовые цветы, а в сочетании с иберейкой они будут говорить о безразличии и равнодушии. Отлично подойдёт, чтобы сообщить о неразделённых чувствах. Бакуго надолго задумывается. Он не окидывает Изуку испытующим взглядом, как сделал бы это всегда, а смотрит куда-то в пол, будто бы там может найти ответ. Мидория боится. Он боится, что не оправдал ожиданий, что разочаровал, и Катсуки больше никогда не придёт, но тот тихо шепчет: — Пойдёт. Изуку лучезарно улыбается, довольный реакцией, и убегает за цветами. Это немного, Бакуго до сих пор выглядит неуверенным, но он хотя бы согласился, а это уже что-то. Не что-то, чему можно радоваться или чем можно гордиться, но это что-то, что продлит их общение на несколько минут. Это что-то, что, пусть не напрямую, пусть только косвенно и совсем не точно, но даёт маленькую надежду, что Катсуки вернётся, что он ещё придёт. Мидории этого достаточно, чтобы продолжать тешить себя глупыми надеждами, которых в его жизни с некоторых пор стало очень много. Он возвращается и ставит цветы на стол с грохотом. Он не может держать себя в руках, руки от радости трясутся. Он и надеяться не смел, что день станет таким хорошим. — Я выбрал флоксы. Если она расстроится из-за отказа, эти цветы должны поднять ей настроение. Они очень красивые, — Изуку улыбается, да так широко, что щеки болят с непривычки. Давненько он так сильно не улыбался. — Как скажешь, — Бакуго фыркает и как обычно становится к Изуку спиной. — Ну так, — издалека начинает он, вынимая фиолетовый цветок из ведра. — Кому же предназначены эти цветы? — Коллеге, — Катсуки отвечает легко, уже привыкший к откровенным разговорам за составлением букета. — Она проявляет ко мне ненужные знаки внимания. — Удивительно, — Изуку ляпает, не подумав. — На что это ты намекаешь, придурок?! — Бакуго поворачивается на него и смотрит так яростно, что, если бы взгляд мог убивать, Изуку уже составлял бы сам себе букетик на могилку. — Думаешь, я не могу никому понравиться?! — Я не это сказал! — Но подумал! — Я… я… просто… — Изуку теряется в оправданиях, плавающих в его голове. А что он должен сказать? И, что важнее, как не обидеть Бакуго? — У тебя своеобразный характер, Каччан. Катсуки фыркает и вновь поворачивается спиной. — Самый обычный. — Да? Почему-то никто прежде не приходил ко мне с теми же просьбами, что и ты. — Просто никто, кроме меня, не додумался до такого, — он снова фыркает, но уже куда-то в пустоту. — Такие букеты нужны всем, Деку. Просто я не боюсь говорить то, что думаю. — Ты как раз-таки боишься, — Изуку тоже фыркает. Он видел таких людей, как Бакуго. Они надеются, что все такие же умные, как они сами, и им не придётся произносить что-то нелицеприятное вслух. Да, чаще это неразделенные чувства, реже – оскорбления, как в случае с Бакуго. Но, по сути, всё это одно и то же − бесконечный страх. — Не бойся ты последствий, сказал бы то, что думаешь на самом деле, вслух. Но ты используешь букеты вместо этого, что ни разу не отличает тебя от других. — Я не боюсь ничего сказать! — Бакуго резко разворачивается и ударяет ладонями о стол. Изуку даже испуганно отпрыгивает от такого напора. — Букеты – это лишь способ соблюсти приличия. — Звучит, как хорошая отмазка. — Не тебе читать мне нотации! При всём моём «своеобразном характере», — он показывает кавычки в воздухе, — ты так и не выставил меня за дверь! — Это совсем другое. — Да?! И почему же?! — Бакуго в ярости. Оказывается, Изуку никогда не видел его по-настоящему злым. Это… интересно. Будто бы Мидория только что узнал какую-то новую ипостась Катсуки. Он чувствует себя исследователем, открывающим новые горизонты, и это приятно. Приятно узнавать Бакуго даже таким. — Потому что мне нравится твой характер! — Изуку уверен, что собирался сказать, Катсуки – его клиент, и он должен терпеть его несмотря ни на что, но слова сами вырвались изо рта. Черт, и что с этим Мидорией не так? Теперь Бакуго окончательно рассвирепеет. Изуку втягивает голову в плечи, пытаясь стать ещё меньше, чем он есть на самом деле. Может, если он будет милым и беззащитным, Катсуки не будет на него орать? Глупость, Бакуго не похож на человека, которому нужно оправдание, чтобы накричать. Мидория готов к последствиям. Он зажмуривается, считая до десяти, чтобы успокоиться, но вдруг совсем неожиданно слышит смех. Бакуго смеётся? Бред какой-то. Изуку не верит собственным ушам, поэтому открывает глаза, но они показывают то же самое, на что намекали уши. Катсуки заливается хохотом, держась за живот, и ему еле удаётся устоять на ногах. Его смех заставляет Мидорию нервно улыбнуться. Что вообще происходит? — Ты придурок, Деку. — Рад, что тебя это так веселит, — Изуку обиженно надувает губу и возвращается к составлению букета. — Я всё-таки смог тебя рассмешить. — Лишь потому, что сказал несусветную глупость, — Бакуго успокаивается, но теперь не отворачивается, как сделал бы это обычно, а лишь ставит локти на стол и кладёт на руки подбородок. Пристально наблюдает за Изуку, и это заставляет нервничать, как и всегда. — Так сложно поверить, что мне понравился твой характер? — Ты же сам сказал, что меня невозможно полюбить, — Бакуго смотрит так, будто бы уже победил в споре. Надо признать, он всегда так смотрит. — Я совсем не это сказал! — Изуку злится, сжимая руки в кулачки. У этого Бакуго какая-то непонятная привычка перевирать слова Мидории. Кажется, он совсем его не слушает. — Я сказал, что твой характер не такой, в который влюбляются в мангах. — Значит, ты странный. Изуку пожимает плечами. — Да, я странный. И они снова смеются. Уже вместе, и Мидории кажется, что их смех накрывает комнату, так хорошо сочетаясь между собой, как правильно выбранная мелодия. Она простая, легкая, приятная уху, не режущая слух, словно звуки птиц по утру. Она естественная, словно так и должно быть, словно весь мир мечтал услышать их совместный смех все эти долгие годы, будто бы прежде Изуку смеялся неправильно, и теперь его смех в сочетании с кем-то другим, кроме Бакуго, будет уже не таким, каким должен быть. Странное чувство, надо признать. Флорист никогда не ощущал чего-то подобного прежде. Разве смех может быть правильным? Разве положительные эмоции не похожи все друг на друга, как кусочки паззла? Наверное, как раз на них они и похожи: на первый взгляд, все одинаковые между собой, но стоит засмеяться с кем-то правильным в унисон, и они совпадут своими бочками, образуя целостную картинку, красивую и точную. Радость похожа на паззл, и Бакуго подходил Изуку лучше других, несмотря на то, что он грубый и злой. Мидория должен быть извращенцем, раз ему это нравится. Но они ведь уже решили, что он странный. Что ему терять? — Итак ты собираешься признаться ей? — Изуку залезает почти с носом в букет, чтобы убедиться в точности композиции. Бакуго на это усмехается. — А что мне ещё остаётся? Не терпеть же эти раздражающие подкаты. — Грубо. — Она навязчивая. — Всё равно. — Тебе нравится моя грубость. Катсуки противно скалится, как какое-нибудь животное, загнавшее жертву в угол, из которого ей не сбежать. И Изуку это почему-то нравится – быть пойманным именно Бакуго. Но он всё равно покрывается румянцем. Казалось бы, смысла в этом никакого нет, но Мидория просто не может контролировать собственные щеки. Они горят, словно внутри них маленькие угольки, и краснеют так сильно, будто бы красная ручка потекла, испачкав собою идеально белую кожу в веснушках. Эти несчастные щеки предают своего хозяина, выдавая такие глупые чувства к кому-то, кто не стоит их. А, может, и стоит. Мидория не смеет судить, он совсем не знает Бакуго, и от этого почему-то грустно. — И что, даже про ориентацию свою расскажешь? — Изуку пытается отвлечь собеседника от своих красных щек, особенно сильно походящих на помидоры сейчас, но тот пристально следит за каждым движением и улыбается. От его пристального взгляда просто не сбежать, а Мидории так этого хотелось бы. — Почему нет? У меня нет с этим проблем, — он пожимает плечами, словно бы уже во всём мире давненько признали геев. Это не так. Они живут в Японии, где эти браки до сих пор под запретом, и Изуку не понимает, как Бакуго удаётся так просто об этом говорить. — Это не то, о чем я рассказываю. Даже друзьям, — Мидория сам не замечает, как признаётся незнакомцу в чем-то, о чем не знает даже его мать, а у них достаточно близкие отношения. Разговаривать с Бакуго как-то особенно просто. Возможно, дело в его уверенности, которая как-то сама собой говорит, что стоит кому-то сказать только слово поперёк воли Катсуки, и тот разорвёт обидчика на части. Вряд ли Бакуго сделает то же самое, когда дело будет касаться Мидории, но его уверенность, похоже, передаётся воздушно-капельным путём, вроде какого-то вируса. Изуку чувствует себя рядом с ним не только уверенным, но и доверчивым. Он приходит к выводу, что, по совершенно не ведомым ему самому причинам, он доверяет Бакуго. — Потому что ты трус, Деку, — он закатывает глаза, будто бы ответ был очевиден. — Не стоит стесняться того, кто ты есть. В конце концов, это всего лишь постель. Я трахаю мальчиков, а бабы порой трахают других баб. Это не чьё-то ещё дело, кроме моего собственного. — И твоего партнёра. — Партнёр – это громкое слово. — У тебя никогда не было отношений? — Изуку удивлённо вскидывает брови. Они с Бакуго достаточно взрослые, чтобы с кем-то встречаться, а Катсуки, несмотря на весь свой сложный характер, достаточно симпатичный, чтобы кому-то понравиться. Он мог бы хотя бы попытаться. — А у тебя? — Вопросом на вопрос. Умно. Мидория застывает, вспоминая Тодороки. Это было давно, и Изуку сейчас уже, если честно, не может вспомнить, почему именно они расстались. Память стирает неприятные воспоминания. Кажется, они были слишком разными. Шото всегда был закрытым, никогда не делился с Мидорией своими переживаниями, скрывал что-то, недоговаривал, медленно отдалялся. Это выстроило между ними определённую стену, которую, в конце концов, они не смогли сломать. Это было больно, Изуку по-настоящему любил Тодороки. Спустя годы они смогли остаться друзьями, но это стоило определённых усилий. Сейчас Шото нашёл правильного человека, с которым смог построить здоровые отношения, очевидно, научившись на предыдущих ошибках. Мидория не завидовал другу, пусть так и остался один на эти долгие годы. Он был за него по-настоящему рад, но где-то глубоко внутри хотел такой же близости с кем-то. В общем это не то, о чем он хотел бы сейчас говорить или что хотел бы вспоминать. Точно не с Бакуго. Может, тот не был достаточно чутким, чтобы оценить масштаб трагедии, а, может, Изуку совсем не хотелось рассказывать об этом именно с Катсуки. — Да, — Мидория бубнит это себе под нос, заворачивая цветы в красивую обёртку. — И как оно? — Бакуго приставучий и не видит границ. Совсем не замечает, что Изуку не хочет об этом говорить. Возможно, сейчас флорист чуть лучше понимает злость Катсуки по поводу его нежеланной поклонницы. — Мы не сошлись характерами, — Мидория пожимает плечами, будто бы это ничего не значит. Но оно, к сожалению, значит. — Так бывает. Мы смогли остаться друзьями, и сейчас я очень ценю его, как своего друга. Нам так лучше. Бакуго громко фыркает. — Слишком сложно. — А у тебя как на личном фронте? — Мидория откладывает готовый букет в сторону. Никто из них даже внимания не обращает на то, что разговор можно закончить. Может, слишком увлечены разговором, а, может, друг другом. — Прекрасно. Я не провожу ни с кем больше одной ночи. Мне не нужны эти проблемы. — А мне кажется, ты просто боишься, — Изуку садится на стул позади себя и крутит в пальцах маленькую ромашку, которую ему принесла Урарака сегодня утром с клумбы рядом с магазином. Он думает о том, что в Катсуки так много страхов, которые он просто игнорирует, пытаясь казаться сильнее, чем он есть на самом деле. Возможно, он пытается соответствовать образу, который придумал сам у себя в голове, и, возможно, этот образ просто недостижим. — Чего бы мне бояться, придурок?! — Он защищается этими оскорблениями, когда кто-то подходит слишком близко, и, скорее всего, прямо сейчас Мидория очень рискует, тыча острой вилкой в незаживающую рану. — Того, что ты можешь не понравиться кому-то, — Изуку пожимает плечами. Этот ответ кажется ему очевидным. — Того, что ты попытаешься и ничего не получится. Не стоит этого бояться. Мы учимся на ошибках. Наши отношения с Тодороки не были идеальными, но на них он научился, и теперь встречается с девушкой, которая больше ему подходит. Он нашёл то, что искал, пытаясь и спотыкаясь. — Бред, — Катсуки кажется спокойным, но его руки сжимаются в кулаки. Он злится, как и всегда. Изуку к этому привык. Не факт, что он стал бы реагировать по-другому на эти слова. — Может быть. Может быть, я несу бред, а, может быть, ты просто не хочешь признавать, что я прав. — Ты не прав. Идиоты не могут быть правы. — Да, я совсем забыл про это. Изуку смеётся, и брови Бакуго немного разглаживаются. Совсем немного, но этого достаточно, чтобы Мидория улыбнулся ещё шире. А потом он смотрит на готовый букет, и грусть тут же накатывает волной, с которой невозможно бороться. Она топит его, не давая вдохнуть полной грудью, даже маленький вздох и тот не сделать, словно к ноге кто-то привязал камень, тянущий вниз, в темную пучину из ничего. Там только чернота и одиночество, там нет никого и ничего, чтобы ухватиться взглядом и заставить улыбнуться. А ещё там холодно, и этот холод заставляет сердце превратиться в ледышку. — Твой букет готов, — Мидория выдыхает это, кажется, вместе с последним воздухом в своей груди. — Да, точно, — Бакуго смотрит на цветы, и на секунду Изуку кажется, что мужчина такой же разбитый от этого осознания, как и он сам. — Наверное, тебе пора идти. — Да, наверное, ты прав. — Разве придурки бывают правы? — Мидория пытается изо всех сил выдавить на своё лицо улыбку, и не ему судить, получилось ли это. Бакуго закатывает глаза. — Исключение из правила подтверждает правило, — но он тоже улыбается. Катсуки расплачивается и, забрав букет, направляется к выходу. Он делает это так легко, будто бы это ничего ему не стоит, только на прощание машет рукой у самой двери. Изуку машет в ответ, но внутри что-то болезненно жжётся.***
С тех пор Бакуго захаживает к Изуку с завидной регулярностью. Бывали недели, когда он приходил три раза! С тех самых пор Катсуки возвращается к своему обычному состоянию – оскорблениям и пожеланиям сдохнуть. Больше они не говорят ни про отношения, ни про ориентацию, не говорят ни о чем личном и чем-то, что может затронуть самые тонкие струны души, которые вот-вот могут порваться при одном неаккуратном прикосновении. Тем не менее, это не значит, что они не говорят совсем. Они говорят и очень много. Говорят обо всём подряд. Изуку узнаёт, что Бакуго не из Токио. Он переехал сюда, чтобы оказаться подальше от собственной матери. У них не слишком теплые отношения. Мать – требовательная, вспыльчивая, злобная, шумная, всегда следует правилам и поборница справедливости. Не лучшие черты для родителя, надо признать. Отец же его, наоборот, тихий, спокойный, милый мужчина, которого неизвестно как угодило оказаться в путах матери Бакуго. Катсуки считает своего отца слабаком, а мать истеричкой. Он вообще мало к кому относится хорошо, а своих родителей так и вовсе ненавидит. Изуку этого не понимает и даже пытался убедить Бакуго наладить отношения с родителями, но разговор не увенчался успехом – Катсуки ушёл из цветочного, злобно хлопнув дверью и почти наверняка повредив только что бережно составленный букет. В общем-то так заканчивалась добрая половина их разговоров. Изуку к этому привык. Вывести Бакуго из себя – не самая сложная задача из всех, что можно придумать. Он кричит на всё и по любому поводу, будто бы специально ждёт каждый раз, когда же можно будет разозлиться по-настоящему и выпустить весь свой гнев. Первое время Мидории казалось, что дело в работе Катсуки: он тратит много нервов там, всё-таки это ведь не цветочный, куда изредка заглядывают люди и приносят лишь хорошее настроение с желанием угодить дорогому человеку. Это полиция, где каждый день встречаешься с несправедливостью мира. Но после того, как Бакуго заглянул в выходной день, Изуку понял, что дело тут в самом мужчине. Он просто сам по себе злобный и недовольный жизнью. Такое бывает, и Мидория, на удивление, легко с этим справляется. Он терпит, когда Бакуго распугивает клиентов своим криком. Он не злится, когда Катсуки в ярости разбивает горшок, ведь, в конце концов, блондин всё оплачивает. Не обижается, когда Бакуго покрывает самого Изуку матом. Не раздражается, когда Катсуки просит поторапливаться. Он не бесится, когда Бакуго его не слушает, перевирает слова, переворачивает, как ему захочется, и игнорирует здравый смысл. Не выходит из себя, даже когда Катсуки отпускает неприятные шутки по поводу друзей Мидории или его матери. И он не останавливает Бакуго, когда тот кричит на особенно грубого клиента, который мешает Мидории работать (возможно, флористу это даже немного нравится). Потому что, в конце концов, Бакуго никогда не хочет его обидеть. Это единственное, что Изуку знает точно. Катсуки никогда не хочет делать больно, он просто таким родился – грубым и неприятным и просто не знает, что можно существовать как-то по-другому. А ещё Бакуго заставляет Мидорию смеяться, и флорист уверен, ни с кем другим он прежде так сильно не смеялся, ни с кем другим так часто не улыбался, ни с кем другим ему не было так спокойно. Спокойно рядом с Бакуго, с этим взрывом в чистом виде, с этим ураганом, врывающимся внутрь, словно шторм среди ясного неба, словно гроза, ударяющая в прекрасное дерево, сжигающая его дотла. Звучало почти смешно, но так оно и было. Катсуки – смешной, умный, смелый, красивый, уверенный, очаровательный, когда смущается, горячий, когда злится, опасный на работе и такой родной, словно Изуку знает его целую жизнь. А ещё он верный, потому что Урарака рассказала, когда-то Бакуго пришёл, чтобы составить букет, но, не найдя Мидорию на работе, пару раз чертыхнулся и ушёл, отказавшись от помощи коллеги Изуку. Поэтому рядом с Катсуки Мидории спокойно. Потому что, возможно, это единственный человек, в котором можно быть уверенным, что он никогда тебе не врёт, что завтра он тоже придёт, что его чувства как на ладони и читать его можно, как открытую книгу. Да, кто-то скажет, что флорист просто идеализирует Катсуки, что он видит в нём черты, которых на самом деле нет, приукрашивает то, что есть, и полностью игнорирует те моменты, которые других людей отпугнули бы. Но сам Мидория так не считает. Он считает, что знает Бакуго гораздо лучше, чем кто-то другой. Он видит в нём лишь человека, которого поносила жизнь, которому не повезло встретиться со всеми её превратностями и болями раньше, чем кому-то другому. Изуку может не знать точно, что именно сделало Катсуки таким, какой он есть, но это не помешает ему защищать его перед всеми, пусть он и знает, Бакуго совсем не нужна чья-либо защита. Поэтому, когда полицейский врывается в двери, распахнув их с привычной силой, и цветы танцуют на полках, как в самый первый раз, Изуку улыбается. Он отрывается от бумаг, которые заполнял, и смотрит так, словно сам Будда вошёл в его двери. — Каччан, ты пришёл! — Мидория откладывает бумаги в сторону папку и с нетерпением ждёт, когда же Бакуго наконец преодолеет расстояние, разделяющее их. — Да, — он останавливается у одной из полок и хмурится на цветок, очевидно, ипытывая терпение Мидории. Даже безобидные растения могут вывести его из себя. — Что это? Изуку чуть-чуть привстаёт на цыпочках, пытаясь понять, что именно выбесило его друга на этот раз. — Это лилия, — он пожимает плечами. — Она ещё не распустилась. Весна же. Плюс, ей не хватает света. Никак не могу найти ей подходящее место. — Понятно, — Бакуго фыркает и продолжает свой путь к стойке. — Никогда не видел её прежде. Катсуки подходит и кидает на стол пакет, который соблазнительно вкусно пахнет, а затем ставит рядом два кофе. — Да, их только завезли, — Изуку незамедлительно лезет внутрь пакета. Слюни уже текут по его подбородку. Он не успел сегодня позавтракать. — Пончики?! — Глаза радостно загораются. — Да, тебе же они нравятся, придурок, — щеки Бакуго слегка краснеют, пусть он и говорит зло, как всегда. — Ты наверняка опять забыл позавтракать, болван. — Как ты узнал?! — Мидория говорит это с набитым ртом, уже успев угоститься изделием с клубничной начинкой. — Просто знаю тебя, идиот. — Спасибо, Каччан! Катсуки закатывает глаза в ответ, а Изуку улыбается. Заботливый Катсуки – это тот Катсуки, которого Мидория открыл совсем недавно, и он ему нравится. В особенности потому, что Бакуго неустанно смущается на каждую новую благодарность, краснея и отворачиваясь, прямо как сейчас. — А кофе?.. — Изуку неуверенно указывает пальцем на стаканчик, боясь, что он не для него. С другой стороны, зачем бы Бакуго покупать себе два? — Да, капучино с тремя ложками сахара. Черт знает, как ты пьёшь эту гадость. — А как ты пьёшь свой отвратительный эспрессо?! Он же горький! — Заткнись, он вкусный! Попробуй отработать две ночи подряд, тогда поймёшь. Изуку только смеётся в ответ. — Что тебя привело на этот раз? — Изуку разделывается с едой достаточно быстро и, вытирая руки салфеткой, оставляет половину Бакуго. Флорист делает глоток тёплого кофе, слегка обжигая себе язык, и смотрит на Катсуки, который берёт еду, но, не сделав и куска, только крутит её в руках. — Кого нужно довести до слёз на этот раз? — Вообще-то в этот раз задача немного другая, — он говорит это в пол, будто бы ему стыдно, откидывая пончик в сторону. Такого Бакуго Изуку ещё не видел. Это выглядит интересно и поднимает внутри него некий азарт. — Да? И что же именно я должен сделать?! — Мидория улыбается. Ему это очень интересно. Катсуки всегда поставлял ему самые интересные задачки. — Ну… это сложно. — Не переживай, Каччан! Вместе мы со всем справимся! — Изуку говорит это уверенно, зная, Бакуго уже привык, когда Мидория затирал свои мотивирующие речи и говорил «мы». — Ну мне нужны цветы, чтобы спросить, пойдёт ли он со мной на свидание. Внутри что-то болезненно падает вниз. Но это совсем неприятно. Ощущение, что сердце разбивается на миллион осколков и каждый из них болезненно впивается в органы, заставляя их кровоточить. Изуку уверен, что так не должно быть. Мышцы не должны сокращаться, а потом резко расширяться до почти разрывающих кожу размеров. Легкие не должны болеть от каждого, даже самого маленького вдоха. Желудок не должен сворачиваться в такой узел, словно сейчас порвётся на мелкие кусочки. И почки, и печень не должны кровоточить от одних только чужих слов. С чего бы Мидории так себя чувствовать? Бакуго ему ничего не должен, он ничего не обещал и никогда не говорил, что Изуку ему нравится. Это он сам напридумывал себе каких-то воздушных замков, будто бы он нравится Катсуки лишь потому, что пару раз в неделю ему нужно оскорбить кого-то с помощью цветов. Так было всегда, так и будет впредь. Бакуго нашёл кого-то, ради кого хочет прекратить свои беспорядочные похождения по барам и чужим задницам. Это же прекрасно, Мидория должен быть счастлив! Но это не так, и внутри что-то нещадно саднит. — Ох… — выдох сам вылетает из груди. Изуку больше не контролирует своё тело, и он растерянно падает на стул позади себя, потому что ноги больше не могут держать его на ногах. — Ну таких цветов много. Каждый второй букет может подойти. — Ну а что нравится тебе самому? Розы там, лилии, пионы или ещё какая-нибудь девчачья хуйня? Мидория теряется. Разве Бакуго не должен знать своего избранника лучше? Зачем он задаёт такие вопросы? Зачем заставляет участвовать в этом спектакле, от которого внутри всё как будто горит. Это жестоко даже по меркам Бакуго. — Вообще-то я не любитель таких цветов. — Я вообще не любитель никаких цветов, но этому придурку они почему-то нравятся, — Бакуго называет и его придурком. Занятно. — Просто выбери что-то, что тебе самому по нраву. Я не против. Изуку только кивает в ответ и уходит в холодильник с цветами. У него руки чешутся выбрать что-то, что скажет «ненависть», или «глупость», или «отвращение», или ещё какое-нибудь оскорбление, но он не станет этого делать. Во-первых, потому, что Бакуго уже, наверняка, изучил все возможные оскорбления из цветов за тот небольшой месяц, что они общаются. А, во-вторых, потому что Мидория ни за что не поступит так с Катсуки. Почему? Да потому что он хороший парень, который помогает всем и каждому. Пусть сам Бакуго и поступает с ним жестоко, так, как друзья не поступают друг с другом, Изуку не станет одним из этих мелочных ревнивцев, которые дают плохие советы своему возлюбленному лишь потому, что выбрали не их. Мидория будет вести себя достойно. Его взгляд падает на васильки. Прелестные цветы и сейчас в расцвете сил. Они говорят, «Не смею выразить тебе свои чувства». Сам Изуку когда-то грезил надеждой, что ему подарят такие цветы, признаваясь в чувствах. Это было бы красиво, словно в сказке, и Мидория, точно зная, что эти цветы значат, бросился бы этому человеку на шею, даже если бы тот ему не нравился. Это ведь такой чудесный знак внимания – сделать что-то, что, ты точно знаешь, понравится правильному человеку. А Изуку мог оценить красивые порывы души, и этот был бы самым красивым из всех для него. Пусть Мидория не может осчастливить Бакуго, но ему будет приятно знать, что он стал причастен к его счастью. Возможно, он слегка подтолкнул Катсуки к этому, помог, стал частью этого волшебного момента, когда Бакуго перевоплотился из грубого, вечно недовольного жизнью ворчуна в кого-то другого, кто мог оценить человека рядом. Изуку возвращается в магазин, где Бакуго нетерпеливо топчет ногой по полу. Верный признак нервов. Если честно, Мидория находит это милым, что вечно злой Катсуки так волнуется. Флорист не может представить, что полицейский кому-то не понравится, и он был бы рад сказать это Бакуго, но тот может неправильно понять. Изуку мог бы позволить себе это раньше, когда внутри него ещё теплилась какая-то надежда, но не теперь. Он не станет доставать Катсуки своими чувствами. Рано или поздно они пройдут, и они останутся друзьями, как это произошло с Тодороки. Обидно, конечно, что первая серьёзная влюблённость после Шото оказалась невзаимной, но, в конце концов, каждые чувства – подарок, и какое-то время они делали Мидорию счастливым. Глупо будет жаловаться теперь, когда ничего уже не изменить. Изуку не может заставить Бакуго влюбиться в него, как бы сильно он того ни хотел и какими бы сильными ни были его собственные чувства. Любовь не передаётся воздушно-капельным путём, к сожалению. Мидория ставит небольшое ведёрко с васильками на стол и начинает составлять букет. — Ты уверен, что он поймёт послание? — Изуку старается не смотреть на Бакуго, но глаза почему-то постоянно встречаются с глазами Катсуки. — Или ты честно признаешься ему? — Не сомневайся. Он поймёт послание, — Бакуго скалится, как делает всегда, когда доволен. Его оскал – это почти улыбка, но не совсем. Во всяком случае, большего Мидории так и не довелось увидеть, поэтому он логично заключил, что это лучшее, на что Катсуки способен. Изуку кивает. Этот парень тоже любит цветы. В таком случае хорошо, что Мидория всё-таки не пошёл на поводу у своего чувства ревности и собственничества. Было бы неловко, и Изуку мог бы потерять дружбу и доверие Бакуго, а этого ему совсем не хотелось. — Как давно вы познакомились? — Мидория не знает, зачем задаёт эти вопросы. Ему правда хочется знать, но это знание сделает ему больно. Палка о двух концах. При любом раскладе будет плохо. — Несколько недель назад. Изуку снова кивает, не зная, что ответить. Он логично заключает, что тогда Бакуго уже бегал к нему в магазин, когда познакомился с этим парнем. Пока Катсуки знакомился со своей частью души, Мидория тешил себя надеждами, что у них может что-то получится. Стыдно. Очень даже. — И какой он? — Изуку знает, что не должен сравнивать себя с этим парнем, ведь это не его вина, что он не нравится Бакуго, но очень уж хочется узнать, какие парни нравятся Катсуки. — Он придурок. Мидория смеётся, а Бакуго скалится. Жаль, а Изуку хотелось бы услышать его смех. — Другие люди сказали бы, что он добрый и чуткий. — Но ты считаешь его придурком. Бакуго смеётся, а Мидория улыбается. Они поменялись местами, и Изуку рад, что смог заставить Катсуки отвлечься от нервов перед будущим признанием. — Он много кому нравится, потому что он милый и глупый. Как котёнок. Ударяется головой о стену, а его все целуют и задницу лижут. Да, Изуку точно не такой. Будь он таким, Бакуго уже влюбился бы в него. — Но это тебе нравится. — Меня это бесит, — Бакуго тяжело вздыхает, словно пытается смириться с неизбежным. — А ещё мне это нравится, да. Не знаю, почему он мне нравится, — Катсуки отталкивается от стойки, на которую облокотился ранее, и начинает наворачивать круги по магазину, раскидывая руки в разные стороны. Мидория пристально за ним наблюдает. — Ну, то есть, конечно, он милый, красивый, умный, но шутит абсолютно ублюдские шутки, одевается постоянно слишком холодно, недоедает и недосыпает, любит отвратительный кофе и сладкое ест, словно жопа не может слипнуться. Ему нравятся тупые фильмы, тупые книжки, тупые цветы, а ещё он постоянно бубнит себе под нос. Это раздражает. Ты даже представить себе не можешь, как сильно это раздражает! Бакуго говорит это всё, а Изуку ставит всё новые галочки напротив списка, почему именно он не нравится Катсуки. Оказывается, всё так просто – Мидория для него одно большое раздражающее существо. Зачем он тогда вообще с ним общается, если флорист только бесит? Теперь Изуку ясно осознает, у него не было даже маленького шанса с Бакуго. Он мог бы стараться изо всех сил, пытаться изменить себя, но в чем смысл, если Катсуки всё равно его не полюбит? Не полюбит его таким, какой он есть, со всеми тупыми фильмами, книжками и цветами, со всем бубнёжем под нос и одержимостью знаменитостями. Изуку не стоило даже думать об этом. — Но он всё равно тебе нравится? — Он пытается улыбнуться, но горло спирают слёзы. Обидно. Это всё очень обидно, будто бы на него только что перевернули бак с помоями. — Да, — Бакуго останавливается и смотрит в пол. Очевидно, разочаровавшись в самом себе, — ты даже не представляешь, как сильно, — он смотрит на Изуку, словно ищет какой-то поддержки. Мидория не смог бы предоставить её, даже если бы захотел. — Букет уже готов? Мидория кивает. Катсуки быстро преодолевает расстояние, что их разделяет, и грубо выхватывает произведение искусства, над которым Изуку так старался. Бакуго окидывает букет презрительным взглядом, а потом просто протягивает его флористу. — Это тебе, — он опускает голову в пол, боясь встретиться взглядом с Мидорией. — Ч-что? — Изуку опешивает, отходя на несколько шагов назад. Он совсем ничего не понимает. Что вообще происходит? Неужели Бакуго говорил про него? Неужели поэтому спрашивал, какие цветы он предпочтёт? Неужели про него была вся эта яростная тирада? Неужели он так раздражает, что нравится? Неужели к нему все эти смешанные чувства? Неужели ему были предназначены все эти слова? Да не может быть! — Что слышал! — Бакуго злится и кидает букет на стол. — Возьмёшь его? — То есть это я тебе нравлюсь? — Изуку тянет руку к цветам, но так и не решается взять их. — А это не очевидно?! Зачем бы ещё я ходил сюда так часто, придурок?! — Только ты можешь признаваться в любви и обзываться одновременно! — Мидория не знает, почему сейчас злится, всё же получилось даже лучше, чем он мог предположить. Может быть, потому что за последние десять минут он прошёл через ад по вине Бакуго. — Это сейчас совсем не важно. Важно, пойдёшь ли ты со мной на свидание или нет, — Бакуго нервно отбивает ритм ногой, и только это выдаёт в нём не злость, а страх услышать ответ. — Пойду, конечно! — Мидория кидается на шею Катсуки через стойку, сдавливая шею так сильно, что тот закашливается. — Ну всё, отпусти меня! Иначе я тебя ударю! — Я люблю тебя, Каччан! — Я тоже тебя люблю, — Катсуки несколько раз нежно похлопывает Изуку по плечу. — Только отпусти наконец. Придурки всё же иногда оказываются правы.