Не суккуб!

      - Осталась только одна свободная комната. Ничего не могу поделать, милсдарь, - как можно мягче проговорил хозяин таверны, виновато разводя руками, опасаясь гнева человека, одетого в латный доспех, очевидно, приключенца.       Кеган нахмурился, что заставило хозяина ещё больше вспотеть от страха.       - Бог с вами. Давайте свободную, - Кеган со вздохом протянул хозяину золотой, который нервно крутил в руке, слушая извинения за причинённые неудобства.       Кеган очень устал: они с Ранией проделали большой путь, неделю ночевали под открытым небом, питались едой, которую он создавал с помощью магии, совершенно постной и безвкусной. А теперь, когда они наконец добрались до города и отыскали таверну, ему приходилось ощущать на себе настороженные взгляды посетителей, да ещё терпеть обращение на «вы» от хозяина и его подобострастные интонации.       - Да, и прикажите нагреть воды помыться. Для девушки тоже.       - Будет сделано, господин...       - Я не господин.       До сих пор не привык. Слишком глубоко в нём сидела память о крестьянском происхождении.       Окунувшись в горячую воду, Кеган наконец смог расслабиться. Они с Ранией выполнили очередное поручение Вайкса, их нанимателя, и у них было время отдохнуть и провести время вместе. «Раниа...»       Сколько они путешествуют вдвоём? Кеган попытался прикинуть примерное время, и по всему выходило, что почти несколько лет. И значительную часть из этого времени - как лианнанн. На сильване, языке сатиров, - связанные любовью.       Так почему он до сих пор стесняется её?       Он ведь даже ей кольцо подарил. Кеган взглянул на свой безымянный палец, на котором тоже было платиновое кольцо.       «А в комнате одноместная кровать.»       Краска стыда опять залила его лицо, как и всегда, когда он думал о том, что обычно следует за поцелуями и объятиями. Тем более - в одной кровати.       Он давно уже смирился с удивлёнными взглядами обывателей, когда они с Ранией появлялись в городах и деревнях. Конечно, сатиры редко выбираются из своих лесов, и его рогатая спутница казалась людям диковинкой, в то время как он сам почти не замечал её рогов и копыт - слишком привык.       Смирился он и с осуждающими взглядами - когда Раниа показывала свою любовь на людях, целовала или обнимала его, такими взглядами их щедро одаривали все окружающие. Раниа эти взгляды как будто не замечала, а вот ему было неловко, и он поначалу отвергал её ласки, но быстро понял, что ей это очень обидно. Уж лучше осуждающие взгляды людей, чем её - печальный.       Почему-то дальше поцелуев дело не шло. Несколько раз Раниа предпринимала попытки продолжения, но Кеган не был готов, и она не настаивала. Ему всегда это казалось чем-то грязным, неправильным. Давно, задолго до его путешествия, когда он ещё учился в семинарии при храме Пелора, его товарищ Гектор часто рассказывал ему о своих «приключениях» с какой-нибудь очередной девушкой из деревни, или даже с послушницей храма. Кеган тогда, краснея, прерывал его, а Гектор закуривал самокрутку и смеялся над ним.       Но теперь-то он не мальчик. Он убил лорда черепов, получил духовный сан, перестал наконец сомневаться в своей вере. Почему ему до сих пор стыдно от мыслей о телесной близости?       Вариант, что его просто не привлекают женщины, Кеган отбросил сразу. Он уже видел Ранию обнажённой, и это потом долго не давало ему покоя, и совсем не потому, что смутил или обидел этим её - Раниа совершенно не придала этому значения, а потом выяснилось, ещё и не поняла, почему Кеган так засмущался.       Они не обвенчаны? Отец говорил, что до женитьбы быть с девушкой нельзя, иначе ты нечестный человек. Кеган ухмыльнулся. Вспомнил, как бросился за ней в пропасть, спас ей жизнь, как защищал от древозмея, и как потом лечил её от отравления ядом этого же древозмея. Как они бок о бок сражались с лордом черепов, чумными тварями, призраками, вивернами, драконами и боги знают с кем ещё, Кеган уже и не помнил всех чудовищ, которые пытались их убить.       «Мы повенчаны в битве». Кеган хмыкнул. Ну что за поэтичная ерунда лезет в голову? Словом, никакой обряд не доказал бы его любовь больше, чем тысяча смертельных опасностей, которые они преодолели вместе.       Может, дело в его вере? Он не пострижен в монахи, сан теперь, в сущности, не имеет для него никакого значения (и зачем только согласился на рукоположение?), да и мнение духовенства его тоже волнует мало. Кеган взглянул на свой священный символ - серебряное солнце на цепочке, который подарила ему Раниа, когда его старый, деревянный, раскололся. С символа на него, как всегда добродушно, глядел лик Пелора.       - Ты ведь учишь милосердию, боже? Ведь нет никакого зла в том, что я люблю?       Рассматривая покачивающийся на цепочке символ, Кеган стал перебирать в памяти все книги об учении Пелора, что он успел прочитать. Нигде ни слова не было об отношениях мужчины и женщины, он бы запомнил это.       - Ты учил любить ближнего. Вот я и люблю…       Может, дело в тех самых осуждающих взглядах? «Ну, конечно. Им всем наверно кажется, что я люблю её рога и копыта. Они, верно, думают, что я какой-нибудь сумасшедший, скотоложец и что ещё похуже. Но люблю я в ней совсем другое, совсем не внешность. Я ведь душу люблю, люблю, что она со мной, что она тоже любит меня, и дело не в рогах».       Именно так. Кегана осенило. Он боялся позора. Он понял, и тут же поник.       Какого чёрта ему вообще небезразлично, что думают о нём окружающие? Из-за какого-то глупого страха он отказывал Рании в близости, и совершенно точно обижал её этим. Опять эта трусость - его извечный бич, порок, который повсюду преследовал его, снова она разрушает его жизнь.       - Обещал же себе. Не бояться, преодолевать её, эту трусость…       Резко Кеган понял, что пока он размышлял, вода совсем остыла. Он встал, вылил на себя два ковша, вытерся полотенцем, что заботливо оставил кто-то из прислуги, и с наслаждением надел чистую одежду.

***

      Раниа сидит в комнате на кровати, когда Кеган входит. Она рассматривает свою новую сатирскую свирель - подарок сородичей.       - Долго ты, - говорит она, не поднимая взгляда от свирели.       - Да так. Задумался.       - О чём?       - О нас, о себе. Знаешь… я понял, что дурак.       - В который раз, интересно? Я сбилась со счёта уже, представляешь? - Раниа искоса смотрит на Кегана и улыбается.       - Ну, будет тебе… - Кеган тоже улыбается и садится на кровать рядом с ней.       Раниа продолжает игриво коситься на него и улыбаться. На ней только набедренная повязка и кусок ткани, прикрывающий грудь - обычная одежда сатиров. Она шутливо бодает его; Кеган знает, что ей не нравится, когда он такой серьёзный, и пытается его развеселить. Она тоже устала и хочет расслабиться, и Кеган подыгрывает ей - тоже бодается, утыкаясь головой в её плечо.       - Я вспомнила, как играть одну песенку. Хочешь послушать?       - Спрашиваешь. Конечно, хочу.       Раниа берёт свирель и начинает играть что-то весёленькое, и Кеган запоздало вспоминает, что сатирские инструменты не бывают без сюрпризов, и не успевает сконцентрироваться, чтобы противостоять чарам её музыки. Впрочем, ему даже нравится, как звуки полностью овладевают его разумом, и он покорно подчиняется очарованию.       Когда Раниа заканчивает играть, Кеган ещё с полминуты сидит в оцепенении, глядя на неё. Раниа откладывает свирель и крепко бодает его в плечо, чтобы как-то растормошить.       - Ты что? Так устал? Я думала, ты не поддашься, я же так, просто.       - Музыка красивая. Люблю тебе поддаваться…       - Зато я не люблю, когда у тебя взгляд такой.       - Какой?       - Как у дурака, - Раниа резко подаётся вперёд и крепко его обнимает, прижимаясь лицом к его груди и хихикая.       Кеган тоже обнимает её, вдыхает её запах, гладит по волосам. Они часто сидят вот так - подолгу прижимаясь друг к другу, ощущая тепло, и Кеган крепче прижимает к себе Ранию, будто кто-нибудь хочет отобрать их друг у друга.       В такие моменты мир будто бы перестаёт существовать для всех и остаётся только для них одних, живых, настоящих и близких. Есть только они двое, жмутся друг к другу так сильно, как будто хотят соединить свои души в одну.       Кеган встаёт, чтобы взять из вещмешка своё походное одеяло.       - Куда ты? - Раниа хватает его за руку.       - Постелю себе на полу.       - Зачем?       - Спать. Поздно уже.       - Зачем на полу? Поспим вместе, - и Раниа пристально смотрит на него своими зелёными, как крыжовник, глазами, точно так же, как и когда он отвергал её поцелуи, опасаясь осуждающих взглядов.       «Пёс с ними всеми… как будто я стыжусь её, честное слово. А я ведь не стыжусь вовсе».       Сердце Кегана ёкает. «Это трусость и малодушие. Мне нет никакого дела до осуждения, и никакие взгляды меня не волнуют… кроме одного».       Кеган возвращается на кровать и целует Ранию в нос. Она довольно жмурится и отвечает тем же. Кеган сбрасывает свои старые сапоги и ложится, Раниа устраивается рядом с ним - кровать оказалась побольше, чем он предполагал, но им всё равно приходится покрепче прижаться друг к другу, чтобы никто ненароком не свалился на пол.       Чтобы не думать о своём неловком положении, Кеган старается быстрее уснуть. Усталость овладевает им, и спустя несколько минут он уже мерно сопит.

***

      Кеган просыпается от того, что чувствует, как его гладят под рубахой. Нежно, но настойчиво.       Он пытается осмотреться. В проём окна падает лунный свет, и очертания предметов можно различить отчётливо. И тут он видит, как на него из тьмы смотрит пара зелёных глаз, светясь, будто кошачьи.       «Не знал, что сатиры так могут».       - Раниа, что ты делаешь?       - Хочу тебя…       Сон снимает как рукой. Кеган невольно напрягается всем телом, но Раниа продолжает гладить его, настойчиво приближаясь к самому чувствительному месту.       - Раниа…       - Скажи «нет», если не хочешь, - она прерывает ласки и внимательно смотрит на него.       - Нет, я… то есть… хочу, - последнее слово он выдыхает почти со стоном, потому что Раниа всё-таки касается его в том месте.       В одно мгновение Раниа проворно оказывается сверху, и её движения становятся сильными и уверенными. Она стягивает с Кегана рубаху и целует его у ключицы, оставляя кровоподтёк - она всегда хотела этого. Кеган наконец расслабляется и решает покориться ей. Раниа продолжает целовать его, и вскоре тело Кегана заметно отвечает на её ласки. Раниа спускается ниже… Кеган совершенно забывает о смущении и уже откровенно стонет от удовольствия. Ему нравится подчиняться ей и ощущать её прикосновения по всему телу, нравится быть ведомым и покорным ей.       Разрядка наступает довольно быстро, но Раниа не позволяет ему смутиться опять и крепко целует, оставляя ещё один страстный след. Кеган решает отплатить ей ответными ласками, и его руки касаются её, сначала неловко, неумело, но Раниа помогает ему, и вскоре Кеган почти так же уверенно доставляет ей удовольствие.       На второй раунд Раниа приступает к решительным действиям, отчего Кеган вновь стонет. Её энергия прижимает его к кровати, он прерывисто дышит, покоряясь страстным порывам подруги.       Её движения сильны, уверенны, а на лице - счастье. Кеган начинает двигаться в такт ей, и понимает, что сейчас они настолько близки к единению, насколько это возможно. Их души наконец коснулись друг друга.

***

      Когда Кеган открыл глаза и взглянул на часы - понял, что проспал всё, что только можно: утреннюю молитву, завтрак, проповедь в здешнем храме Пелора, который увидел вчера, когда они искали таверну.       Кеган мгновенно выпрыгнул из постели и с запозданием понял, что на нём нет даже белья. И всё-таки достаточно быстро нашёл свою одежду в противоположном углу комнаты, и пока одевался, посмотрел на Ранию. Место на кровати освободилось, и она теперь спала, положив руку под щеку. Перед тем как спускаться в зал таверны к позднему завтраку, Кеган подошёл к ней и нежно поцеловал. Раниа проснулась от этого и, потянувшись, сбросила одеяло.       - Какая же ты всё-таки красивая.       Улыбается.       - Раниа?       - М?       - А ты точно не суккуб?       Смеётся.