Он проснётся, и всё будет хорошо…

      Дверь спальни тихо скрипнула, впуская в тёмную комнату только-только включённый тёплый свет из коридора, и из-за неё показалась взъерошенная макушка практически бесшумно всхлипывающего мальчишки. В родительской спальне было прохладно и темно, лишь слабый лунный свет попадал в комнату через приоткрытые шторы; разглядеть что-то было нелегко. Ребёнок потёр кулачком глаза, стараясь смахнуть обжигающие капельки слёз и немного привыкнуть к темноте.       — Пап?… — Донёсся детский шёпот, нарушая умиротворяющую тишину, окутавшую весь дом. Ответа, как ни странно, не последовало. Майкл несмело шагнул в комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь и обняв себя за плечи в попытке хоть немного согреться. Мальчишка робко переминался с ноги на ногу, глядя на собственные босые ступни, словно бы боясь поднять взгляд и… встретиться с жуткой темнотой спальни, которая взаправду пугала его. От одной мысли об этом накатывала волна мурашек, по обыкновению оставляющих после себя неприятный холодок на поверхности чувствительной кожи. — Папа? — Позвал он чуть громче и тут же застенчиво прикусил губу, услышав самым краем уха движение где-то в глубине комнаты, и всё ещё не решаясь поднять заплаканных глаз.       Уильям лениво приподнялся на постели и, потерев ладонью один глаз, постарался разглядеть в темноте очертания хрупкой фигурки сына, чуть щурясь и жмурясь после крепкого, так некстати нарушенного, сна. Каштановые волосы были в жутком беспорядке, подстать причёске стоящего поодаль ребёнка; серая домашняя футболка свисала с худощавых плеч; край тонкого пледа волочился по деревянному полу, практически окончательно свалившись с кровати, а тонкие, по обыкновению ледяные пальцы касались щеки с красноватым следом от подушки, словно бы в попытке немного взбодриться после внезапного пробуждения. Спросонья было трудно сосредоточить взгляд на мнущемся в противоположном конце комнаты ребёнке, но мужчина очень старался.       — В чём дело, Майкл? — Хрипловатым ото сна голосом поинтересовался мужчина, взглянув на часы на заваленной всевозможным хламом прикроватной тумбочке: небольшой светильник; пара кружек с недопитым и давно уж остывшим кофе; толстая записная книжка, которая с трудом захлопывалась из-за огромного количества всевозможных листочков, вложенных меж страничками; ручки, карандаши; небольшое семейное фото в деревянной рамке; очередная книга о механике и разбросанные чертежи, которым, на самом-то деле, здесь вовсе не место — они должны были находиться в мастерской.       — Пап, мне страшно, — тихо-тихо признался Майкл, шмыгнув носом и коротко взглянув на сонного отца. Глаза уже немного привыкли к темноте спальни, потому рассмотреть спокойное, худое лицо мистера Афтона было не так уж и трудно. Он старался фокусироваться исключительно на фигуре отца, только бы не обращать внимания на всепоглощающую темноту спальни. — Мне… мне приснился кошмар, — вздохнул мальчишка, утерев тыльной стороной ладони скатывающуюся по впалой щеке солёную слезу от пережитого сна, и стараясь унять слабую дрожь во всём теле.       Уголки тонких мужских губ приподнялись в лёгкой, понимающей улыбке, и Уильям неспешно отбросил в сторону уголок окончательно свалившегося на деревянный пол пледа; свесил ноги вниз, коснувшись босыми ступнями лежащих около кровати мягких тапочек, и наконец поднялся с постели, немного поведя плечами от прохлады, наполнявшей всю комнату — под одеялом было намного уютнее. Афтон вздохнул и направился в сторону сына — возвышающаяся над мальчишкой высокая, худая фигура отца присела перед ним на корточки, сровнявшись с ребёнком, даже более того — оказавшись чуть ниже него. Серые глаза Уильяма нерешительно постарались поймать робкий взгляд голубых глаз Майкла, которые он стыдливо прятал, стесняясь своих слёз.       — Значит, — начал мужчина, уверенно потянувшись прохладной ладонью к лицу застывшего на месте сына, — мой мальчик до сих пор боится спать в одиночку? — Он мягко улыбнулся всё ещё напуганному сновидением ребёнку и аккуратно коснулся щеки сына, трепетно собирая подушечкой большого пальца дорожки слёз. Майкл прерывисто вздохнул, вновь зашёлся тихим всхлипом, словно бы вспомнив тот ночной кошмар, и утёр тыльной стороной ладони кончик покрасневшего носа, встретившись своими заплаканными глазами с тёплым, излучающим безграничную отцовскую любовь взглядом Уильяма.       Майкл очень плохо спал в последнее время, но слишком уж не любил нагружать бесконечно занятого работой отца ещё и своими проблемами, предпочитая пытаться справиться со всем самостоятельно: включал свет в комнате перед сном; выпивал целую кружку тёплого молока на ночь — по словам родителя так лучше засыпалось; укрывался одеялом с головой или вовсе всю ночь не спал, отдавая своё предпочтение проведению времени за прочтением какой-нибудь интересной книги, накануне взятой в центральной библиотеке их небольшого городка. Но временами вся его самостоятельность куда-то исчезала, уступая место липкому страху из-за пережитого ночного кошмара: мальчишка мчался через весь дом к отцовской спальне, зная, что его ни в коем случае не оставят в одиночестве, поддержат и уложат спать под родительским боком.       — Иди сюда, — заботливо позвал ребёнка мистер Афтон и вытянул худые руки перед собой, приглашая обеспокоенного мальчишку в свои крепкие объятия, не поднимаясь с корточек.       Майкл вновь шмыгнул носом и, не медля ни секунды, прильнул к отцу, уткнувшись носом куда-то в мужское плечо, ища понимания и тепла. Уильям бережно обнял сына, поглаживая детскую спину широкими ладонями и без труда нащупывая подушечками пальцев позвонки; чувствовал, как ребёнок жался к нему ещё теснее, совсем пренебрегая тем, как неприятно кололась лёгкая щетина отца.       — Хочешь остаться со мной? — Этот вопрос был всего навсего обыкновенной формальностью, в нём не было абсолютно никакой необходимости, ведь ответ был заведомо известен — Майкл непременно согласится переночевать вместе с отцом. Рядом с мужчиной ему не был страшен ни один кошмар, а засыпал он быстро и крепко, наслаждаясь монотонными, но от того не менее заботливыми поглаживаниями по своим тёмным волосам или какими-то тихими рассказами мистера Афтона о механике и их дальнейших с Генри планах, которые сонный ребёнок старался слушать очень внимательно, впитывая каждое отцовское слово ровно до тех пор, пока внезапно не засыпал в родительских объятиях.       — Хочу, — наконец отозвался мальчишка, сжав в своих кулачках тонкую ткань домашней футболки мужчины и поёжившись от лёгкого холода спальни.       Половицы недовольно скрипнули под ногами мистера Афтона, когда он приподнялся и, не выпуская мальчишку из объятий, взял того к себе на руки, тяжело вздохнув и направившись к постели, касаясь чувствительной кожей босых ступней немного шершавого, деревянного пола.       — Хорошо-о, — задумчиво протянул мужчина, укладывая ребёнка на кровать ровно там, где пару минут тому назад сам ещё спал.       Майкл нехотя выпустил из своей некрепкой хватки футболку отца и покорно расположился на кровати, уложив голову на чуть примятую подушку и бросив короткий взгляд на заваленную различным барахлом тумбочку, ища на ней небольшие часы — ровно половина четвёртого утра. У Уильяма есть ещё достаточно времени для того, чтобы успеть уложить обеспокоенного сына и постараться выспаться самому прежде, чем наступит пора вновь отправиться на работу. В последнее время он стал всё чаще и намного дольше обычного пропадать в пиццерии или в мастерской — они с Генри начали работать над их новым проектом в несколько раз усерднее, посвящая этому практически всё своё время, которое они только могли посвятить.       Что-то пыхтя себе под нос, мужчина перебирал в руках скомканный, лежавший пару мгновений назад на полу, плед в поисках его концов, хмуря густые брови и сонно, лениво моргая. Наконец разобравшись с одеялом, аккуратно укрыл им ребёнка, предусмотрительно подоткнув его со всех сторон и усевшись на край постели.       Майкл внимательно наблюдал за всеми действиями отца, не проронив ни единого слова и сложив ладони в замок у себя на груди, когда Уильям присел около него, тепло взглянув на сына.       — Так лучше? — Заботливо поинтересовался мужчина, встретившись с голубыми глазами ребёнка, глядящими на него с любовью и благодарностью.       — Да, пап…       — Теперь расскажи мне, о чём был твой кошмар, — вкрадчиво предложил Уильям, про себя отметив, как мальчишка неуютно поёжился от заставшего его врасплох вопроса. В отличие от подавляющего большинства других детей в этом возрасте Майкл был несильно сговорчив, когда дело касалось того, что его беспокоило. Он невероятно редко рассказывал о том, что вызывало в нём неподдельное волнение, но каждый раз, когда он наконец наполнялся решимости поделиться своими переживаниями с отцом — ребёнку становилось намного легче и действительно спокойнее на душе.       Мальчишка отвёл свои глубокие, голубые глаза в сторону, будто бы не желая сталкиваться с внимательным родительским взглядом, что старался понять чувства ребёнка, основываясь на мелких жестах и словах.       — Там был… — начал Майкл, сжав ладошки в замок чуть крепче. — Большой, жёлтый кролик, — с трудом шевеля губами, тихо объяснял он, смотря куда-то в глубину спальни невидящим, задумчивым взглядом. Как ни странно, рядом с отцом темнота комнаты уже вовсе не казалась такой устрашающей и зловещей. — С ваших с мистером Эмили рисунков, — робко и даже как-то боязливо продолжил он, неожиданно вздрогнув, когда большая ладонь мистера Афтона аккуратно, словно бы спрашивая разрешения на такую вольность, накрыла сложенные в замочек ладошки ребёнка. — Он жуткий, — заключил мальчишка, подняв глаза на отца и встретившись с его спокойным, понимающим взглядом.       Уильям определённо был виноват в том, что Майкл увидел незавершённые чертежи раньше положенного времени, и он, несомненно, это понимал. В отличие от Генри, Афтон всегда был более собранным, организованным, и намного более внимательным к мелочам, без проблем выполнял несколько дел одновременно и с лёгкостью держал невероятное количество важной информации в голове, не упуская из виду практически ни одной, даже самой мелкой, детали. Но, судя по всему, рассеянность мистера Эмили оказалась слишком уж заразной, потому как важные — и не очень — чертежи, мелкие записки, подсчёты финансов и прочие документы лежали практически на каждой поверхности в доме Афтонов, включая обеденный стол, комод в гостиной и заваленную прикроватную тумбочку, которые вовсе не были для этого предназначены. Видимо, несколько таких чертежей попались на глаза Майклу…       — Пружинный Бонни? — Удивился Уильям, и его густые брови взметнулись вверх в лёгком изумлении. — Ты правда так думаешь? Мне кажется, он очень даже милый, — усмехнулся мужчина, улыбнувшись немного расслабившемуся сыну уголками ровных, тонких губ и сжав руки Майкла чуть крепче, заботливо поглаживая тыльную сторону детских ладошек подушечкой большого пальца.       В этом касании было что-то важное для Уильяма, какая-то особая связь со своим ребёнком, будто бы попытка перенять все его страхи на себя, освободив сына от тяжёлой ноши переживаний.       Ребёнок лишь хмыкнул в ответ — перед глазами всё ещё был немного нечёткий, чуть подзабывшийся образ жёлтого кролика с тех самых чертежей, и, в отличие от отца, Майкл не находил его ни милым, ни привлекательным, ни каким-либо ещё. Только жутким и не внушающим абсолютно никакого доверия. Аниматроник из сна был чересчур громоздким, пугающим, со странной улыбкой… От одних мыслей о нём мальчишке было не по себе и хотелось как можно скорее позабыть об этом образе.       — Когда-нибудь мы с Генри закончим наш проект, — задумчиво выдохнул Уильям, отведя взгляд куда-то в сторону — в поле зрения попали детские рисунки, расположившиеся на стене недалеко от изголовья кровати над тумбой и закреплённые при помощи обыкновенного канцелярского скотча. Немного нелепые, но этого не менее ценные, художества Майкла были слишком уж дороги сердцу мистера Афтона. Свободной рукой он бесцельно перебирал самый краешек лёгкого пледа, которым был укрыт ребёнок. — Тебе понравится, Майкл.       — Не знаю, — лениво буркнул мальчишка себе под нос, прикрыв глаза — спать хотелось невероятно сильно. Беседа с отцом немного успокоила его и, на удивление, даже утомила в какой-то степени, но количество волновавших его вопросов не уменьшилось ни на один.       — Поверь мне, — умиротворенно выдохнул Уильям и потянулся рукой к взъерошенным волосам сына, практически окончательно уснувшего около отца. Мужчина запустил кончики пальцев в мягкие волосы ребёнка, и убрал мешающиеся прядки непослушной чёлки со лба. — Теперь тебе нужно постараться уснуть. Спокойной ночи, сын, — тёплые отцовские губы коснулись лба Майкла в лёгком, успокаивающем поцелуе, и детское сердце было до краёв наполнено искренней любовью к родителю.       И сейчас, спустя столько лет, сидя в стареньком, потрёпанном кресле напротив изувеченного костюма некогда ярко-жёлтого кролика, смотрящего ровным взглядом из-за стеклянной перегородки тесного офиса, сердце повзрослевшего Майкла было наполнено не чистой любовью, а всепоглощающим ужасом. Он тяжело дышал, цепляясь за подлокотники и не смея отвести глаз от аниматроника, навсегда связанного с некогда близким человеком, где-то в глубине души храня надежду на то, что сейчас он снова откроет глаза, вновь проснётся, около него, как обычно, окажется успокаивающий его после очередного кошмара отец, и всё будет хорошо…