Конфеты

Гвен залезла на Трейси, и та сразу сдалась. — Прекрати! — визжала Трейси. Она хихикала и брыкалась, а Гвен длинными пальцами касалась не знающей загара кожи, чувствительной к щекотке. — Ты не оставила мне выбора, — сказала Гвен тем голосом, от которого дыбом встают волоски в не знающих бритвы засушливых районах Африки, в болотистых низинах и илистых впадинах реки Меконг, в туманных и злосчастных сновидениях Южного Бутово… Вместе с одеялом девушки сползли на пол и продолжили хихикать там. Полная луна сквозь окно светила на них, и они барахтались, они превращались в осьминога. Целое полчище самых отпетых композиторов со всего мира нагрянуло в уборную Румынского атенеума, чтоб сражаться за право написать музыку для этой метаморфозы, однако пока что она свершалась без всякого аккомпанемента, если не считать таковым порочные и томные вздохи женщин, которые в своей игре не ведают никаких правил. Осьминог выбрался из-под одеяла, шмыгнул в окно, и вскоре в ночном городе загорелись заправочные станции и косметические салоны. Завыли сирены, и на приставные лестницы вскарабкались пожарные, не знающие, как слезть обратно, и потому сиротливо мяукающие в густом дыме пожара между небом и землёй. Кружил над городом вертолёт новостного канала, но оператор забыл включить свою камеру, а через какое-то время пилот забыл, что значит быть homo sapiens, и начал в кабине вертолёта строить гнездо, передав управление воле случая. В тайных тибетских парилках и в берлинских подпольных раздевалках, где людей пытают чтением Берроуза и фильмами Дэвида Линча, ещё не знали столь уморительной истории… Школьницы, подражая Гвен и Трейси, вплетали в свои волосы стебли травы, стальную проволоку, мусорные пакеты, носили в чулках портрет Джо Дассена, сделанный из ветчины, и всюду ходили с таким видом, будто им и без кислорода не будет скучно. Роберт вернулся из школы и застал свою сестру застрявшей в две тысячи седьмом году, когда ей было два года. Однако он не спешил ей помочь, а сначала постирал носки в стиральной машине, где в былые годы любил застрять его приёмный отец. Роберт склонился над сестрой, и в это время липкое холодное щупальце опустилось ему на спину. — Прекрати! — визжала Трейси. Она хихикала, она отбивалась, а Гвен наседала сверху. Они затянули Роберта в череду вечеринок, где мартини, кокаин и беспорядочный секс во многом способствуют глубокому размышлению, и вскоре о мальчике никто не вспоминал. Только приёмный его отец вновь застрял в стиральной машине и тоскливо скулил на всю квартиру, пока ему не вызвали ветеринара с успокоительным. Трейси вернулась домой, и Гвен зажгла сандаловые палочки. Они опять смотрели в окно, как в ту ночь, которую никто из них больше не мог вспомнить. Маленький Джимми зашёл в их спальню и попросил вместо конфет нормальной еды, но было поздно, было слишком поздно.