Несбыточное

Спок вынужден признать, что острый интерес к до-Суракской вулканской и до-Генезисной терранской литературе имеет значение. В ином случае очередную ситуацию на мостике он рассматривал бы исключительно с позиции должности первого офицера. Однако — kaiidth — что есть, то есть. Наблюдение за развитием конфликта логичных причин для беспокойства не приносит, зато побуждает неоднократно констатировать широко известный факт: существование терранца определяет статус. Замкнутое пространство лучшего флагмана Звёздного Флота, как и замкнутое пространство надстройки — мостика — служит постоянным источником данных для исследований и выводов. Первым прямым участником нынешней ситуации стоит считать капитана Джима Кирка. Капитан — явный и безоговорочный альфа: нарочитая физическая сила, упакованная в более или менее тщательно контролируемое дружелюбие. Налицо как видимые внешние признаки, так и легко читаемые внутренние: капитан высок, подчёркнуто мускулист, агрессивно-улыбчив и свободен в движениях. В отличие от капитана, рулевой Хикару Сулу в ситуации присутствует по касательной. Второй альфа на мостике, аналогично являющийся очевидным носителем статуса. Сулу другой — редкий. С более мелкими параметрами рост-объём-контроль, что не уникально, но с предельно сконцентрированным на единицу площади выражением внутренних мощностей. Личность Сулу к вызреванию конфликта отношения не имеет. А вот статус — вполне. Дело в том, что два биологически очевидных альфы на одно узкопрофильное помещение, предназначенное для ответственной и выматывающей потенциальной близостью риска деятельности — максимум, который средний представитель вида способен вынести более нескольких суток подряд. Ключевая переменная — накапливающееся однообразное давление. Спок изучал ксенобиологию, а теперь получил возможность лично отслеживать эффекты. Агрессивные молодые расы показывают удовлетворительную реакцию на стресс, однако рутинное состояние тревоги чревато бесконтрольными биологическими состояниями. Для крайних случаев на военных и научно-исследовательских судах, занятых в продолжительных миссиях, предусмотрена медикаментозная поддержка. Кстати, выводящая на сцену — точнее, на мостик, конечно — второго прямого участника ситуации. Начальник СМО не склонен доверять ничьим суждениям, кроме собственных. Первая смена, как наиболее сложная статусно, включает если не спонтанное периодическое, то не менее чем трёхразовое присутствие доктора лично. Леонард МакКой, тот, кого альфа-капитан большую часть времени именует Боунзом — бета. Снова явный, даже слишком: со своим свободолюбием, переходящим в неприкаянность, яростным упорством в мировоззрении, извечным состраданием ко всем, кто нуждается и кто не нуждается, непримиримостью, острыми словечками, складывающимися в гневные тирады, и излишне выразительным языком тела. Полная противоположность третьей заинтересованной стороне — энсину Чехову. Навигатор Павел Чехов обладает необычайно высоким для терранца интеллектом и исключительно приятными глазу внешними данными. А также статусом омеги, обострённым чрезвычайно юным возрастом. Чехов только-только осознаёт собственную привлекательность. К положительным чертам можно отнести уровень эмоционального развития вкупе с нестандартным мышлением, и самоконтроль, позволяющий юному омеге источать феромоны ровно в сознательно выбранных границах. Споку отчётливо ясно, для кого Чехов себя контролирует. Экспонента неуклонно грядущего конфликта между жёстко нацелившимся омегой и обманчиво-незаинтересованным альфой, в чьём исключительном дружелюбии никто не сомневается, уже рассчитана. Кроме того, для Спока очевидно, что бета, из-за которого скоро многое полетит к чертям, выражаясь поэтически, ни о чём не догадывается в отсутствие ярко выраженного и направленного потока феромонов хотя бы с одной из сторон. Для кульминации нужно время, к тому же Спок уверен, что при необходимости отринет политику невмешательства и справится с ситуацией без критических затрат. Он осведомлён о влиянии, которое способен оказать на терранцев. В частности — на присутствующих в замкнутом пространстве флагмана. Если когда-нибудь Спока вынудят признать собственный статус, даже в медицинской карте указанный как «вероятный», он не скажет «альфа». Он использует выражение «мета-альфа» — в качестве наиболее отвечающего действительности. Термин, недолго пробывший в употреблении, в связи с очевидной ненаучностью, вызванной отсутствием подопытных объектов. Зато давно и плотно перекочевавший в фантазии деятелей искусства раннего пост-Генезисного периода на Терре. При всей предполагаемой фантастичности определение поразительно точно описывает положение вещей. Мета-альфа — альфа, неподвластный влиянию извне и полностью контролирующий выработку собственных гормонов. Группа терранских учёных, ответственных за проект «Генезис», призванный остановить вымирание расы, изначально планировала мета-будущее для всех статусов. Итоговый результат с ожиданиями совпал лишь частично. До сих пор не выяснено, что пошло не так, но учитывая обстоятельства, вряд ли кто мог предположить, что приставка «мета» станет актуальной, будучи приложенной к вулканской основе. Как бы там ни было, в контролируемых границах Федерации прародители «Генезиса» официально считаются спасителями вида. Мнения разнятся: ближе к рубежам и за ними, ответственных за наступление новой терранской эпохи называют террористами от науки. Где-то между болтается мнение свободомыслящей элиты, которое как обычно не учитывается, поскольку всегда отдаёт оппозицией. Прикормленный властью сектор громко уверен, что альфа-статус даёт наиболее агрессивной части новой расы слишком много узаконенных прав и свобод. На самом деле так и есть, а в тех сферах, где нет, благодаря манипуляциям с громкостью, очень скоро станет. Спок мог бы открыто объявить себя альфой — он с лёгкостью пройдёт необходимые тесты. Ирония в том, что он не терранец. Споку нет дела до преференций терранских статусов. А то, что он выбрал сознательно, не дано получить ни альфа-терранцу, ни чистокровному вулканцу, ни гибриду смешанного происхождения. Спок осознаёт, что желает невозможного. Это не мечта — мечты туманны и эфемерны. Не тоска и не томление. Порой Спок думает, что неистовая жажда растёт из низшего — из гордыни. Но медитации дают иные ответы, предлагая встречные вопросы, сводящиеся к одному: разве стали бы поэты до-Суракского вулканского и до-Генезисного терранского периодов воспевать недостойное? Всё там — в строчках, в музыке, в ритме, в мелодике. Угадывается за игрой словами, льнёт к душе. Свобода, но принадлежность — одновременно неистовая и покорная. Разделённая: принятая и отданная добровольно. Воля, над которой не властна примитивная биология. Спок давно идёт за несуществующей химерой, побудившей сначала проигнорировать приглашение Вулканской Академии Наук, а затем оставить преподавание на Терре и подписать контракт с командованием Звёздного флота. Подавляющую часть времени он осознаёт сложность избранного пути и пребывает в смирении. Но порой желание становится яростным, льёт в лёгкие жидкий огонь и требует жесточайшего контроля лишь для пребывания в пределах собственного тела. В редкие моменты бессилия кажется, что он обречён вечно упускать ускользающий призрак ощущения, в детстве казавшегося естественным: простым и доступным и единственно верным. Согревающим — порой до едва выносимого внутренним зрением свечения — любое пространство между его родителями. Между Сареком и Амандой. Спок ищет, и не находит. Ни среди звёзд, ни на любой из множества исследованных планет Федерации. С некоторых пор человеческая часть называет поиск несбыточным. У вулканской основы, спрессованной тысячелетними традициями, для стремлений Спока адекватного названия нет. Иногда от Пути у Спока есть лишь обратное: огромное пространство космоса, Энтерпрайз с экипажем и мостик — с его небольшими, но поучительными биологическими проблемами. Kaiidth. Пора смирения. . Пустые корабельные коридоры подспудно тревожат отсутствием эха. Терранская биология везде: в намертво звукоизолированных переборках, в усиленной вентиляционной системе, повсюду снабжённой вытяжками с асептическим сопровождением, в тёмных нишах и альковах за скрытыми панелями. В раскиданных по всему флагману спецкаютах с медицинской символикой на дверях и соответствующей начинкой внутри. Хотя в случае спецкают предусмотрительность терранских инженеров безнадёжно напоминает вулканские наработки. На родной и нынешней планетах Спока аналогичные помещения были и есть в любом населённом пункте — разве что менее заметные. За тысячелетия соотечественники научились мастерски скрывать и биологию, и императивы. Спок давно распланировал порядок действий на случай непредвиденных обстоятельств. Терранская часть счастливо избавлена от биологических проблем, однако вулканская основа хоть и предсказуема, но неумолима. Если Время застигнет его вне досягаемости приемлемой помощи — во время длительного перехода или по любой другой причине — закрытое помещение станет свидетелем достойного завершения избранного Споком пути. И всё же… Всё же звука собственных шагов в корабельных коридорах Споку нелогично не хватает. Длительные переходы представляют собой дополнительную нагрузку для всего терранского экипажа. В такие периоды капитан Джим Кирк наиболее склонен вспоминать, что Спок не чистокровный вулканец. Уникальная способность признавать факты и затем искажать в удобной манере, накладывается на демонстративное дружелюбие и выливается в действие. Утомительные попытки совершаются в среднем раз в ноль и шестьдесят девять стандартных суток, а по факту беспорядочно раскиданы по временной шкале, напрямую коррелируя с гормональными и ситуационными особенностями корабельного быта. Два и двадцать семь месяца назад Спок обнаружил, что потакание части капитанских прихотей высвобождает от семидесяти четырёх до восьмидесяти шести процентов времени, ранее тратившегося на бессмысленные диалоги. Теперь часть внутренних ресурсов Спок периодически распределяет между играми в шахматы и отвлечёнными рассуждениями о терранской до-генезисной литературе. Нередко параллельно получая сведения личного характера, без которых вполне мог бы обойтись. Как ни удивительно, в монологах Джима Кирка порой проскальзывает нечто, созвучное с тональностью стремлений Спока. Отдельные призрачные нюансы, слишком невесомые, чтобы целенаправленно разобраться с помощью медитации. Две и семьдесят четыре декады назад Спок начал ощущать ментальный вес накопленной массы. Возможно, расслышанного скоро хватит для полноценного исследования. На игнорирование остальных попыток капитана дружить всё ещё уходит от шести до девяти процентов прямо приложенных моральных усилий. Споку не требуется компания ни во время приёма пищи, ни в спортивном или смотровом залах. Капитан не настаивает, потому как не выказывает признаков раздражения, и уж точно не страдает кратковременным расстройством памяти, когда раз за разом повторяет однообразные приглашения. Возникает версия, что капитан… развлекается? В то время, как ситуация на мостике выглядит всё более неправильно. Спок не единожды переставляет вводные, просчитывает вероятности, регулирует допуски, однако не может обнаружить причину, по которой первую смену продолжает ровно лихорадить, и упорно не срывает в навигационный штопор. Вероятное событие — кризис трёхстороннего конфликта — запаздывает уже не менее чем на два и ноль девять сотых месяца от спрогнозированного. Доктор МакКой как на амортизацию, так и на эскалацию осознанно влиять не способен по определению. Глава СМО продолжает инспектировать мостик и оставаться в блаженном неведении относительно личной вовлеченности в происходящее. Альфа-капитан на роль критической переменной также претендовать не может, поскольку ведёт себя строго в рамках классической модели и просчитывается на раз-два. В этом меню пункты и подпункты не меняются годами и десятилетиями. В капитанском-статусном меню и во множестве аналогичных, доступных по служебному допуску коммандера. Здесь всегда присутствуют первоочередная ставка на сексуальность во время любых переговоров, независимо от степени опасности; жёсткое управление экипажем флагмана по ходу движения; и — с накоплением усталости — всё более агрессивный поиск разрядки во время увольнительных. Ничего нового или хотя бы умозрительно интересного. Оставив два из трёх за скобками, Спок буквально по крупицам рассматривает фактор омеги-Чехова. И опять не видит ничего, из того, что могло бы остаться непросчитанным. Омега исподволь метит территорию, изящно обходя и обволакивая бету — так, чтобы кинуть дружелюбной альфе намёк, но не потенциальную возможность что-либо предъявить самому омеге. Наиболее оптимальная стратегия в плане понимания и уважения к неустойчивым эмоциям свободолюбивого беты. Чехов провоцирует Кирка, чтобы тот на правах альфы зацепил МакКоя, тем самым показав возможность осознанного выбора. Чехов провоцирует. И провоцирует, и провоцирует — не сдаваясь, но и не совершая ошибок. Капитан Джим Кирк продолжает плотно дружить с МакКоем, проводя с ним больше свободного времени, чем со всеми членами экипажа вместе взятыми — если исключить из суммы время на шахматы с самим Споком. Очевидно, выдаёт какой-то минимальный отклик, потому что Чехов не срывается, что неизбежно в отсутствие реакции. Омега остаётся уверенным и нацеленно-заинтересованным. И продолжает придерживаться выбранной стратегии. Где-то здесь кроется подвох. Спок, как и все на террански-ориентированных судах, использует назальный фильтр-клипсу в случаях, рекомендованных доктором МакКоем. Препараты уничтожает в измельчителе — в отличие от визуального маркера, медикаментозная поддержка не отслеживается; соответственно не способна вызвать подсознательный негатив в отсутствие. Клипса — фикция для мета-альфы, но с ней или без неё Спок не может вычислить переменную, позволившую ситуации так надолго зависнуть на пике. Прямо по курсу маячит очередная миссия — возможно, именно этот кратковременный стресс послужит триггером. Спок прогнозирует вероятности с учётом имеющихся в распоряжении фактов, и вынужден признать, что результат на разрешение возможен лишь в восьми и одной десятой процента. Миссия дипломатическая, включает неоднократные визиты на малоразвитую планету с прискорбно низким уровнем управления. Абсурдно предполагать, что альфа-капитан изменит биологии и профилю, и не выжмет максимум из возможностей, предоставляемых многочисленными балами и полуофициальными приёмами. Споку сложно оценить физическую привлекательность вида, способного узаконить крайнюю жестокость без биологической необходимости. Здешние законы подавляющей частью обусловлены ранней экономической потребностью стабилизации общества за счёт накопления материальных ресурсов. Глубокое убеждение Спока состоит в том, что любая привлекательность растёт изнутри. Однако капитан неоднократно и показательно облизывается на изображения аборигенов, периодически поднимая брови и откровенно демонстрируя прочие признаки заинтересованности. Ничего нового. На планете безопасно, и нет того, что способно затронуть Спока — он останется на мостике, осуществлять командование и предоставлять поддержку миссии с орбиты. . Восемь и одна десятая процента на внутреннем графике стремительно обращаются в тридцать девять, шестьдесят два, а затем сразу в девяносто четыре. Без сотых — в них нет нужды при развившейся скорости событий. Оставшемуся у руля коммандеру сбивчиво, но последовательно докладывают о конфликте, связанном с одной из незамужних совершеннолетних дочерей местного царька. Точнее, с тремя незамужними дочерями из шести, две из которых, будучи созревшими, но несовершеннолетними по законам Федерации, а потому непригодными для употребления капитаном, страшно оскорбились вежливым небрежением. За четырнадцать и десять стандартного часа — местные сутки — дамы развили бурную деятельность. Ещё точнее, получили поддержку остальных трёх горизонтальных кровных родственниц — состоящих в династических браках — а также парочки десятков сводных братьев, и устроили терранцам песни с плясками. В смысле, бал, если переводить на стандартный с запыхавшегося служебно-охранного. С закусками и своеобразно приправленными напитками. Офицер Джотто, надо отдать ему должное, менее склонен к панике, чем доктор МакКой. Однако именно от доктора Спок получает наибольшее количество значимых подробностей. — Не такое отравление! — яростно вопит тот в чужой комм, требуя срочного подъёма на Энтерпрайз. Эмоции доктора сильнее слов, пробивают стратосферу и скользят по щитам Спока, пробуя стыки на прочность. Самого капитана не слышно, а значит, тот уже без сознания, потому что в любом другом случае заткнуть этот фонтан не способны даже имперцы, дважды ответственные за выращивание новых зубов у Джима Кирка. Спок логично уверен, что тихий болезненный скулёж альфа-капитану принадлежать не может по определению. . Спок одновременно оказывается прав и не прав. Парадокс, но не тогда, когда дело касается Джима Кирка. — Первый офицер коммандер Спок — в капитанскую каюту, — выплёвывает общий динамик голосом доктора МакКоя. — Принято, — Спок оставляет эхо разлетаться по кораблю, вырубает связь и передаёт командование мостиком Хикару Сулу. Обязательная медикаментозная поддержка и усиленные фильтры для всего экипажа уже породили массовые кривотолки как в недрах корабля, так и на верхних палубах. Спок не склонен верить слухам, и не строит предположений, он предпочитает получить сведения из первых рук. Желательно, профессиональных. В качестве первостепенного вариативного фактора рассматривается приватная рекомендация от доктора МакКоя для коммандера. Споку предписано отказаться от насильственно ввинченного в расписание приёма препаратов и ограничиться стандартной противоферомоновой клипсой. Её-то положение Спок и проверяет, когда дверь капитанской каюты отъезжает ровно настолько, чтобы пропустить одного гуманоида средних параметров. Одновременно в потолочной переборке на полную мощность врубается вентиляционная вытяжка. Спок пригибает голову и боком проскальзывает внутрь: пятьдесят процентов освещения, воздух плотный, мутный и горячий. — Сюда, коммандер, — приказывает МакКой из спальной зоны. Каюта заблокирована, Спок делает ещё пару шагов в границы зоны и останавливается. Внезапно кажется, что он снова на Вулкане — смотрит в осколки терранского неба, упавшие в красную пустынную пыль. Спок застывает и смаргивает, не в состоянии сразу принять увиденное. Изломанное судорогой тело на капитанской кровати капитану принадлежать не может. Как не может показывать признаки омеги, впавшего в биологическое состояние, именуемое течкой. Самозванец прикован неуставными усиленными наручниками к изголовью капитанской кровати. Из одежды на самозванце только свободные брюки, держащиеся уже даже не на бёдрах. Спок мельком отмечает багровые от прилива крови лицо и грудь, и кляп во рту по типу «уздечка». У самозванца невероятные синие глаза капитана Джима Кирка. Кляп — плохая звукоизоляция, в глазах напрочь отсутствует любой проблеск личности. — Доктор МакКой, что здесь происходит? — интересуется Спок, держа дистанцию, придя к выводу, что данных для постижения не хватает катастрофически. — Отравление, — констатирует доктор, исключительно неравномерно разделив внимание между Споком и трикодером. Трикодеру достаётся больше, чем единственный мимолётный взгляд. На МакКое две клипсы, и Спок готов присягнуть на Уставе, что доктор нашпигован препаратами недалеко от границ пределов разумного. — С непредсказуемыми побочными эффектами. — Кляп и наручники действительно необходимы? — продолжает Спок сбор данных, игнорируя нелогичный негатив. — Что? — МакКой ещё мгновение смотрит в трикодер, Спок намеревается повторить вопрос, но тут доктор, наконец, полностью переключается: — Ты же не думаешь, что это я его так упаковал? Кляп я бы точно выбрал помощнее, — небрежные слова полностью противоречат как смыслу, так и беспомощным интонациям. — Коммандер, капитану необходимо… необходима… — доктор с силой сжимает трикодер, какой-то из датчиков жалобно пищит. — Это не течка, Спок, это гон. Вероятность пережить спонтанную течку в одиночестве, не получив необратимых повреждений нервной системы, для среднего терранца-омеги составляет тридцать пять официально выделенных процентов. По факту — меньше из-за неучтённого в официальной статистике тревожно большого количества смертных случаев. Вероятность в одиночку пережить спонтанный гон стремится к нулю. Сведения возникают и пропадают как по щелчку пальцев. Спустя ещё мгновение Спок понимает всё. Он пытается игнорировать искреннее уважение, тонущее в восхищении и приятии. Логичным выводом становится пойти под трибунал, если потребуется. Потому что вот он — шанс. Хотя бы таким образом прикоснуться к несбыточному: бесстрашной волей капитана Джима Кирка. И его невероятно энергичного интеллекта — сообразить, что происходит, и использовать подручные средства для ограничения собственной подвижности. Возможно, Споку также стоит озаботиться поиском подходящих наручников. Хотя вулканское Время ещё ждёт. — По какой причине вы обратились ко мне? — Спок старательно изображает неведение, блокируя мысли о том, насколько они с капитаном оказались схожи в главном. — По-моему, очевидно, — эмоцию в ответе доктора сложно определить навскидку, однако предыдущие наблюдения позволяют допустить едкую иронию или сарказм. Доктор снова прилагает все усилия, чтобы оценить сиюминутное состояние пациента. Спок вновь вынужден констатировать негативные ощущения со своей стороны, когда, не удовлетворившись показаниями барахлящего трикодера, МакКой приступает к действиям тактильного характера. — И всё же поясните, — справившись с собой, предлагает Спок. — Ваш биологический статус позволяет произвести необходимые манипуляции. Кроме того, вы с капитаном являетесь тем, что можно определить, как друзья. — Замолчите! — громкость выкрика могла бы побудить Спока поморщиться. — Не делайте вид, что не понимаете, чем для авторитета Дж… капитана чреват половой акт с бетой. Или с медицинским работником, если на то пошло. Учитывая, что экипаж в курсе его нынешнего состояния — транспортатор только ленивый не обнюхал, там с ночи очередь из паломников. И я — первый, кого начнут преследовать прямо на выходе из капитанской каюты. — Мы можем устроить учебную тревогу, — предлагает выход Спок. — Чёрт бы тебя побрал! — рычит МакКой. Сложно сказать, к чему относится ругательство — к предложению или к состоянию капитана. Видимо, и то, и другое одинаково не устраивает доктора. — Ты не видишь?! — мгновенно распалившись до предела, выкрикивает он. — Не понимаешь, что с его физическими данными он покалечит и меня, и себя, нас обоих, но себя — в первую очередь? — Я тоже подчиняюсь приказам капитана, — продолжает мысль Спок, не отвлекаясь на раздражители. — Авторитет пострадает в любом случае. На самом деле он согласен с доводами доктора МакКоя: сейчас они оба всего лишь перечисляют причины для бездействия. — Да божежтымой, Спок, — резко понижает голос МакКой, всей позой изобразив смертельную усталость. — Ты, правда, не понимаешь. Даже если тебя застанут в капитанской каюте на четвереньках над Джимом с его трусами в зубах, то решат, что тебя достал вечный бардак, и капитана ты вырубил, чтобы не мешал делать уборку. Показательно, что из тирады сознание выхватывает сначала абстрактную картинку. Капитан Джим Кирк, нет, омега — Спок отказывается думать о теле, как о капитане — генерирует огромное количество помех, в том числе звуковых. Общий смысл сказанного доктором доходит с опозданием на ноль целых семь десятых секунды, когда Спок уже успел машинально уточнить: — С трусами в зубах? — Вытащил, чёрт возьми! — вне себя орёт на выдохе МакКой, обогнув кровать и прошагав к Споку. — В процессе! Из-под кровати или из вентиляции! Если спросишь, хранит ли Джим трусы в вентиляции… Всё это время доктор не перестаёт напирать, заставляя Спока пятиться, лепит из загустевшего воздуха причудливые фигуры — пальцами, ладонями, помогая себе запястьями и локтями. Он не осекается и даже не задерживает дыхание. Наверное, поэтому Спок пропускает мгновение, когда хирургически точным движением МакКой сбивает с него фильтр-клипсу. — Это было лишним, доктор МакКой, — замечает Спок, перехватив чужую руку на излёте. Мгновенно оценив в касании причудливую смесь отчаяния, решимости и вины, воспринятую ментально и визуально, и тут же подтверждённую хлынувшим в ноздри запахом близких эмоций беты. Доктор стоит и смотрит на Спока, то и дело вздрагивая. Выглядит при этом так, словно только что шагнул в узкую пропасть и теперь со страшной скоростью рушится вниз, стараясь удержать вертикаль, чтобы не биться о стены. Эмоции доктора сильны, почти убийственны для самого источника. Однако их легко топят другие — до сих пор ощущавшиеся лишь кожей, гораздо более лояльным датчиком. Обоняние подсказывает основное — доктору непереносима мысль, что Джим в агонии. — Я избавлен от реакции на искусственные статусные стимулы, — выдаёт Спок часть истинного положения вещей, чтобы удержать доктора от дальнейших нелогичностей. — Капитан Кирк сделал свой выбор, доктор МакКой, — он отмечает, что голос не дрожит. — Мы должны уважать его решение. — Мета-альфа, — одновременно с ним поражённо выдыхает доктор. Одними губами, беззвучно, глядя в лицо. Скользит глазами, меряет с головы до ног и обратно, и снова вцепляется взглядом. Благоговейно, как в экспонат, под которым указано что-то вроде «жизнь и смерть в одном флаконе». — Ты уже должен был… — он осекается и качает головой. — Что подвигло вас прийти к подобным выводам? — интересуется Спок, тщательно тестируя внутреннее состояние, попутно беря под контроль гормональную реакцию, укрепляя щиты, блокируя часть синапсов в пользу усиления рассудочности. На крошечный упущенный выброс омега реагирует хриплым воем и скрежетом наручников. Судя по звуку, кляп не выдержал. В поднятом шуме доктора способен расслышать лишь вулканец. — Стимулы естественные, коммандер Спок. Что? — Поясните, — Спок избегает смотреть в сторону спальной зоны. Он уже взял под контроль все системы организма и теперь считает пульс. — Биологически Кирк не альфа, — повышает голос доктор МакКой. — Он омега на экспериментальной терапии. ЧТО? Постоянные визиты доктора в капитанскую каюту, шаблонное альфа-поведение непредсказуемого Джима Кирка, отсутствие кульминации в ситуации на мостике — весь ряд неправильностей беззвучно проскальзывает в пазы единственно возможной логической схемы. Трибунал — однозначно. Возможно, закрытое судебное разбирательство или несчастный случай, или скандал непредсказуемого масштаба. Выбирать не им — не Споку, и не МакКою. И точно не капитану Джиму Кирку, потому что Спок твёрдо намерен исполнить его волю, а овощи и мертвецы не выбирают. — Он должен был стать капитаном и альфой, он таким родился. Я только помог исправить ошибку, — продолжает мысль МакКой. — Если тебя беспокоят последствия, то они исключены, — добавляет он лишней информации, неприятно-спокойный, даже задумчивый, словно именно в этот момент что-то для себя решает. — Прости, Спок, — отведя глаза, говорит МакКой. — Джим нам нужен. Шагает назад, к рычаще-стонущему месиву и тем же профессионально точным движением, которым избавил Спока от бесполезной клипсы, отстёгивает наручники. Спок снова не успевает помешать. Мыслительному процессу адски вредит иррациональный приступ ужаса. Спок знает то, о чём не догадывается доктор. Альфе, то есть, уже омеге, давно нужен МакКой, и теперь он его получит. Прямо сейчас. Невзирая на возможные кошмарные последствия для обоих. Спок только что отрегулировал все системы, на запуск нового цикла требуется время. Для омеги в любом из биологических состояний Спока сейчас не существует. Тем более — для омеги в гоне. Хотя остаётся ещё вулканская сила, какой бы тошнотворной ни была мысль о применении её к капитану. Омега стекает с кровати и уверенно-вкрадчиво, по-звериному, стелется по полу в сторону Спока. Бета биологически-иррационально разочарован, зато личность доктора Леонарда МакКоя излучает нечто вроде отчаянного торжества. — Мне уйти или остаться? — напряжённым шёпотом спрашивает он, всем телом подаваясь к выходу. Доктор мог бы кричать в усилитель — омега его не слышит, а Спок на реакцию не способен, застыл, заклиненный перегрузкой, как умственно, так и физически. Омега добирается до Спока, но вместо естественного амока проявляет ненормальную сдержанность — поднимается на колени, переступает ближе, прижимаясь всем телом, прикладывается щекой и ухом к солнечному сплетению и вслушивается. Кажется, вечность, а на самом деле девять ритмичных ударов быстрого вулканского пульса. — Уходите, — приказывает Спок доктору, когда омега, наслушавшись, вжимается виском, затем лбом и носом, тянет ладони по бедрам к талии, сминая офицерскую форменку, стремясь добраться до кожи. Что он там вынюхивает, какие остаточные соединения, не имеет значения. Капитана Кирка здесь нет, и Спок не желает помех ещё и со стороны доктора МакКоя — омега силён биологией и отчаянием, и без боя не сдастся. А Спок пойдёт под трибунал. В одиночку, если удастся убедить МакКоя скрыть неизбежные сопутствующие записи и результаты вскрытия. Возможно, стоит устроить несчастный случай и уничтожить тело. Мечты, мечты — Спок знает, что не способен на подлог даже ради всего, что считает святым. Споку знакома концепция надежды. В случае капитана Кирка, с учётом эфемерного понятия удачи, процент положительного исхода можно увеличить до нуля целых, семидесяти шести десятитысячных. Спок не намерен отбирать у капитана ни единой стотысячной шанса, поэтому упорно гнёт и проминает собственную биологию, чтобы убедить омегу покориться изъявленной воле капитана и вновь надеть наручники, без помощи физической вулканской силы. Телу Джима Кирка не нужны ни серьёзные травмы, ни сопутствующая лишняя боль, пусть даже неосознанная. Спок останется здесь до конца — примет и облегчит любой исход. МакКой несущественной тенью скользит по стене к выходу. Омега тихо взрыкивает, отчётливо злясь на слои офицерской формы. Спок рискованно провоцирует на новый цикл едва-едва приведённую в порядок эндокринную систему, готовый использовать любые подручные средства, включая мокрые от пота подчёркнуто мускулистые голые плечи. В отличие от систем тела, Споку безразличны плечи и мускулы. Присутствие капитана Джима Кирка подействовало бы куда качественнее, напрямую через мозг и сознание. Но такова ирония: Спок опять не может получить то, чего нет, а потому снова смиряется — кладёт ладони на мокрую от пота кожу. Очевидно, издаёт какой-то звук, потому что помеха, двигавшаяся в периметре шести и восьми десятых шага, замирает: — Коммандер Спок? — сознания достигает лишь вопросительная интонация. — Вон! — рычит Спок, глядя сразу в несбыточное, невозможное и ирреальное одновременно. Капитан ещё там, во тьме, на дне горизонтального колодца или глухого туннеля. Спок едва различает черты лица, машинально высчитывает расстояние — не менее восьмидесяти метров при вулканском зрении, ноль целых, сорок девять — почти пять — сотых мили. Хотя физически тело Джима Кирка сейчас находится непозволительно близко: Споку приходится прилагать дополнительные усилия, чтобы удерживать себя и его в более или менее вертикальном положении. — Мне страшно, — говорит капитан. — Помоги мне. Капитан сейчас не альфа, и не омега — у него нет статуса. Капитан не видит Спока, он сейчас вообще ничего не видит. Крошечная крупица сознания, обречённая вот-вот погаснуть. — Помоги мне, — шепчет капитан, проводя рукой по пустоте перед собой. — Научи меня не бояться. Спок смотрит на него, как в перевёрнутый бинокль. Это больно, неистово, непереносимо больно. Отвратительный эгоизм — Спок знает, что не имеет права на колебания: капитан принял решение, причём задолго до. Спок тоже. — Помоги мне! Спок?! — капитан внезапно ближе — ровно на расстоянии двух вытянутых рук. — Спок, я не хочу. Только не теперь! Не так. Не дай мне умереть, Спок, не дай мне сойти с ума! К чёрту трибунал — он сам потом себя казнит за то, что намерен сделать. Сейчас. Спок протягивает руку навстречу и выдёргивает Джима Кирка из туннеля прямиком к себе в щиты. . В периметре щитов многое становится очевидным. Лишённый статуса Джим Кирк остаётся лидером и социально привлекательным индивидуумом — это его суть. Спок без статуса ощущает себя гораздо больше вулканцем, чем терранцем. — Шахматы? — предлагает Спок. Щиты трещат, но выстаивают. Спок позволил Джиму Кирку участвовать в создании ландшафта. Результат выглядит странным образом приемлемо. Похоже на оазис из утраченного мира: багряный песок и пламенеющее небо, снисходительно-равнодушно окружающие пятачок растительности с легкой беседкой в центре. Растительность, насколько видит Спок, целиком терранская. В беседке почти прохладно, и Спок не уверен, что подушки на полу принадлежат исключительно фантазии Джима Кирка. Хотя сам в большей степени предпочёл бы столик и стулья, в крайнем случае — скамью, но мог и бессознательно среагировать. А вот шахматная доска между ними точно не его: фигуры слишком простые, совсем безыскусные. Они сидят друг напротив друга: Джим скрестил ноги на восточный манер, Спок — на коленях, в позе, близкой к расслабленной медитативной. — Не хочешь поинтересоваться моими желаниями? — неожиданно спрашивает Джим Кирк. Голос сочится сдержанной, но оттого не менее бешеной яростью. Понятная реакция на произвол. Хотя вернуть всё на исходные позиции капитан до сих пор не требовал — пока что. Спок готов к любому развитию ситуации, и всё же решает уточнить: — Я вас слушаю. — Ну, ты уже имеешь меня «там», — севшим от злости голосом сообщает Джим Кирк, пальцами изобразив кавычки. — Может, заменим шахматы спаррингом, если на то пошло? Поборемся… скажем, на желание, а Спок? Можно предположить, что капитан не понял, насколько повлиял на выбор места и занятия. — Разговор с позиции физической силы — не то, что вам позволит сейчас диктовать условия, — указывает Спок на очевидное. — Я сильнее. В особенности здесь, если позволите напомнить. Джим вспыхивает — не румянцем, сразу вызовом: — Есть вещи, которые невозможно взять силой, — тяжело цедит он, подавшись над доской вперёд. Отчаянный терранец. Спок проверяет щиты — провоцирующее поведение Джима может указывать на некоторую диффузию со стороны внешнего мира, накачанного под завязку летучими соединениями феромонов и облитого определённого рода субстанциями, содержащими те же феромоны, только в иной консистенции. Или на стремление вынудить Спока сообщить желание, чтобы понять, чего хочет противник. Щиты в порядке. Спок позволяет себе небольшую заинтересованность, окрашенную иронией: — Если вещи получить нельзя, а жить без них можно, то — логически — не так уж они и нужны? И наслаждается бесценным мгновением капитанской неуверенности. Странное дело: Спок ощущает не только эмоции, но и бесчисленное количество недоступных ранее нюансов. При этом не испытывает ни страха потери контроля, ни вообще какого-либо негатива в отношении внезапно вскрывшихся талантов. Возможно ли, чтобы присутствие терранца в периметре вечно поднятых щитов так повлияло на сознание? Или это особенность исключительно Джима Кирка? — Хм, — Джим непозволительно быстро приходит в себя, отстраняясь назад: — Не попробуешь — не узнаешь, не так ли? — ухмыляется он, нагло глядя в глаза. Споку нелогично хорошо — так тепло внутри, что почти жарко. — Вот именно, — с удовольствием подтверждает он. — Не узнаешь — не о чем жалеть. — О, — губы Джима сухие, он выглядит разочарованным, и без перехода — злым: — Ты так уверен, что всё контролируешь, — криво улыбается он. — Ты поэтому так спокоен? Никогда, — поддетая шахматная доска внезапно отлетает вверх и в сторону, рассыпая по дороге фигуры. — Не видел. Тебя. Таким. Расслабленным, — в такт словам Джим подбирается вплотную, скользит вверх, поднимаясь на коленях и нависая. — Наслаждаешься? Спок тоже приподнимается, зеркалит позу, заставив Джима отклониться-выпрямиться. Между ними — дюйм. Между коленями-членами-грудью-носами. Между губами — больше. Джим нехорошо щурится и отклоняет голову чуть назад и вбок, словно вновь собрался испытывать степень вулканской эмоциональной скомпрометированности: — Я задал вопрос! — хриплым от ярости шёпотом требует он, излишне артикулируя. Его ведёт, и Спок механически высчитывает, что из-за наклона головы расстояние между ртами сократилось до нуля целых, шестнадцати сотых дюйма. Теперь так близко, что когда Джим машинально облизывает пересохшие губы, задевает языком уголок рта Спока. — Утвердительно, — собирался ответить Спок. — Отрицательно, — если бы смог вслушаться в тон вопроса. — Недостаточно данных, — остаётся непроизнесённым, потому что поздно. Они уже целуются. Джим кусается, напирает, жадно вылизывает, глубоко и беспорядочно, словно стремясь разом проинспектировать всю захваченную территорию. Вне щитов, в каюте, мета-альфа готовится к завершающей фазе — к сцепке. К настоящему моменту омега эякулировал трижды, но в состоянии гона этого недостаточно, требуется узел. Альфа безжалостно стимулирует наиболее отзывчивые эрогенные зоны, тело под ним бьётся всерьёз, в полную силу. Протяжно громко стонет, срывается на крики, не в состоянии справиться с интенсивным и слишком длительным наслаждением. Будь на месте альфы кто угодно другой, потерявшийся омега уже покалечил бы обоих. Неизбежно — при физических нестандартных параметрах, с учётом вскрывшейся неукротимости. Приоритет Спока: проследить, чтобы тело капитана в реальности отделалось синяками и лёгкими растяжениями. В список условно себе разрешённого также входит отпечаток зубов на загривке — Спок хотел бы избежать, но прогноз не в их пользу. Внутри щитов, в беседке под яростным небом, Джим Кирк наглеет до исступления — не переставая терзать рот, одной рукой треплет и тянет Спока за волосы, другую жадную пятерню втирает в спину, вниз под пояс штанов. Спок рычит, перехватывает оба запястья и опрокидывает Джима на спину, прижав за руки по бокам у головы. Падение заставляет тела соприкоснуться по всей длине. Спок успевает прочувствовать чужое возбуждение, как собственное, перед тем как упереться коленом в пол и отстраниться, не выпуская запястий. — Ну же, Спок, — хватанув пересохшим ртом воздуха, продолжает нарываться Джим. — Знаешь, что тебе мешает? — он дёргает руками, не бёдрами, не рассматривает, как схватку или спарринг. Зато от бешенства его пробивает мелкой дрожью: — Ты просто не смеешь! Ты не посмеешь. Спок ловит себя на саркастическом движении бровью, означающем «неужели?» и чуть ослабляет хватку: — Так и есть, — соглашается он. — Ты не… Что? — переспрашивает Джим, невозможно широко распахнув глаза и замерев. Яростное небо неожиданно растекается густой синевой, светлеющей к горизонту. — Я не посмею сделать что-либо против твоей воли, — подтверждает Спок. Реальность придвигается угрожающе близко — щиты трещат, но выстаивают. В полумраке капитанской каюты Спок испытывает излишне сильные положительные эмоции из-за набухающего узла, распирающего неохотно поддающиеся тугие стенки. Это не должно быть настолько приятно, как и стремление не просто сдержать омегу зубами за холку, а заклеймить и пометить, как собственность. От недостойного желания Спок отгораживается дополнительным слоем защиты, оставляя телесным потребностям не более двадцати двух целых и пяти десятых внимания. Ближайшие несколько дней станут испытанием для медитативных практик. В их собственном мире Джим наливается тёплым терранским жёлтым солнцем, почти светится — короткий и невыразимо продолжительный миг. Спок на пробу совсем его отпускает. Разжимает пальцы, оставляя лишь тень прикосновения в основаниях ладоней, в местах, где терранские врачи проверяют пульс. Едва-едва — самыми кончиками среднего и указательного. Джим смотрит из-под пушистых золотых ресниц — взгляд неумолимо плывёт и расфокусируется. — Вулканский… — упрямо вышёптывает он непослушными губами, — поце-лу-уй! — он стонет, выгнувшись, словно от электрического импульса, пропущенного через грудь от запястья к запястью. Спок очарован его стремлением держать руки на месте — так, чтобы не разомкнуть прикосновений. Настолько, что позволяет себе чуть усилить нажим, буквально на долю микрона, и насладиться звенящим током крови под самой нежной кожей — от внутренней части предплечья до локтей. В капитанской каюте заканчивается свободный кислород. С новым выбросом коктейля феромонов мета-альфа уже не уверен, что полностью контролирует ситуацию. Очевидно, двадцати двух с половиной процентов внимания не хватает, чтобы справиться с сенсорной перегрузкой. Омега — омега ли? — замолкает, больше не рычит, не мечется и не стонет. В каюте повисает пульсирующая дыханием тишина. Не омега, но и не альфа — много больше — это совершенно невозможно, но это сам Джим. Джим дрожит всем телом, но уверенно тянет руку, высвобождает из хватки — Спок бездумно позволяет — берёт ладонь и прижимает к губам в осторожном благодарном поцелуе. Невозможный для животного, осознанный разумный жест. Четыре удара вулканского сердца — более быстрого и мощного, чем терранское — и оно болит так, словно снова генерирует жидкий огонь. Будто только что покрылось сетью трещин, сквозь которые эта лава хлещет в грудь и в горло. Спок не справился. Он не смог удержать щиты и допустил, чтобы Джим ощутил завершающую часть сцепки. Назад уже нельзя — Споку слишком больно, а Джиму не нужны чужие сожаления. Что же… Споку с этих пор жить под вечной угрозой трибунала — так что для него теперь неоднозначная вулканская этика? — Отдыхайте, капитан, — голос не дрожит, шёпот не рвётся. Решено. Спок высвобождает пальцы и касается горячего виска, не спрашивая позволения, погружая Джима в глубокий сон без сновидений. Под пальцами мокро, и волосы ощущаются слипшимися прядями. Главное, не кровь — всё остальное можно смыть и пережить. Теперь дождаться биологически-логического завершения, вызвать доктора Леонарда МакКоя и… И что? Спок предельно аккуратно придерживает и разворачивается вместе с обмякающим телом, подавляя стремление вжать, обвить и обернуться вокруг. Дальше душ, сбивающие со следа антисептики, и мостик. Корабль нуждается в управлении. . — Ваши препараты, коммандер. Спустя одни и четыреста семьдесят шесть тысячных суток, доктор МакКой является к Споку с личным визитом, застаёт как раз после короткой медитации и смены облачения. — Я доктор, а не почтальон! — раздражённо говорит МакКой, боком стоя на пороге, мешая закрыть апартаменты. — Доктор, а не семейный психолог. Я не психиатр! — экспрессивно продолжает кидаться он словами, то в сторону Спока, то отворачиваясь и глядя куда угодно: в стерильно-чистую палубу коридора; в переборку, разбитую вспомогательными вертикалями на узкие прямоугольники, а потом снова в грудь Споку и дальше в каюту, только не в лицо. — Этот… этот… — заводится он. — Капитан Кирк, — опрометчиво подсказывает Спок, отметив, что доктор, несмотря на физически неудовлетворительные данные, парадоксальным образом выглядит лучше, чем последние четыре и восемьдесят восемь месяца. — Будьте любезны, — делает он приглашающий жест. — Да! — неизвестно с чем соглашается МакКой на пятьдесят два и шестьдесят громче, чем достаточно для конструктивного диалога. И шагает внутрь, позволив звукоизолировать помещение. — Снова альфа, и при всём та ещё сука, — резко сдувшись, бормочет он себе под нос, явно позабыв сделать скидку на вулканский слух. — Препараты, — вспоминает он, протягивая заранее заготовленный джентельменский набор. Спок мог бы сказать, что это лишнее, но просто берёт протянутое, решив избавить обоих от бессмысленной траты ресурсов. На миг их руки слишком близко — не соприкасаются, но почти. Так не должно происходить — не без прямого тактильного контакта, но Спок видит в сознании доктора сияюще прекрасного омегу, и в первый момент уверен, что это Чехов. Только это не Чехов. И совсем не омега. Также Спок понимает, что с прекрасным, и даже красивым-симпатичным-привлекательным он тоже погорячился. У капитана-альфы Джима Кирка серое лицо насмерть замученного человека. Неестественно сизые распухшие и израненные губы, и ненормально синие — ультрафиолетовой кислотой — широко распахнутые живые глаза: — Боунз, — выдыхает капитан, сияя глазами и глядя на Спока, — ты не представляешь, какой он! Он такой… такой!.. На капитана в модусе фанатки-болельщицы смотреть не просто больно и неловко — иссушающе стыдно. — Зелёный? — голосом МакКоя сухо предполагает Спок. Капитан чуть откидывает простыню и подтаскивает к лицу руку с бледным, почти сведённым кольцом синяка вокруг запястья. Некоторое время смотрит на отметину, злорадно прищуривается, почти ухмыляется потрескавшимися губами: — Мой, — с нехорошей уверенностью говорит он. — Вот что, друг Боунз, ты сейчас сделаешь… Жесточайшим усилием воли Спок водворяет себя назад в каюту, удерживает препараты в пальцах, а пальцы — подальше от ладони доктора МакКоя. — Я слишком стар для этого дерьма, я простой сельский врач, — слитной патетической тирадой выдаёт тот на прежней громкости, уронив освободившиеся руки. Делает вдох, пока Спок снова собирается сказать «это лишнее», и продолжает: — У меня тут одобренная инструкция и список разрешённых видов смазки, чтобы ты мог заранее подготовиться, раз уж твоя… твой вид её не производит в нужном месте. Знаете, что?! — орёт он, снова задёргав руками, касаясь лба словно в озарении. — А пошли-ка вы оба! Я увольняюсь! Спок внезапно ощущает непозволительно высокий уровень веселья: — Доктор, увольняться из-за пациента нелогично, даже если этот пациент — капитан. Доведите, пожалуйста, до сведения Джеймса Ти Кирка, что он отстранён от несения должностных обязанностей до тех пор, пока полностью не преодолеет воздействие отравляющих веществ, несомненно вызвавших расстройство содержания мышления с возникновением болезненных представлений, не соответствующих реальности. — Бред и галлюцинации? — уточняет МакКой, поморгав на непривычно длинную тираду. И расплывается в ехидной ухмылке, направленной глубоко внутрь. — Не для официального диагноза, разумеется. И хм-м… — он снова смотрит в глаза, теперь с чем-то, похожим на уважительное сочувствие: — Я всё же перешлю тебе список и инструкцию. Ну, так, на всякий случай. — Это лишнее, доктор, — непреклонно отвечает Спок. Наконец-то. — По всей видимости также стоит попросить вас напомнить пациенту, что большинство фантазий сексуального характера он может с лёгкостью удовлетворить в любой из увольнительных. А для воплощения различного рода девиаций существуют специализированные заведения. Глаза доктора принимают необычайно округлую и выпуклую форму: — А разве вы… а разве Джим… Вы не?.. — доктор багровеет тем больше, чем выше Спок поднимает бровь. — Вулканская брачная связь? — выпаливает он, изображая пальцами нечто, напоминающее покорёженный фонтан. — Ментальная? Веселье Спока переходит на новый уровень, нацелившись на форму, близкую к физической: — Слухи о вулканской неразборчивости сильно преувеличены, — предельно сухо говорит Спок, не допуская в речь необработанные эмоции. — Мы моногамны, а потому предельно ответственно подходим к выбору постоянного партнёра. Небольшое одолжение с моей стороны не имеет значения. Инцидент исчерпан. Правда и правда, ничего, кроме правды. Как говорят терранцы, дьявол кроется в деталях. Убедившись, что в нынешний момент у доктора МакКоя иссякли либо вопросы, либо аргументы, либо голосовые возможности, Спок снимает блокировку с каюты и ждёт, пока намёк достигнет цели. Споку знакома концепция понятия «игра». Также он осведомлён о навыках Джима Кирка менять правила непосредственно в процессе. Человеческая часть может начинать подбирать иные эпитеты для Пути. Спок знает, к чему прикоснулся, что держал в руках и почти получил — выпускать не намерен. В качестве гарантии неизменности и верного понимания правил можно принять за образец шахматы. О, это будут весьма жёсткие гамбиты. Тем более, что в данной партии ферзь Джима Кирка уже взят и снят с доски. Пропуск хода тоже считается за ход. Fin?..