Сотни тысяч поцелуев за улыбку.

      Ремус улыбался нечасто. Он посылал ухмылки флирту Джеймса к Лили; благосклонно кивал, когда учителя хвалили его; раздраженно кривил губы на выходки Мародеров; неуверенно растягивал губы при разговорах с друзьями, но улыбался он не так часто. Сириус мог по пальцам одной руки пересчитать все его настоящие улыбки с начала шестого курса, а ведь на дворе был уже ноябрь. Он даже понимал — из-за ужасного холода улыбаться хотелось все меньше и меньше даже ему, что уж говорить о хмуром Лунатике.       Ему постоянно приходилось придумывать все новые и новые шутки, планировать розыгрыши с Джеймсом, подговаривать Лили и делать Люпину сюрпризы, заказывать в специальном магазине любимый шоколад Ремуса, чтобы подкладывать его в особенно тяжелые дни. Не всегда его планы работали. Он мог сказать, изредка, совсем случайно и уж точно не по злому умыслу, его задумки работали абсолютно в противоположную сторону: вызывали раздражение и гнев, заставляли парня закрываться в себе от смущения и неловкости. В общем, шли совершено не по плану и заставляли Сириуса злиться на самого себя.       У Ремуса должны быть идеальные причины для каждой из улыбок, он верил в это. Такие, чтоб его глаза восхитительно щурились, раскрывая легкую сеть морщин вокруг, такие, чтоб обкусанные губы тепло растягивались, приоткрывая ровный ряд зубов и недлинные клыки, такие, чтоб вечная складка между бровей разгладилась, а зрачки сияли янтарем. А для идеальной улыбки нужно постараться, не так ли?       Вероятно, это была одна и причин, почему он был так удивлен внезапной улыбкой Ремуса, прямо перед ним. Именно такая улыбка сопровождала Рождество на первом курсе, такая улыбка была, когда он увидел их целых и здоровых, после первого совместного полнолуния, такая улыбка сопровождала редкий ответный флирт Лили к Джеймсу и честные «Превосходно» Хвоста.       И сейчас, когда у Лунатика точно-точно не было ничего из вышеперечисленного, она освещала покрытое шрамами лицо.        — Что? — Ремус забавно сморщил нос, когда вечернее солнце село на его веснушки, точно улыбающийся пес. Сириус знал, его собственная улыбка была словно скопирована с улыбки Лунатика, пусть никто, кроме него самого не замечал этого. Каждый раз, когда Блэк улыбался, он представлял улыбку Ремуса.        — Ты улыбаешься, — слова слетели с сухих губ тихим шепотом, словно любой громкий звук мог спугнуть их. Его слова прозвучали даже слишком громко в наполненной тишиной комнате, где были только они вдвоем. Сириус задержал дыхание, когда глаза Люпина в изумлении чуть расширились, открывая широкие зрачки.       Парень раздраженно фыркнул и встряхнул головой. Его кудри возмущенно подскочили, падая на веселые глаза.        — Ты говоришь это так, словно мне уже и улыбаться нельзя, — Ремус устало прошел мимо своей койки и плюхнулся на кровать Сириуса, совершенно не заботясь о том, что от его действий друг подлетел в воздух, неприятно ударясь о спинку кровати. — И не пытайся уйти от темы. Почему ты сидишь в моем любимом свитере пока вся остальная часть моей одежды развалена по твоей кровати?       Сириус неловко пожал плечами, съежившись под пристальным, но таким теплым взглядом друга. Он совсем не знал, как объяснить это. Изначально он просто хотел устроить глупый розыгрыш, но внезапно увидел свитер Луни и просто, просто что? Решил нацепить на себя? Это ли не глупо? А остальная одежда? Как объяснить другу, что ему просто нравился его запах и чувство счастья, исходящее от чужой одежды? Даже в его собственной голове это звучало странно и максимально нездорово.        — Я, эм, хотел устроить розыгрыш? — Сириус попытал счастья, хотя его внутреннее "я" уже пробивало головой ближайшее окно и выпадало на Хогвартскую лужайку. Дыхание снова перехватило, когда чужая улыбка перестала быть веселой, а исказилась в нечто более нежное. Что-то, что парень видел только мельком на знакомом лице.        — И именно поэтому ты у меня спрашиваешь?       Пальцы Ремуса легли на его колено, чуть обеспокоенно, но абсолютно нежно. И Блэк точно не мог продержаться дольше против этого полностью римусовского действия.        — Хотел, чтобы ты улыбнулся. — Лунатик несколько непонимающе показал на себя пальцем, точно спрашивая «я-то?». Сириус не мог не вздохнуть и не сунуть пятерню в свои волосы, мешая их хаос в еще больший хаос. — Ты так редко улыбаешься, что я постоянно ищу новые и новые способы подарить тебе улыбку.       Он не мог не выложить правду. Не под этим испытывающим теплым взглядом, не под этой улыбкой. Только не Люпину.       Ремус растерянно нахмурился, убирая руку с чужой ноги (что почти заставило Бродягу вздохнуть в слух). Улыбка слегка поблекла, и Сириус уже сожалел обо всех своих словах.        — Но, Бродяга, я постоянно улыбаюсь.       Блэк трагично возвел глаза к небу (в удивлении, что не увидел другую сторону своего глазного яблока), взглядом упираясь в красный балдахин кровати, и застонал.        — Нет, Рем, не твоей улыбкой у-меня-все-хорошо-не-беспокойтесь-я-просто-хочу-умереть или вы-все-просто-шуты улыбкой, а я-счастлив улыбкой, понимаешь?       Ремус, готовый спорить, захлопнул рот. Его глаза искали что-то в соседних. Внимательно, пристально, тихо. Сириус нервно сглотнул. Он же не сболтнул ничего странного, верно? На одно долгое мгновение они оба замерли, смотря друг на друга. А потом Лунатик рассмеялся.        — Хей, что смешного? — Голос Блэка был едва слышен (он знал точно, никто кроме Ремуса и его сверхчувст и не услышал бы), он зачарованно смотрел на парня. Смеющийся Ремус Люпин — был едва ли не рождественским подарком. Пусть он и не знал что именно сделал, чтобы подобный дар заслужить.       Смех Ремуса был хриплым и скорее хихикающим, непохожим на лающих смех Джеймса, воздушный смех Лили или булькающее нечто Питера. Он был похож на дождь в жаркий день и свежий воздух в духоту. Это был лучший звук, который ему когда-либо доводилось слышать. Янтарь столкнулся с серебром. Блэк хотел…        — Мне смешно с того факта, что ты иногда такой идиот, Бродяга!       Сириус моргнул. Он не успел возмутиться, как тело друга переместилось прямо к нему, заваливаясь на чужой бок, плечом к плечу.        — Чтоб ты знал, за последние три года я смеялся и улыбался больше раз, чем за всю свою жизнь, — Парень схватил чужую ладонь, переплетая их пальцы друг с другом в забавной игре. Блэк мог только непонимающе, беспомощно, переводить взгляд с сцепленных рук на чужой профиль. Туда и обратно, пересчитывая каждый родинку на лице. — Потому что ты подарил мне так много поводов для улыбок, Сириус. Твои глупые шутки, попытки подбодрить, шоколад, который ты постоянно мне скармливаешь. Неужели ты думал, что я не пойму? — Черноволосый отвернулся, смущенный и застигнутый врасплох, чувствуя жар даже на своих щеках от подобного разоблачения. Лунатик прервался на смех. — Ты делаешь слишком много для меня, правда. Я не настолько ценный для всего этого.       Бродяга резко повернул голову, поворачивая свободной рукой личико друга на себя и встречаясь с ним взглядом, крепко сжимая чужую ладонь в своей.        — Скажешь такое еще раз, и в следующий раз я подсыплю тебе в шоколад часоточный порошок! — Сириус возмущенно поднял их переплетенные руки в воздух, обращаясь куда-то в пустоту. — Ремус, ты заслуживаешь даже больше. Больше, чем я могу тебе дать. Я все постоянно порчу, хотя и хочу как лучше, чтобы ты улыбался, чтобы тебе было лучше, просто… Я бы подарил тебе тысячи улыбок, но я — всего лишь я… Я такой слабак, знаешь-       Сухие губы коснулись его собственных. Сириус шокировано смотрел на чистый янтарь, такой близкий и ужасно спокойный. Ремус аккуратно отодвинулся от замершего тела друга, на его лице появилась нежная улыбка, только для него.       В мозгу у Сириуса точно ветром перекати-поле прогналось. Он тупо вперил взгляд в соседние глаза, столь нежные и любящие, а потом на губы, шершавые, сухие, горячие, приятные и улыбающиеся, на руки, крепкие, с коротко обстриженными ногтями.       Люпин точно ждал чего-то. Может, его слов, может еще одного поцелуя. Он не помнил, что нес всего пару секунд, но соседние губы точно нужно было поцеловать. Эта улыбка была достойна сотни тысяч сириусовских поцелуев. Он сконцентрировал свое внимание только на ней.       Люпин непонимающе смотрел на Блэка, не понимая его заминки. Будто он совсем и не заметил, что сделал. Неужели так и было? Его свободная рука поднялась к губам, а потом он опять посмотрел на Сириуса. Паника охватила Ремуса с ног до головы, когда он, наконец, понял, что он сделал. Он выпустил чужую ладонь из своей и прижал к груди, точно обжегся.        — Мерлин благой, Сириус, мне так жаль, черт, что я натворил, я-        — Если ты еще раз улыбнешься — я тебя поцелую. — Слова вылетели изо рта с такой легкостью, что черноволосый не сразу понял, что сказал. Он с трудом оторвался от губ парня, чтобы взглянуть в его глаза, а потом просто согласился со всем сказанным его ртом.       Он рванул вперед, схватился за ворот рубашки подростка рядом и притянул вперед. Их носы столкнулись, но Сириус проигнорировал это, впиваясь губами в чужие. Чужой «ох» он поглотил одним вздохом.       Он провел языком по внутренней стороне губ Лунатика, чувствуя его дрожь. Губы Ремуса обхватили его нижнюю губу, нежно посасывая. Сириус мазнул языком по чужим зубам, которые в то же мгновение приоткрылись, сталкивая их языки друг с другом.       Они неумело стучались зубами, больно прикусывали друг друга, не могли насытиться, пока шуршащий звук не отвлек обоих. Парни очнулись как раз во время, чтобы заметить свое положение. Сириус практически сидел на полу-лежащем Ремусе, одежда на которой они так удобно расположились, и с которой все и началось, наполовину свалилась с сириусовской постели на пол. Лицо парня под Блэком было абсолютно красным и рассеянным. Это было еще одно новое лицо Ремуса. Оно вмиг заняло место рядом с его улыбкой по шкале прекрасного Сириуса. Практически ядовитая нежность сжигала его изнутри.       Ремус поднял на него свой взгляд, и Бродяга почувствовал улыбку на болезненных от поцелуев губах. Люпин улыбнулся в ответ.       Сириус дернулся, сцеловывая ее с прекрасных губ до тех пор, пока парень не остановил его.        — Бродяга, стой, Сириус, дай мне, да подожди ты!       Блэк довольно облизнул губы, смотря на красного как рак Люпина. Тот выставил руки перед собой, в попытке защитить лицо, но черноволосого затопил только еще больший прилив нежности. Как он мог вообще никогда не пытаться поцеловать эту замечательную улыбку? Как он мог стараться ради Ремуса, не осознавая причину сделать его счастливым?        — Я сказал, если ты улыбнешься — поцелую. — Сириус мягко опустился на грудную клетку подростка, ласкаясь об очередной свитер. — Это ты все начал, так что тебе придется взять ответственность за меня, а значит и за мое слово. Твои улыбки — мои поцелуи.       Ремус выглядел шокировано и растерянно, он снова долго-долго смущенно смотрел в серебряные глаза. А потом его лицо засветилось ярче, чем Бродяга когда-либо видел. Его, как щенка, притянули ближе. Больше улыбка, нежели поцелуй, наполнила его губы. Блэк быстро-быстро начал осыпать полное счастья лицо Ремуса поцелуями. Он слушал его тихий смех и в его легких росли цветы.        — Значит, тебе придется постоянно быть рядом, чтобы не дать мне загрустить.       Они оба замерли, с дрожью смотря друг на друга. Счастье в уголках глаз Люпина можно было собирать, как пыльцу.        — Кажется, я полюбил тебя с твоей первой улыбки, знаешь? — Сириус пролепетал в чужие губы, словно самый драгоценный секрет, посвященный лишь Ремусу, получая в ответ рваный вздох.        — А я любил тебя всегда.       Сириус умел держать слово. Он подарит Ремусу сотни тысяч поцелуев на каждую из его улыбок.