Я как минимум люблю тебя

Опять это произошло. Опять этот придурок набухался. Опять эти избиения, оскорбления и обвинение в смерти матери. Ничего нового. Только на этот раз он начал уже размахиваться ножом. Да-да, и он даже задел меня. Не сильно, но шрам останется точно. Да, ещё один шрам на моем беспощадном теле. Шрам — это то что окружает меня уже на протяжении шести лет. То, что испортило и перевернуло мне жизнь с ног на голову. То, из-за чего я ношу этот керамический кусок дерьма. То, из-за чего со мной никто не хочет общаться и то, из-за чего меня травят в школе. Но все же есть один человек который всегда поддерживает меня, помогает мне, к которому я могу завалится домой со слезами на глазах и он меня сразу же успокоит, который постоянно у меня в голове. И честно… я не могу разобраться в своих чувствах. Каждый раз когда я с ним, мне сразу же хочется жить, становится тепло на душе и появляется маленькая, но хоть какая то надежда на белую полосу в моей жизни. Я дорожу им. Я не смогу прожить без него. Я его… люблю? Не знаю. Я почувствовал на себе какую то тяжесть. Это отец. Он завалил меня на пол и опять будет бить без капельки жалости. Бить по протезу. Иногда мне становится жалко протез больше, чем себя, и я постоянно удивляюсь — как протез ещё не сломался от постоянных избиений? Зато с ним было не так больно. Но шрамы все равно кровоточили, поэтому каждый раз когда я приходил к Ларри, я закрывался у него в ванне чтобы самому обработать раны. Я уже не чувствую никакой боли. Ничего. Я даже никак не сопротивляюсь. Пусть лучше убьёт меня, чем так жить. 28 раз. Именно столько раз он ударил меня только что по лицу. Шесть раз прилетело в живот, и одно ножевое. Встав с меня, еле-еле как, пьяной походкой, он направился к столовому прибору. Это был нож. А я даже решил не вставать, дожидаться своей смерти. Взяв нож он обратно сел на меня придавливая горло левой рукой, от чего остался сильный, красный след на бледной коже. Он начал размахивать перед мной ножом, но от сильного опьянения ещё ни разу не попал в меня. Но вот, этот раз случился. Я почувствовал сильную, резкую боль в руке. Он попал в правую. Я же, схватил этой же окровавленной рукой его руку, в которой был нож и перевернул этого вонючего алкаша, после чего я услышал горсть мата и оскорбления. Выхватив нож из его руки, я отбросил его в другую сторону. Начал душить отца, но не до смерти. Он сопротивлялся, драл мне кожу на руке которая перекрывала какую либо возможность дышать, создавал новые синяки и ссадины, но меня это не останавливало. У меня хоть и маленькие, хилые руки, но хватка довольно хорошая. Через минуту он вырубился. Я сразу же рванул в свою комнату, открывая шкаф. Плевать на руку и на кровь которая лилась ручьём у меня с протеза, текла по бледной со следами удушья шее. Я взял самую большую сумку, которая у меня есть и закинул туда все нужные вещи. Белье, пару джинс и толстовок. Гигиенические средства и всю технику я так же забрал с собой. Забежав в лифт, я вставил карту чтобы поехать в то место, где меня всегда рады видеть. Хоть ехать всего секунд пять, они для меня казались жутко адскими. Выйдя из лифта, я со слезами на глазах рванул к той самой двери. Родной двери. Постучав пару раз мне открыли. — САЛЛИ! С тобой все хорошо? — я увидел в глазах Джонсона страх, панику и … заботу? — Ахуенно, — сквозь слёзы я ответил Ларри. — Боже, заходи быстрее, щас обработаем все твои раны, не волнуйся, — начал говорить Ларри, в ответ я просто обнял его. Мне плевать что он сейчас будет в моей же крови, главное, что он рядом. Послышался сильный плачь. — Салли…. — Ларри обнял меня очень искренне и крепко, меня никто никогда так не обнимал. — Родной. успокойся, пожалуйся. Я рядом и все хорошо, сейчас обработаем тебе все раны, и я больше никогда не пущу тебя к тому ублюдку. Мы его засудим и его обязательно посадят, там же он и здохнет. Только не плачь, прошу. Мне очень плохо когда ты плачешь, — я успокоился и отстранился от него. Он назвал меня родным. — Все, давай, пойдём ко мне в комнату, сейчас я тебе помогу, — я кинул сумку на пол и поплел в его комнату. Чуть позже зашёл и Ларри с огромной коробкой лекарств. — Снимай толстовку, сейчас посмотрим что у тебя там. Сняв толстовку, перед ним вновь открылся тот самый изнасилованный мир. Бледная кожа, свежие шрамы на запястьях, которые я же и сделал, шрам от Генри и куча синяков от отца. Я видел, как Ларри сдерживает слезы. Взяв баночку с перекисью, он начал поливать ею свежую рану, от чего я зашипел. — Потерпи, — отрезал Ларри После этих ужасных секунд, он взял тюбик с мазью и принялся мазать ей рану. Честно, понятия не имею что за мазь такая волшебная, но после неё у меня всегда практически сразу же перестаёт все болеть. Следующий пункт — это замотать руку, что Ларри и начал делать. — Не давит? — спросил Джонсон — Все нормально, — ответил я. — Так, держи коробку с лекарствами и иди обрабатывать лицо, — сказал Ларри поднимаясь с кровати. — Стой, — остановил его я Он остановился и вопросительным взглядом посмотрел на меня. — Может, ты обработаешь мне лицо?.. — на этот поступок я не мог пойти уже около трех лет. — Конечно, могу, — ответил Ларри обратно садясь на кровать поближе ко мне. На его лице виднелась радость, что наконец-то ему доверились, наконец-то он увидит мое лицо без этой «скорлупы». Он потянулся к застежкам протеза, а я очень переживал и уже сто раз пожалел о затеянном. Послышались звуки застежек и протез в руках у Джонсона. Перед ним открылся этот ужасно кровавый мир. На его лице я не увидел никаких эмоций: отвращения или страха, он как обычно начал осматривать раны. Все мое лицо было покрыто кровью. — Щас будет очень больно, терпи, — сказал Ларри начиная осторожно прикладывать салфетку с перекисью к первой ране. Он держал салфетку на протяжении пятнадцати секунд в надежде на то, что кровь остановится. Но все надежды напрасны. — Черт, кровь не останавливается, можешь лечь чтобы мне было легче остановить кровь? — спросил Ларри. Я послушно лёг на спину и надо мной навис темноволосый, немного щекоча мою оголенную грудь. Мне бы хотелось, чтобы он был в таком положении вечно. Через две минуты он смог остановить кровь, после чего Джонсон обработал все раны мазью. — Салли, полежи пока так, и не в коем случае не одевай протез, пусть лучше раны подышат, — сказал серьезным тоном Ларри. Он сел возле меня на кровать и начал осматривать мое лицо. — Ларри… — Чего? — А тебя даже не смущает то, что у меня лица нет? То, что вместо гладкой кожи у меня чертовы шрамы на лице? — спросил я. — Нет, не смущает, — ответил Ларри. — Почему? Ларри приблизился ко мне максимально близко, так, что наши лица были в десяти сантиметрах друг от друга. — Потому что я, как минимум, люблю тебя. ЧТО. ОН, ЛАРРИ ДЖОНСОН, ЛЮБИТ МЕНЯ. Парень, за которым бегают все девчонки в школе любит меня. Меня, который вечно наносит себе вред и никак не справляется с этим, у которого вместо лица кровавое месиво, который должен носить эту странную скорлупу на лице. — Та не шути, я серьезно спрашиваю, — я пытался прикрыться шуткой, чтобы не отбросить тут коньки. — А я и не шучу, — наши губы соприкоснулись в поцелуе. Этот поцелуй не был каким-то страстным или наоборот дружеским, это был тот самый поцелуй, который передавал все эмоции и всю любовь друг к другу за все накопившееся время. У него были соленые, скользкие и до жути приятные губы, а у меня все искусанные. Через секунд пятнадцать мы отстранились друг от друга. — Я тоже люблю тебя, Ларри Джонсон.