Обвенчанные Кровью

      Да оплавится Ночь жидким раскаленным золотом — Регалия Святости, опускаемая на Чело Мироздания, Знамение Очищения и Освобождения, вступление в Новую Эру Союза с Богами. После заката, когда зажжется первый детонирующий шнур, раздастся взрыва гогот: оглушающий, но не глушащий диафонии рыков, стонов и завываний, слепящий, но не ослепляющий остекленевших, слезящихся глаз, в которых отразится багровое Лунное Око. Глаза символизируют истину, доводящую до безумия неистового и болезненного, избавление от мук которого — лишь ослепленье. Ибо то, что слепо, ослепнуть не может, и даже Озарение не способно разверзнуть пред людьми Космос во всем своем необъятном пространстве.       Да инкрустируются Кровь по Огню и Огонь по Крови, да вплетутся они в Ночное полотно, соединившись в танце прощальном со Звездами, — ибо Небо и Космос едины. Узрите же, Бледнокровные Небеса, как сдирается плоть и вырывается Кровь, как просыпается внутри Чудовище, а затем сгорает в Агонии своих Грехов! Закрыт для них путь в Царство Небесное на Земле: перекрыт мост, ведущий к Подлунному Богу, что обрек их на мучительное существование в звериной сущности объятьях, подарив надежду на Спасение и пообещав Исцеление. И изопьют они горькую чашу жизни до дна — допрежь того, пока не испустят свой дух нечестивый.       Отныне милостивый Богодухновенный Венценосец, наблюдая за их инквизицией из собственного Эдема, не может пообещать даже прощальной благостыни, ведь нет милостыни для тех, кто не сумел подавить в себе отвратительное Чудовище, восставшее из беспросветной бездны пороков, страхов и невежества. Ни очеловеченный Бог, ни сами Великие, к которым они станут тщетно взывать, пытаясь прорваться к давно покинувшему их рассудку сквозь густую пелену абсолютного безумия, не откликнутся, ведь канонады взрывов и треск пожаров заглушат зовы несчастных, объятых Пламенем Воздаяния, тварей, что когда-то людьми были. Ужасный и нежеланный инстинкт глубоко внутри людей, которому они посмели поддаться, протрубит о Судной Ночи начале, и да будет выжжена дотла вся анафема, заполонившая Райские Кущи на земле!              Избавленья жаждущие познают лишь Смерть, что будет страшнее и болезненнее тех недугов, от которых они пытались излечиться Древней Кровью. Ибо жизнь алчущие влюбляют в себя Смерть, и ибо не терпит Она, когда ее отвергают. Это станет их прещением, их епитимьей и одновременно их Вознесением. Нет спасенья человечеству до тех пор, пока главный Страх его — Страх собственного Конца.       Ведь Эволюция без Отваги и Достоинства станет Погибелью нашей расы. И лишь разумные Безумцы будут способны соединить свои глаза с мозгом, чтобы узреть Великую Истину. В конце концов, производит ли здравый ум когда-либо нечто, имеющее Истинное Значение?       Смрад паленых плоти и шерсти, аромат Крови, Страха и Отчаяния, сотниголосое исступление предсмертных конвульсий, нескончаемая пальба из огнеметов и взрывы пороховых бочек, закручивающийся огненным вихрем янтарь — все то, что будут вдыхать, лицезреть и чему станут внимать доблестные Охотники Церкви Исцеления, наблюдая за пожаром в Старом Ярнаме и истребляя тщетно пытающихся вырваться и сбежать от Вервий Гибели Чудовищ. Да срезонируют Сребряный Звон и благородный блеск Клинков Священных, обещая погибель и возвещая о преодолении ужасного Поветрия — Чумы Зверя, забирающей жизни и человечность. Красная Луна будет висеть низко, а Чудовища — править улицами. Вопрос запоздалый и неуместный, служащий гардой для дрожащих десниц, повиснет несуразным оправданьем в чадящем от пожаров воздухе: «Разве у нас нет иного выбора, кроме как сжечь все дотла?». И будет мертвое молчание в ответ лишь ложью во спасение, и взявшие меч в этом безмолвье — мечом погибнут.       Да отразится Лунный Свет Кровавого Ока в лезвии Меча Людвига, нашептывая Первому Охотнику Церкви о правильности его пути, о том, что он всегда будет на его стороне: Наставником, Звездой Путеводной, Света Лучом в Царстве Монолитной Тьмы. Ведь нет Заветов истиннее и слаще, чем те, которые дает Присутствие Великих. Флоры Присутствие. Пусть Лунный Свет укажет Охотнику его стезю и пусть Кровь послужит ему пищей. Ведь нет яств вкуснее, чем Древняя Амброзийная Их Кровь.       Плата у Благосклонности Великих будет ничтожно мала: расплавить оковы при Греховном Огне собственного искушения, с благоговением внимать Истинному своему, Природному Зову, в котором рычит разъяренно и воет отчаянно Зверь, желающий вырваться из плена расшатанной и кренящейся человечности. Потому что Боги, позволяя человечеству вкушать свой Ихор, не гнушаются его пролитой Крови, окропляющей мир тогда, когда ломаются кости и рвется кожа, преображая тело до неузнаваемости. Кровослужение — это стремление к Причащению, Кровослужение — это Неопалимая Купина, Кровослужение — это зависимость, от коей избавиться Смерти подобно. Ибо дремлет в каждом собственное Чудовище.       И да взойдет в Небосводе, налившись и насытившись Кровью, Властительница Лунная: озаряющая Небо благодатным багряным сияньем, отгоняющая тучи и притягивающая звезды, приманивающая охотников и питающая их мечты, завораживающая взор любого, кто лишь раз осмелится на Нее посмотреть. Ей нужна Жертва, но уже не в виде Крови и Смерти, ибо алчет она Жизни: сильной, но отчаявшейся, потерявшей, но не потерянной, влюбленной, но не обезумевшей. Жертвы, которую Она готова приять, что будет служить Ей безропотно и безгласно во веки веков в Нутре Сна, станет Проводником Ее Воли, Жертвы, которую Она будет пестовать как собственное драгоценное Чадо, призрев в Колыбели вечного заточения.       Первый Охотник Герман, пока церковнослужители будут повторять неустанно молитву ритуальную, призывая Присутствие Лунное, встанет прямо напротив Кровоточащей Небесной Зеницы. Руки распрострет в призыве нагом и явственном, и Флора на него отзовется, как отзывалась всякий раз до этого на людские зовы. Ибо не сможет назваться Она Матерью людей на земле, доколе не поможет Порождениям своим, взамен свершая Жатву Кровавых их Культур. Ей нужна Сильная Воля, производящая Густую Кровь, — мощный источник силы человеческой, которой не может Она насытиться, ибо алчба Её неизмеримо глубоководна.       Плавно и грациозно спустится Флора с Ночной Колесницы, и время застынет воском, которым заплачет Старый Ярнам, стенающий в Горниле Всесожжения. Обхватив стан Первого Охотника длинными жилистыми лапами нежно и заботливо, как всякая Мать берет на руки свое новорожденное Дитя, Флора порывисто вгрызется в его чрево, дабы познать вкус Плода своего. Длинные острые когти, вторя спетой прощальной панихиде Клинка Погребения, отсекут ногу по колено, и раздастся крик тихий и смиренный, слившийся с криками, подобными этому, исполненному болью и мольбой — и будет то глас вопиющего в пустыне. И будут Плоть да Кровь во связи этой: Кровь, призывающая Плоть, и Плоть, вкушающая Кровь. И будет Вечный Упокоенный Сон, столь похожий на Смерть, но являющий собой лишь мучительное Бессмертие до тех пор, пока не явится Мессия, дарующий долгожданное Освобождение. Ибо никто не счастлив прежде Смерти.       По Старому Ярнаму, отравленному миазмами Пепельной Крови и убиенному палачом, который когда-то был Отцом — Благодетелем и Спасителем — Благородный Хор исполнит Мессу заупокойную. Окровавленные, заспиртованные в Смерти да Болезни, ищущие в мраке нощном ответы на вопросы Бытия и Мироздания — Науки Длани — смычками проложат себе путь минорный и торжественный по струнам инструментов Дьявола. Взвоют скрипки, виолончели и контрабасы надрывной пульсацией, точно проклятьем пораженные, и им завторит гром органа, подхваченный синхронным порывом песнопения траурного, но величественного — сожалеющего о прошлом, стенающего по настоящему и верящего в будущее. Прикосновение к Тайной Мудрости — Величайшее Благо, ибо позволит оно служить Высшей Цели во Имя Потомков. И жертвы этой цели есмь впредь и навсегда не нежелательная роскошь, а естественное следствие. Да свершится Месса Жертвам Эволюции, ибо упокоиться ради эфемерных отголосков Будущего светлого и безоблачного — большая Честь! Есмь ты прах и в прах возвратишься.       На Горнем месте, окруженный Хором и самыми ближними и верными соратниками, воссядет Его Светлость Первый Викарий Лоуренс. Облаченный в длинные белоснежные церковные одеяния, почти ничем не отличающиеся от тех, в которые одеты его духовные собратья, со ниспадающими волнами по плечам и груди светлыми волосами, с прекрасным бледным Ликом, в котором мрачно восторжествовала сама Смерть, с монументальностью и грациозностью в застывшей скульптурно фигуре — Присносущий Викарий будет напоминать Божество, исполняющее волю Великих. Претворивший Таинство Кровослужения, вкусивший Священную Живоносную Кровь, постигнувший все Глубинные Силы, сокрытые в ней, и напоивший ею своих сородичей — достоин будет Деятель Мзды своей.       И да станет воспет и канонизирован Первый Викарий Лоуренс в своем Мученичестве на земле: благими намерениями вымостивший для себя и людей, которых поклялся оберегать и защищать, дорогу в сам Ад, вскормивший их иллюзиями о Вознесении и суливший им освобождение от тягостей Бытия в блаженстве Аркадии. И да окружит, бережно и трепетно обняв, Божественный Силуэт Викария ореола сиянье, и воссияет над его светлой головой нимб. Но не будет сие свет отблесками от мириад свечей, расставленными по всему периметру главного Собора Церкви Исцеления, ибо этот негасимый, невыносимо яркий, но велелепный Огонь исходить будет от самого Первого Викария Лоуренса.       И будет это Пламя Всестрадания, Пламя Возмездия, Пламя Покаяния, Пламя Погребения, Пламя Благоутробия. И будет оно медленно и болезненно возжигать преобразовывающееся тело Первого Викария: всполохом золотым погладит изящную руку, снимая с нее кожу алавастровую и заменяя огромной когтистой костлявой лапой; увенчает проросшими из черепа горящими рогами как короной; окрестит поцелуем нежным и трепетным веки и скулы, по которым заструятся вместо слез Кровь да Магма, и вместо прекрасных очей образуются пустые провалы, а вместо исхудавших ланит — челюсть звериная с клыками острыми, способными перегрызть человеческое горло. И каждый Язык Пламени да каждая искра, которыми вспыхнет Старый Ярнам, неизбежно отразятся на Великом Викарии, и почувствует он всю Боль умирающего города десятикратно, что воздастся ему сторицей — так, словно он одно с ним целое.       Станет сожжение Старого Ярнама последней каплей переполнившегося сосуда, и Зверь в Викарии взвоет плотоядно, прорывая себе путь сквозь телесную оболочку, расплескивая из Рога Изобилия Кровь, которой окропится филигранный Алтарь, окруженный статуями взывающих к небу в молитвах отчаянных женщин. И засияет Кровь в мерцании сотен свечей, стекая по камню и мрамору, разнося в воздухе Дух Смерти и питая Присутствие Лунное.       За дверьми Собора, щурясь на пылающее зарево и едкий дым от усиливающегося пожара, окаймляющих чернильное небо, которым завладела Алая Луна, будет ждать Убийца Церкви Исцеления. Под капюшоном черного плаща он оскалится горько и иронично, — ведь Убийца Церкви, служащий своему Викарию и подносящий на его Жертвенник покойников сонмы, — должен днесь умертвить того, чьей Непреложной Волей свершал расправы кровавые и жестокие. Как только затихнет панихида и раздастся звон колокольный, призывающий Убийцу преступить Праг Церковный, — должен тот насытить Кровопускатель Оскверненным Соком Породителя, изнывающего в Огне Страшного Суда, что наконец настиг их всех. Последнее убийство свое, столь похожее на исповедь, Убийца Церкви унесет с собой в могилу, ибо есть в Юдоли Печали и Плача места, в которые не стоит ходить, и Тайны, которые не стоит раскрывать. О Великие, предоставьте Мертвым погребать своих Мертвецов!

Ибо ожидает всех одна и та же Нощь.