Алые маки

Цитадель уже давно отмылась от крови. На закате пасмурного дня здесь было тихо. Ботинки глухо ударялись о мостовую, дыхание было легким и спокойным, и Тео расслабленно разглядывал стены, лес вдалеке, травы, цветы, которые пугливо закрылись в ожидании дождя. Тео думал, что это место будет пробуждать в нем душащие воспоминания, но, как оказалось, даже самое ужасное становится со временем не таким уж и страшным. Ведь здесь Тео обрел себя. А своих колыбельных люди не боятся. В церкви было еще тише. Тео закрыл тяжелые двери. В окна просачивался тусклый свет, обещающий дождь. По коже прокатился холод сквозняка — разбитые окна никто и не думал заделывать, да и смысла в этом не было. Тео мягко двинулся дальше, дошел до алтаря и сел на ступени, ведущие к нему. Он вспомнил игру лэутара, которого встретил по пути в цитадель. Пальцы ловко перемещались по скрипке, смычок неспешно гладил струны, извлекая тихий, будто бы рыдающий звук. Идеальный для такой погоды, для мыслей Тео, который остановился, чтобы послушать игру. А лэутар остановился, чтобы доиграть мелодию. Предназначенную, наверно, для одного только Тео. Вынув флуер, Тео чуть приноровился и сумел подобрать нужные ноты. Скрипка рыдала, а флуер тихонько плакал, говоря, что все в порядке. Тео лгал. Он не в порядке. Закончив игру, он вздохнул. Ноты забылись. Сквозняк мягко коснулся губ, и Тео прикрыл глаза. Холодная ладонь легла ему на шрам, самыми кончиками пальцев прошлась по его линиям. Тео всем телом ощутил чужое присутствие, но не спешил открывать глаза или что-либо говорить. В первый свой поход сюда Тео дернулся. Испугался, а затем понял, что никакой опасности и нет. Разговор вышел не очень ловким, но все же приятным. Во второй раз Тео уже немного нервничал. Подумал, что будет невежливо прийти с пустыми руками, и Санда, на квартире которой он проживал, дала ему немного денег. Тео чувствовал себя неловко, когда покупал какие-то сладости: леденцы, мармелад и сушеную черешню. Может, щеки румянились от того, что сладости казались ему чем-то детским, из-за чего на него будут косо смотреть. Может, было неловко от того, что Санда давала ему — «Санда, не надо сильно много, можешь в общем-то и не давать, ну, не так уж мне и нужны эти… сладости…» — деньги с тихой улыбкой. Хотя он не должен был ощущать груз обязанности — да, он живет у нее, но она сама предложила. Думала, наверно, что в таком случае они будут всегда рядом. В этот второй раз Тео хотелось провалиться сквозь землю, потому что Фредерик, сев рядом с ним и положив рядом на пол свою широкополую шляпу, вскинул брови, когда Тео неловко протянул ему сверток. Он растерянно заморгал, приоткрыв свои розовые губы, а затем поднял взгляд на Тео и вежливо сказал «Ты же помнишь, надеюсь, что я не могу есть?» Тео хотелось выть, он весь раскраснелся, не зная, куда себя деть, но Фредерик поспешил тихо улыбнуться «Но это очень милый жест, спасибо большое. Я не смогу их попробовать, но ты можешь осчастливить меня чуть по-другому». Казалось, краснеть сильнее уже некуда, но от щек Тео едва не валил пар. Он молился на то, чтобы Фредерик не понял его мыслей, и тот, наверно, очень хорошо скрыл свое знание, прошелестев «Сыграй мне на флуере. Хочу услышать игру любви». И мелодия терялась в сводах церкви. Прошлая Любовь внимала Любви настоящей. Тео пообещал вернуться еще, заведомо зная, что это случится не скоро. Эта цитадель слишком далеко, а Санда и без того смотрит на него остро, как волчица. Тео пропадал, навещая отца на кладбище, но это было рутиной. А вот долгая поездка становилась тревожным событием. Но сейчас Тео позволил себе расслабиться, не думать о расспросах Санды, о ее обидчивых взглядах и пальцах, нервно сжимающих кисти рук. Позволил себе немного повернуть голову, сгорая от Любви и его горячих ладоней на своей щеке со шрамом и на шее. Это останется его приятным воспоминанием. В этой церкви он сгорает пеплом, позволяя себе теряться в странной, запретной, а оттого и такой притягательной любви. Притяжение существует лишь под этими сводами, и поцелуи на алтаре цветут кровавыми маками. Санду Тео целует мягко и скромно, извиняюще. Он думает, что так нельзя, но будто бы самой Любви хоть что-то будет запрещать эту любовь отдавать и принимать.