Шар для предсказаний

— Что это такое? — сухо спросил у него Альфред, дозвонившись с третьего раза. Их боссы были крайне недовольны друг другом. И Иваном. Иваном многие были недовольны — внутри и снаружи — причём довольно давно. Сперва это забавляло, возрождало ностальгию, а также ощущение, что самые лучшие его времена ещё можно было вернуть назад, пускай он и запретил себе называть их самыми лучшими. Потом эйфория прошла — не могла не пройти — и воскресло раздражение. Иван раздражал их, а они — его. Надвигалась Олимпиада, люди дёргали его днём и ночью, заставляя работать за пятерых — и постоянное напряжение высасывало из него все силы. Возвращаясь домой, он засыпал мгновенно, смутно припоминая, когда в последний раз так сильно уставал. Возможно, этого и добивались: выжатый как лимон, он не смог бы сопротивляться любой мелочи, не то что серьёзным изменениям и издевательствам. Не нужно портить никому праздник, Ваня. Ваня, так себя вести нельзя. Если он приедет, Ваня, мы запрём тебя, спрячем за семью замками. Поэтому уехал Иван. — Это новый закон, — пояснил он Альфреду тогда, оставшись наедине, — который придётся выполнять. — Что за херня? Я не понимаю. Что у тебя вообще происходит? Иван с радостью рассказал бы ему, как подвернулось время. Всё-всё рассказал, начиная с нулевых, но Иван боялся реакции. Боялся, что всё происходящее окажется всего лишь остаточной реакцией. Дико страшился инерции их отношений, что Альфред однажды скажет ему: “Прости, Ваня, но я просто привык, а кроме привычки у нас больше ничего не осталось”. Не скажет, конечно. Хотя откуда Иван мог знать наверняка? — Это же, ну, не из-за меня? — Нет, конечно. Что за глупости. — Я просто вспомнил. Твой новый босс был в бешенстве, когда про меня узнал. — Он уже давно не новый. — Ну да. Я помню. Разговаривать с Альфредом так, пока дома Ивана ждала куча поручений и встреч, всегда оказывало терапевтический эффект. Раз за разом, покидая его, Иван забывал — намеренно оставлял — свои вещи, чтобы затем возвратиться обратно под надуманным предлогом. Вещей ему хватало, а вот самого Альфреда — не очень. — И он правда назвал нас педиками? — рассмеялся Альфред, забираясь на Ивана верхом. — Ну не знаю, мне показалось, что в прошлом месяце мы трахались очень даже гетеросексуально. — Ещё бы он видел, как мы трахаемся. Совсем с ума сойдёт. — А мне кажется, что он уже, разве нет? Терапевтический эффект не ограничивался разговорами, Ивану важно было чувствовать чужой вес на себе и под собой, забираться внутрь и раскрываться для милостей. Раздевать Альфреда и раздеваться самому, покрываясь мурашками от сквозняка. Альфред оставлял дверь нараспашку, где бы ни находился, и от этой привычки избавляться не спешил. — Они хотели, чтобы ты был женщиной? — допытывался Альфред. — Или я? Иван пожал плечами. Вероятно, просто хотели, чтобы его было поменьше. Меньше, ещё меньше. В идеале: чтобы не было совсем. Как жаль, что вытянуть его душу не представлялось возможным. От него с удовольствием оставили бы голую землю, но Иван был неубиваем. На свою беду. — Про тебя ничего особо не говорили. — В смысле? Совсем не интересуются, с кем ты проводишь вечера, только бы не с мужчинами? — Как-то так, да. Иван лукавил: само наличие Альфреда с недавних пор снова стало угрожающим, и его физические качества совсем немного поменяли бы их отношение. А вот его собственное — абсолютно нет. — У меня ноги затекли — раздражённо буркнул Альфред, слезая с Ивана, — подожди тут. Пока тот копошился в ванной в поисках смазки, Иван размышлял над тем, что стоило сделать. Внеплановая поездка в любом случае не сойдёт ему с рук, так зачем ограничивать себя? Безумная идея пришла ему в голову. Не одна из самых чудовищных и опасных — нет-нет, для такого ещё слишком рано — но последствия всё равно должны быть весомыми. Про Альфреда все знали, Альфреда все помнили, хоть Иван старался трепетно охранять его от посторонних глаз, пресекая любые попытки ластиться на людях. А на чужой земле с каждым годом становилось полегче. Ивана мучила обида на то, что и он сам когда-то был таким: принимающим что угодно. А теперь катился назад. — Эй, ты чего? — удивился Альфред, застав Ивана снова совершенно одетым: даже шарф нацепил. — Передумал? А я только настроился. — Не расстраивайся, всё будет, — вдавив его в дверь, Иван прижался к тёплому виску, стиснул в объятиях. Альфред ответил ему. — Как тут у тебя темно. — Темно и холодно, да? Всё как тебе нравится. — Времена поменялись, уже не нравится. Иван опустился перед ним на колени и потёрся о приятную ткань домашних штанов. Удивление промелькнуло на порозовевшем лице за пару секунд: Альфреду явно нравилось то, что он видел, но Иван не так часто вёл себя так, как ему бы хотелось. Был таким, каким ему бы хотелось. Альфред дёрнул его за мягкие волосы, не без удовольствия оттянул голову назад и всмотрелся в фиолетовые глаза. Сместил ладонь ко рту, оттянул его щёку. — Да ты сегодня сам не свой. Иван усмехнулся, держа в мыслях ту безумную идею. Им двигало не столько желание ублажить Альфреда, сколько охота позлить наблюдателей и слушателей. Хотелось привести босса и всю его братию в ярость, вызвать брезгливость, от которой они не имели права избавиться, от которой не смогли бы отвернуться. Лишить их комфорта, как это сделали с самим Иваном. Похвастаться любовью. Иван облизал его пальцы и всосал их внутрь, насаживаясь глубже. — Иногда хочется чего-то такого. — И это совсем-совсем не связано с происходящим у тебя, да? — Ни капельки, — соврал Иван, прикусив его мизинец. Альфред не поверил ему, да и не нужно было. Пока он согласен играть по его правилам, Иван пообещал себе не беситься из-за глупых вопросов. Вряд ли его так же доставали придирками и оскорблениями его же люди. Вряд ли он вздрагивал, стоило только копам подойти близко к его телу. Альфред оставил всё это в прошлом. Хотя откуда Иван мог знать наверняка? Что он знал наверняка: от бесконечных лекций Альфред был свободен. Иван запомнил ту первую оплеуху, когда его люди заметили их беспечный поцелуй. Много сроков и наполовину-сроков назад. Нотации с тех пор не прекращались — и вылились в унизительный росчерк закона. Ему вечно ныли. Ужасно, невыносимо долго ныли о том, что с такими, как он, делают там, откуда они все пришли. С такими, за кем они наблюдали — на свободе и за решёткой. Там Иван бывал не раз — в разном виде, в разные века — и знал всё не понаслышке, прочувствовал на себе изрядную долю людской изобретательности и жестокости, но и скрываться больше не мог. Иван ведь даже не человек, уже нет. Он сможет навредить себе и кому угодно другому. Не будут же они его мёртвым- Иван не был человеком, и потому повлиять на него оказалось ещё сложнее. — Камера есть? Альфред подавился стоном, озадаченно уставившись на Ивана: — Ты правда собрался… — Почему только я один буду мучаться? Меня дома со всех сторон обложили наблюдением и прослушкой. Так пусть и правда посмотрят. Не против? Иван протянул ему свой телефон. Ну правда же, если они так хотели контролировать его жизнь — всего его и даже любого, кто имел с ним хоть какую-либо связь — то чёрт с ними. Член привычно и приятно лёг в ладонь, Иван огладил Альфреда руками и губами. Двинул головой туда-сюда и бросил быстрый взгляд наверх, прямо в объектив. — Такую пропаганду и я бы запретил, — вздохнул Альфред. — Не уверен, что захочу с кем-то делиться этой находкой, оставлю себе на одинокие вечера. Иван подавился и прыснул, выпуская член изо рта. Подождал, пока Альфред притянет его обратно и послушно раскрыл губы, высовывая язык. Подташнивало не от напористых движений, а просто из-за самого факта, что он готов был кончить от члена в глотке. Омерзительно. Впрочем, всё его существо было омерзительным, требовало срочных перемен и улучшений, возвращения к корням — так ему рассказывали. Альфреда нужно было вычеркнуть из жизни как можно скорее, чтобы дела пошли шустрее — так его убеждали. Иван не хотел избавляться от Альфреда, его тянуло к старым временам, но не тем, про которые ему напоминали. Он замер, уткнувшись носом в светлые жёсткие волосы и запустив руку себе в брюки. Альфред не давал ему двигаться, держал его голову на месте, и от недостатка кислорода всё вокруг начинало кружиться. Иван не останавливался, двигал ладонью по собственному члену, наслаждаясь тем, как распирало во рту. У Альфеда сильно дрожали руки, что там у него получится наснимать- Но суть все поймут. Альфред потянул его наверх, отбрасывая телефон на пол, и толкнул к кровати. — Ты оделся, чтобы доставить мне лишнюю работу? Иван усмехнулся. Ему безумно нравилось, как чужие пальцы прошлись по челюсти и за ухом, сжали в кулаке отросшие волосы. Да, пусть постарается лучше, пусть поработает. Альфред нетерпеливо раздевал его, попутно растирая напряженные мышцы, пока не оставил полностью нагим. Иван заелозил под ним, шире развёл колени. — Чёрт, а куда я дел… Он потратил долгие пару секунд, пока искал смазку, так и оставив Ивана лежать полностью раскрытым и неподготовленным. Осознание того, что только-их время больше не будет секретом, что это будут слушать все, кто захочет, и заводило, и отталкивало. Только бы не сболтнуть лишнего, они наговорятся после. Чуть больше контроля — и последствия уже не так страшны. Никакие последствия не страшны, пока Иван чувствовал его пальцы в своём горле и внутренностях. Альфред выдавил ещё больше смазки уже на себя, нетерпеливо двинул бёдрами. — Тебе помочь? — предложил Иван, сжав его рёбра. — Не откажусь. Перевернувшись, Иван оседлал его, сдавил коленями и отпихнул чужие руки. Правда, он же лучше знал, как с собой обращаться. И с Альфредом. Его люди предпочитали его хотя бы не таким, хотя бы не под мужчиной. Иван поморщился, вспомнив, как- - Его люди воспринимали секс иначе: как форму контроля, как способ удержать и шантажировать, как процесс, в котором не было места удовольствию. А Иван контролировал ситуацию достаточно, чтобы и получить, и доставить наслаждение. И ничто ему не мешало. Долго так сидеть было неудобно, хоть Иван и сполна упивался тем, как Альфред шарил руками по его телу, куда доставал. Как тихо поскуливал и рычал, стоило нарастить темп. Забирал губами уже его собственные стоны, когда получалось правильно извернуться. Иван дёрганно выгнулся в спине, кончив Альфреду на грудь и подбородок. Наклонился вниз и слизал собственное семя, продолжая неспешно двигаться. Пару минут прийти в себя — и можно продолжать. Альфред сжимал руки на его талии, царапал, но оставался неподвижен до поры до времени. — Полежишь немного, сделаешь мне одолжение? Альфред сбросил Ивана на постель, едва не скатившись на пол, навалился сверху. Внутри болело и хлюпало, резкие движения уже почти неприятно задевали простату, словно молотком били по оголённым нервам, пока Альфред догонял его. — Давай, — как можно тише шепнул Иван, — кончи в меня. Хотелось оставить что-то себе, ну или хотя бы им двоим, раз уж телесные границы отстоять не получилось. Иван ведь даже не старался. Только бы не сболтнуть лишнего, они точно-точно наговорятся после, но так не хотелось молчать. Альфред сорвался с него, как только достиг пика. Выключил запись. — Больше такое не повторяем, — бессильно сообщил он. — Я сосредоточиться нормально не мог, так глупо вышло. — Думаешь, не очень получилось? Можем переснять. Альфред скривился, удобно устроившись под боком. Перекинул через него руку, выдохнул в шею и размяк. Иван лежал молча, прислушивался к чужому дыханию. Почти задремал, укачанный блаженством и невесомостью. У Альфреда такая мягкая кровать, такой приятный запах. Вот бы ещё дверь закрывал. И окно, холодно так- — Ты говоришь во сне, — фыркнул он, возвращая Ивана в реальность. — Слушай, а если я и правда солью твоё хоум-видео куда не положено? Совсем нет опасений? — Так на это и расчёт, я же говорил. — Не надо, — Альфред ущипнул его под ребром, — тебе же хуже будет. Такой упадок сил. Иван выжал себя полностью ещё дома, всю дорогу сюда и здесь держался только на глухих гневе и досаде. Рядом с Альфредом стало получше, но он ведь даже нормально не спал. Провалиться бы сейчас в черноту, а очнуться сто лет спустя, осмыслив прошедшие события разом, не прожив ни одного. — Куда уж хуже? — заново погружаясь в дрёму, бормотал Иван. — Я-то знаю. Инертность, которую ему прививали последние лет десять, рано или поздно опостылеет, Иван отцепится от них всех, заберёт всё: своё — себе, чужое — полноправным хозяевам. Сойдётся с Альфредом на равных условиях. Растворится в чужих ласках и пойдёт у него на поводу.