Полумесяц сегодня такой тонкий

Из-за тонированного стекла дорогого автомобиля дорога казалась ещё более унылой. Серость, сырость, грязь, мелко накрапывающий дождь — всё это где-то там, за окном. Мирон привык, что все невзгоды, которые раньше казались непреодолимыми, прилипшими, будто жвачка к волосам, обходят его стороной. Он тут, внутри, где тепло и сухо, мелодия ненавязчиво играет, а водитель который раз косится на своего пассажира через зеркало заднего вида. Похоже, что он знает кого и к кому везёт, возможно, даже догадывается о цели визита. Наверняка догадывается, нужно быть полнейшим идиотом, чтобы не понимать очевидного. Автомобиль останавливается возле громадного здания, тут этажей двадцать не меньше. Фёдоров тут не впервые, уже знает, что это дорогущий пятизвёздочный отель, в который заселяются только элита, знаменитости и прочие влиятельные шишки этого города. К одному из них Мирон как раз приехал. Водитель открывает дверь, сразу придерживая раскрытый зонт в одной руке. Смешок сам собой вырывается наружу. Разве это дождь? Так… Ерунда. В студенческие годы было забавное выражение «ссанина с неба». Вот и сейчас. Правила приличия говорят проводить пассажира до самой двери отеля и только после этого уехать. Мирон решает проигнорировать это, заодно и втягивая водителя, взмахом руки сообщая, что провожать не нужно. Ярко ощущается прилетевший в спину осуждающий взгляд: такое поведение никто не считает приемлемым, особенно для такого человека, как Мирон. Для него много чего считается не приемлемым, пальцев не хватит сосчитать, но получается вести себя так только с теми, кто стоит ниже — с теми, кто повыше разговоры другие. Как и у них с Мироном. Куда бы и когда бы он не пришёл, если уж договорился о встрече, то его «будут ожидать». Как правило, с такими же осуждающими взглядами в спину. Молодой альфа сопровождает его до нужного этажа и номера. От повышенного внимания к своей персоне, Мирону даже фыркнуть негде, да и незачем — только привлекать к себе лишнее внимание. И если бы их положение было равным или хотя бы превышало в сторону портье, то парнишка несомненно разглядывал Мирона более откровенно, чем сейчас. Фёдоров слишком привык, чтобы не замечать подобное. Да и в лифте места слишком мало. «Не, сегодня не твой день, альфач. А может и не твой век вовсе», — думает Мирон, ухмыляясь собственным мыслям. Для приличия даже голову отвернул, пацан наверняка подумает, что в этом есть что-то кокетливое. Иногда тоже хочется иметь столько наивности в суждениях. — Номер пятьсот шестьдесят пять, — важно сообщает парнишка. Мирона чуть на смех не пробирает этот тон, правда, сдерживается. Умение держать себя в руках — очередной профессионализм, — Простите, что-то смешное увидели? Дерзить решил, видя, что перед ним омега, который хорошо одет, пришёл в дорогой отель, а в коридоре стоит гробовая тишина. Судя по всему, камеры звук не пишут. Мирон, стоя перед дверью номера, умиротворенно мотает головой и, выуживая из кармана пальто купюру, протягивает её портье. Самый действенный способ заставить любого человека смыться. — Ничего. Сегодня явно твой день. Шаг за порог. Из аляповато-душного коридора в прохладную низину. Непривычно темно вокруг, шторы задвинуты; лишь желтоватый свет настольной лампы выдавал чье-то присутствие, показывало то, что тут Мирон не один. Еле уловимый запах альфы раздавался из смежной комнаты, странный такой, непривычный и немного даже отталкивающий. И всё же Мирон, поймав секундное смятение, шагает прямо туда, двигаясь в эпицентр бури. — Мирон? У порога соседней комнаты омега замирает. Взгляд упирается в письменный стол, одиноко стоящий посреди. Именно отсюда шёл свет и здесь же так «невыносимо» пахло альфой. Вот почему с первых секунд нахождения здесь, стоило только горьковатому аромату коснуться крыльев носа, Мирону стало не по себе. Должно быть, менее удивленные глаза, чем сейчас, сделать было невозможно. — Дима? Пересекает порог в обратном направлении, то есть, просто пятится назад, почему-то падая на спину, будто позади действительно что-то было. Нет-нет-нет, так же не должно быть. Мирон же не к нему вовсе… Как такое возможно? Вопросы один за другим возникали в голове Фёдорова, а тревога нарастала по мере отступления, пока спина не встретилась со стеной. Всё. Теперь только страх. Входная дверь, тот самый и единственный путь отступления (есть ещё один, конечно, но, пожалуй, этот полёт обычный человек может не пережить), почему-то исчезла, просто слилась со стеной и стала невидимой для глаз омеги. Дима медленно поднялся из-за стола. Желтоватый свет настольной лампы обрамлял его силуэт, от чего открывшаяся сцена напоминала фильм ужасов или триллер. Отличный фильм получается, Мирон испугался не на шутку, особенно, когда силуэт начал двигаться к проползшему на спине до ближайшей стены Мирону. Наступила беспросветная тьма. Свет лампы падал только на стол и близлежащие предметы, но Дима куда-то исчез. Слышны были только шаги, глухие, будто шумоизоляция обошла стороной это место, и теперь отлично слышно что происходит в соседних номерах. Но запах не исчез, почему-то только усилился, что наводило на омегу ещё большую панику. Глаза хаотично искали что-то в темноте, рубашка прилипла к спине, а в пальто стало невыносимо душно. Он близко, где-то рядом совсем. Из темноты возникает рука, рывком хватает Мирона за шею, утягивая вглубь. Происходит это в секунду, времени на размышление не было, но оно и не нужно — Потому что Мирон просыпается где-то далеко от всего этого. Тут тоже темно, но не душно — из приоткрытого окна веяло прохладой. Просыпается не с криком, как это обычно бывает, это происходит таким же рывком, как во сне его притянула чужая рука. Тут же занимает сидячее положение, жадно хватая воздух ртом. Постель под ним влажная от пота. — Мирон? — раздаётся откуда-то сбоку, и Мирон не может не вздрогнуть. Чужой заспанный и хриплый голос возвращает к моменту паники, который был во сне, — Ты чего? Опять кошмар приснился? Это Рома. Чёрт. Как же он мог спутать? Мирон выдыхает, вновь забрасывая чувство тревоги куда подальше. Он дома, тут безопасно и никакого Хинтера или ещё кого-то. Вообще это место трудно подогнать под понятие «дом», но омега тут уже давно, да и проще построить в голове образ некой крепости, где ты всегда будешь в безопасности. Где всегда ждут. — Да, — на выдохе сообщает. Жаль, что Роме приходится видеть это всё не в первый раз. Мирону тоже очень жаль, что даже спустя столько времени эти коварные сны и мысли пробираются в его сознание, наводя там свои порядки, — Всё нормально. — Вижу. Ложись, — крупная рука мягко приобнимает за плечи, вынуждая лечь обратно, только теперь не на подушку, а прямо Роме на грудь. В таком положении выровнять дыхание удалось только через несколько минут. Рома, кажется, не спал, но ничего не говорил, на автомате гладил омегу по предплечью. Так Мирон успокаивался быстрее. И так сон приходил плавно и проходил спокойнее — без тревоги и кошмаров.

*

— Кто твой папочка? Отвечай мне! Стоять в этой позе было уже невыносимо. Колени ужасно затекли, стираясь о жесткий ковролин, запястья ныли от верёвок и вертикального положения. Мирон чувствовал, что вот-вот взвоет то ли от неприятных ощущений, то ли от того, что уже двадцать минут ему не дают нормально кончить. Дискомфорт доставлял огромный резиновый член в заднице, который, к тому же, при правильных действиях со стороны омеги, начинал вибрировать. Но этого было недостаточно, просто чертовски мало. Во время сессий Рома его практически не жалел. Оно и ясно — ему нужно было выпустить пар, а Мирону просто быть послушным и лишний раз не открывать рот, за исключением случаев, когда это просто необходимо — например, после тяжелого трудового дня, когда работа ложечкой мозги выела, Роме необходимо прийти домой и одним выученным давно движением поставить омегу на колени. Чтобы здесь и сейчас получить разрядку. Мирон особо не жаловался. Уже десять лет он варится в этом бизнесе, порой довольно удачно, как например, сейчас. Или совсем уж неудачно — как это было с Хинтером. Правила максимально простые — слушайся, активно подставляйся, будь паинькой и получишь свой профит. За столько лет Фёдоров хорошо усвоил эти простые правила, правда, было одно «но». После года таких вот выгодных взаимоотношений, Мирон понял, что влюбился. В Рому Жигана влюбился — смех, да и только. Признался почти сразу, но не ему, а самому себе, конечно же, находя эту ситуацию безвыходной и безмерно неуместной. Кому это нужно? Роме? У него бизнес, дела, да и не тот человек он, чтобы семью заводить, ходить в парк аттракционов по выходным с детьми… Мирону? С учётом того, что он тут ради денег с самого начала, в это попросту никто не поверит. И не нужно никому верить, потому что Фёдоров и не собирается ни с кем этим делиться. Тем более, с Ромой. — Господи, почему ты так пахнешь? — слышит Мирон это не впервые. Так происходит всегда, стоит только очередной сессии зайти слишком далеко, и вспомнить о своей влюбленности в альфу — и Мирон тут же тёк и сладко пах, привлекая внимание Ромы. Тот либо не понимал почему так происходит, либо упорно делал вид, что абсолютно ничего не чувствует. Правда, иногда от комментария просто не может удержаться. Мирон чувствует, как сильные руки альфы, задирая и без того короткую юбку, хватают за бёдра, собственнически сжимая чувствительную кожу. Наверняка будут синяки. Омега только сильнее намок, непроизвольно прогибается в спине, подаваясь навстречу огромным ладоням, прикосновениям и силе альфы, который, судя по запаху, сам еле держался, чтобы просто не засадить одним мощным движением — Фёдорову больно точно не будет, потому что в этот раз прелюдия затянулись. — Чего же ты ждёшь? — умоляюще скулит Мирон, смотря на Рому через плечо. Колени по-прежнему ныли, резинка юбки давила безумно, а член изнывал от желания, пачкая смазкой живот. Но больше всего ныло и просило внутри. Кольцо мышц сжималось и разжималось, требуя в себя член альфы, чтобы заполнял, чтобы распирал изнутри. Очень сильно хотелось узла. Мирон сжимает зубы, чтобы заглушить очередной невнятный скулёж и вместо этого решает выдать реальную просьбу, — Ром, возьми меня, пожалуйста. Трахни меня наконец. Как только последнее слово слетает с пухлых губ омеги, тут же положение в пространстве резко меняется. Мирон оказывается на спине, прижатый к полу: колени больше не ныли, и что самое приятное — он с Ромой оказался лицом к лицу. Обычно Жиган всегда брал его в коленно-локтевой, особенно, когда у них был просто секс без каких-либо игр или сессий. Но этот раз какой-то особенный, Мирон прям чувствовал это. Привычным движением он обхватывает чужую талию ногами. На мгновение встречается взглядом с Ромой, не выдерживает ни секунды, тут же отводит, а затем краем глаза замечает улыбку альфы. Странную такую, Рома никогда раньше ему так не улыбался. Аж под ложечкой засосало. Это всё происходило за какие-то считанные секунды — пока руки альфы не приподняли бёдра поближе, тем самым привлекая внимание Фёдорова. Рома вошёл без предупреждения. Целую секунду Мирон ничего не видит, раскрыв рот в глухом стоне. Наконец-то. Рома двигается рвано, загоняя по самые яйца, ни капли не жалея омегу, потому что за год хорошо изучил его привычки — и жёсткий секс не был исключением. Мирон хватался за его плечи, тянул за короткие волосы на затылке и получал такое удовольствие, которое не получал ещё ни с кем — возможно, потому что ещё никогда не был так влюблён. Их запахи смешивались во время секса, получался непередаваемый и уникальный аромат, который сводил с ума обоих: Мирона, подающегося на толчки, сладко текущего от каждого движения внутри, и Рому, который чуть ли не рычал от того, как сильно омега сжимает его внутри в преддверии оргазма. Всего пара движений по члену, внутри и поцелуй в шею — и Мирон выгибается дугой, кончая, пачкая собственный живот спермой. — На колени, — не давая отдышаться и прийти в себя командует Рома. Его утробный тон не оставлял время на размышление, и тем более не давал права отказать. Мирон и не хотел. Послушно принимает нужную позу, поднимая взгляд вверх, видя Жигана, стоящего над ним. У Мирона взгляд мутный, расплывчатый: так всегда происходит после оргазма, только в этот раз ему не дают и шанса просто упасть набок и свернуться калачиком, — Язык высунь. Омеге не нужно каждый раз напоминать себе про правила в их отношениях, перешагивать через себя не требовалось, если делаешь это искренне из-за любви к этому чёртовому альфе. Придерживая Мирона за подбородок Рома отдрачивает себе быстро, спуская ему на язык и лицо, немного попадая на ресницы. С придыханием наблюдает за открывшейся сценой, где идеально всё — коленопреклонный Мирон в юбке с ещё тёплой спермой на лице и ресницах. Подаваясь какому невнятному порыву, Рома трогает его лицо, сперва большим пальцем водя под глазом, размазывая каплю спермы по щеке, а затем пухлые губы, оттягивая нижнюю, надавливая. Мирон, слабо понимая происходящее, просто раскрывает рот, впуская чужой палец внутрь, позволяя подушечке пальца пройтись по ряду зубов, а затем нажать на язык. У Ромы просто крышу сносило от открывшейся сцены, вкупе с этим запахом, который, хоть и стал слабее, но всё же будто впитался во всё, что было в этой комнате. Как же странно было услышать всхлип откуда-то снизу. Точно от Мирона — больше просто некому. Рома так и стоял перед ним, сидящим на коленях, в этой дурацкой юбке, которая наверняка давила в талии и неприятно тёрлась о член — такие детали подмечаются уже после хорошего секса. — Мирон? Резко поднятая голова в сторону Жигана означала, что он не ошибся и всхлип точно не был слуховой галлюцинацией. Глаза у омеги покраснели, были, что называется, «на мокром месте». И странно всё это — Рома ещё никогда его таким не видел. Слабым, расклеенным, будто никогда и не видел Мирона настоящим. А тот и не спешил показывать. Впервые Фёдоров плачет не от очередной невыносимой пытки во время сессии, а просто так, Рома только не знал почему. — Почему ты плачешь? — прямо спрашивает Жиган, присаживаясь перед омегой на корточки. Тут же чужая голова вновь опущена вниз, будто ему стыдно за происходящее, за неясную слабость. Ответа на вопрос так и не последовало, а у Ромы не было ни сил, ни желания давить — Фёдоров выглядел чересчур поникшим и расстроенным, чтобы закидать его вопросами, насильно заставить посмотреть в глаза и выпытать в чём же причина такого поведения. — Ладно, иди сюда. Мотивы своих действий Рома объяснить не смог бы даже себе. Он вот это вот, плачущее, находящееся на грани истерики, прижимает к груди, наплевав на то, что у омеги лицо всё ещё в сперме выпачкано. Недоумение приходит и к Мирону — он затихает, всхлипывать перестаёт, стоит только рукам альфы бережно, как только может Рома Жиган, прижать его к груди. Сердце забилось сильнее, стукалось о грудную клетку, будто птица, рвущаяся на свободу. И Мирон надеялся, что так не только у него одного — возможно, в действиях Ромы была не только жалость, но и что-то более… Искреннее? По крайней мере, они сейчас вместе, сидят на полу в объятиях друг друга, не говоря ни слова и, кажется, не понимают чего ждать дальше. А Мирону больше и не надо было.

*

Жаркий летний воздух обрамлял лицо Мирона, взъерошив отросшие волосы. В последнее время тратить время на стрижку просто не хотелось. Да и негде было — на острове в Тихом Океане, название которого Фёдоров так и не удосужился запомнить, найти парикмахера было непосильной и практически бессмысленной задачей. По приезду в Москву обязательно этим займётся. Океан выглядел спокойным. Умеренный отлив и прилив, чайки, что кружат сверху, донимая туристов и невыносимая жара. Создавалось впечатление, что Мирону захочется на стенку лезть от климата, проблем и неудобств. Но на удивление ему тут всё понравилось. А главное, что тут нравилось детям. Ну, по крайней мере, один об этом точно сказал. С веранды хорошо открывался вид на пляж. Мирону нравилось тут сидеть вечерами, когда не так жарко, а также и днём (исключительно под тенью зонта), чтобы понаблюдать за мужем и ребёнком, плещущимися в воде. Кажется, всё о чём мог мечтать Мирон сбылось. Конечно, произошло это не так быстро, как хотелось — слишком много препятствий нужно было преодолеть, гештальтов закрыть, одновременно пытаясь двигаться вперёд. И у Мирона это получалось, в частности, потому что любимый человек всё это время был рядом. — Не хочешь присоединиться? — Рома возникает неожиданно, стоит только задуматься на пару минут — и вот он уже стоит перед омегой в плавках, лёгким загаром на коже и весь в каплях воды. Мирон поднимает голову, не в силах сдержать улыбки. Рукой по привычке водит по своему семимесячному животу, сам не замечая за собой этой привычки. Альфа находил в этом что-то невероятно милое, поэтому тоже стоит напротив мужа с трудом сдерживая улыбку. — Не, очень лениво что-то. Посидишь со мной? Думаю, Яна сама справится с постройкой замка из песка, — предлагает Мирон, сдвигаясь левее, чтобы дать Роме сесть рядом. С веранды хорошо было видно весь пляж, как хорошо было видно ребёнка перемазанного в песке, так что Мирон ни о чём не беспокоился. — Всё хорошо? — заботливо интересуется Рома, присаживаясь рядом. Не прошло и секунды, как омега тут же прижимается к нему, не смотря на влагу на коже. Крепкая ладонь проходится по коротким волосам, и, кажется, Мирон вот-вот мурчать начнёт от нежности со стороны альфы. На вопрос отвечает лишь ленивым кивком — это значило, что у него всё лучше, чем хорошо. Рома и сам это прекрасно видел, стоило только на мужа взглянуть разок, — Ещё не придумал имя? Плавное переключение с темы на тему успокаивало омегу ещё больше. Мирон не сдерживает зевка и сладко потягивается в руках альфы, удобно укладывая голову ему на колени, вытягивая ноги и расслабленно выдыхая. Небо чистое, уже не голубое, с фиолетовым отливом, потому что время близилось к вечеру. Океан шумит. У Мирона глаза слипаются сами собой, но всё же он говорит короткое: — Полумесяц сегодня такой тонкий, — и улыбается, прикрывая глаза.