Другое тридцать первое октября

Лили появилась к завтраку, одетая весьма скромно, и вела себя как-то даже смиренно, что ли. У Петуньи немного отлегло от сердца. Она ничего не могла с собой поделать, при одной мысли о Лили превращалась в сжатую пружину, готовую в любой момент распрямиться и поразить ту за малейшее оскорбление. Пока сестрёнка ничего дурного не сказала, но нужно держаться настороже, ведь… О, Господи, как это прекратить?   — Поешь хорошенько, — поспешно сказала она, когда Лили села за стол. — Тебе нужны силы, много сил, Лили. Булочки очень хорошие вышли.   Кивнув, та разрезала одну пополам и принялась намазывать джемом.   — Вкусно. Совсем как у мамы. — Лили замолчала и вроде сосредоточилась на еде, но украдкой осматривала обстановку кухни и видную с её места часть гостиной. — Красиво ты всё обустроила. Светло и так… спокойно.   Надо было ответить, но Петунья распознала в прозвучавшем комплименте невысказанное сравнение с домом, где последние годы жила Лили. Сравнение это явно оказалось не в пользу жилища Поттеров. Злое удовольствие тут же распустило пышный павлиний хвост, и Петунья опять убежала, отговорившись, что пора будить Дадли. Уже прижимая к груди уютно тёплого со сна сыночка, она костерила себя за слабость и глупость. Нельзя избегать Лили вечно! Кто виноват, что Петунья была полноправной хозяйкой, а сестра перешла в чужой дом на правах невестки и не сумела стать там своей?   Когда она вернулась на первый этаж, Лили колдовала. Грязные тарелки и чашки, танцевали в воздухе, направляясь к мойке, откуда во все стороны радостно лезла обильная мыльная пена. Восторженный Дадли захлопал в ладоши, а Петунья сжалась, будто ей только что залепили пощёчину.   — Лили, пожалуйста, убери палочку.   — Почему? — обернулась та. — Быстрее же.   — Может, и быстрее, но я, если ты не помнишь, не переношу эту вашу ненормальщину.   — Ты так и не переросла те глупые обиды, Пет?   — В моём доме не колдуют, Лили.   Одарив её скептическим взглядом, сестра пожала плечами, но послушалась и спрятала волшебную палочку. Посуда напоследок спланировала на столешницу и со звоном развалилась на ней, хорошо хоть, что на пол не свалилась. Петунья, которая невольно задержала дыхание, наконец смогла выдохнуть. Её на миг дёрнуло в прошлое, когда Лили преспокойно творила дома волшебство — исключительно разнообразные пакости — а Петунья могла ответить лишь обидными словами. Ничего не изменилось за прошедшие годы.   Но Лили просто привыкла делать так, а не иначе, робким голоском запротестовала надежда. Живя в окружении волшебников, мыть посуду руками как минимум глупо. От такой магии Петунья и сама бы не отказалась, как и в принципе от помощи по дому, однако Лили должна была спросить разрешения. Знала ведь, сколько ужасных воспоминаний связано с её «даром»!   Чувствуя, что тягостное молчание затягивалось, Петунья собралась с духом:   — Куда ты сейчас?   — В Министерство! — яростно выдала Лили, вся преобразившись: вместо молодой и скромной женщины оказалась огненная фурия, страшная в своём гневе. Одно слово — ведьма! — Ты не думай, Пет, я не совсем дура была. У меня есть бумаги. Брак законный, так что Поттеры, — она презрительно сморщилась, — ой как попляшут. Я их засужу! Джеймс больше никогда сына не увидит, козёл сохатый! Не жди меня рано, сестрёнка, у волшебников бардак в Министерстве ещё тот!   Энергично кивнув на прощание, Лили схватила со спинки стула сумочку и унеслась в прихожую. Там она наспех накинула пальто и, позабыв о прозвучавшей просьбе не колдовать, с возгласом «Аппарейт!» и палочкой в руке закружилась волчком.   — Тётя бум! — завопил Дадли, когда Лили с громким хлопком исчезла.   Петунья с трудом усадила развеселившегося малыша в его стульчик, а сама неожиданно без сил привалилась к стене. Прошло только несколько часов, но у её уже не покидало ощущение, что всё вернулось на много лет назад. Даже дом как будто успел пропитаться Лили и её магией и восставал против настоящей хозяйки.   — Не торопись, Пети, не торопись, — негромко сказала она, надеясь успокоиться и выйти из того ступора, в который её настойчиво увлекали мрачные мысли. — Это лишь первое утро, а Лили не привыкла жить без магии. Не надо спешить с выводами.   Самоуговоры не помогли. Домашние дела в кои-то веки не приносили никакого удовольствия, Дадли хмурился и то и дело принимался плакать, не понимая, почему мамочка перестала улыбаться и, чем-то озабоченная, носилась по дому, всё роняя. Дошло до того, что Петунья полезла в аптечку за Умиротворяющим бальзамом, но испугалась передозировки и не стала его пить. Сомнения как будто именно этого и ждали, потому что принялись глодать Петунью с новой силой. Правильно ли она поступила, приютив Лили? Не разрушит ли сестра её семью, как сделала это со своей? Вернону уже категорически не понравилось самоуправство супруги в таком важном решении, и в то, что Лили поменялась, он слабо верил. Его нельзя было игнорировать. Интуиция же, столько раз выручавшая и предупреждавшая Петунью, в столь критический момент молчала, оставив её разбираться саму.   Кое-как дождавшись одиннадцати часов, Петунья решительно сняла трубку телефона и набрала номер. Ей нужно было услышать ещё одно мнение.   В полдень по итальянскому времени Северус обычно находился в лаборатории. Та хоть и считалась частной, но работала на магическое правительство страны и потому защищалась, наверное, не хуже золотовалютного хранилища. Тем не менее, Петунью соединяли с «синьором Снейпом» без проблем, однако сегодня она ужасно долго слушала противные гудки и с каждой секундой нервничала всё больше.   — Петунья? — сквозь шорох в трубке раздался слегка удивлённый голос Северуса. — Здравствуй. Что-то случилось? Ты редко мне сюда звонишь.   Обрадованная Петунья торопливо и немного сумбурно изложила ему последние события. Раздиравшие её противоречия требовали ответа, решения, чтобы что-то или кто-то склонил чашу весов в одну из сторон: её или Вернона. Разумом она принимала правоту мужа, а сердцем плакала, что нельзя бросать Лили, сёстры должны поддерживать и защищать друг друга, какая бы беда ни случилась. Как быть? Уверенная, самодостаточная и ставшая очень решительной с тех пор, как родился Дадли, Петунья никак не могла обрести себя, стоило вернуться Лили.   После долгого молчания Северус тяжело вздохнул.   — Как я и боялся. Мерлин, Лили действительно дура?   Петунья возмутилась. Легко ругать кого-то, позабыв, как сам чуть было не пошёл по кривой дорожке! Но если задуматься, то наивность Лили ни на что другое, кроме дурости, и не тянула.   — Может, она и вправду так любила этого Поттера, что верила ему безоговорочно.   — Пет, я тебя очень уважаю, — перебил тот, — но безумной любовью там и не пахло. Вспомни, ты сама рассказывала, что вам с детства вбивали в голову, каким должен быть жених у порядочной девушки. Достойным и обеспеченным.   Да, было такое. Северус — для Петуньи тогда ещё «нахал Снейп» — собирался в Италию учиться мастерству, как это принято у волшебников, и неожиданно пришёл к ней. Как он выразился, хотел избавиться от долгов и попросить прощения за все обиды, чтобы ничто не отягчало магию и душу. Петунья не поверила, даже разозлилась: она-то думала, что оставила неприятные воспоминания о колдовстве в Коукворте, но нет, Снейп её и в Литтл Уингинге умудрился отыскать. О, как она над ним посмеялась, сколько ядовитых слов наговорила! Будучи уверенной, что Снейп надеялся ученичеством у именитого зарубежного мастера вернуть Лили, Петунья открыла глупому юнцу, что в качестве спутника жизни дорогая сестричка его никогда не рассматривала. До сих пор стыдно вспоминать, а ведь сколько лет уже прошло. К чести Северуса, удар он выдержал с достоинством: не вспылил, не обругал, не проклял — напротив, поблагодарил за откровенность. Разве что смертельно побледнел, так, что Петунья запоздало испугалась, как бы влюблённый придурок ничего с собой не сотворил. Слава Богу, он не сотворил. Даже признался потом, что благодаря её жестоким словам окончательно снял розовые очки в отношении Лили, всё осмыслил и… после окончания учёбы остался в Италии, где встретил свою Медею.   — Но я до последнего надеялся на иное. Лили всё всегда просчитывала: со мной, с Поттером, а тут… — Северус с чувством выругался по-итальянски. Языка Петунья не знала, но тон и экспрессия не оставляли сомнений. — Как она?   — Пока держится. Очень боевая. Она аппарировала в это ваше Министерство, сказала, что Поттеры поплатятся.   Северус фыркнул.   — Гриффиндор, этим всё сказано.   — Сев, у неё есть шансы? — взмолилась Петунья. Ей вдруг пришло в голову, что никто из них не задумался, как тяжело отобрать опеку над ребёнком у другого родителя. Особенно, если у тебя ни денег, ни связей, ни собственного жилья. При таких условиях и в обычном мире дело заведомо проигрышное, а уж у волшебников!   — А ты как думаешь? Конечно, ни единого. Кто Лили, и кто Поттеры! Это же всё равно, как если бы ты, например, получила гражданство Ватикана и захотела стать Папой Римским. У Поттеров деньги и имя, а Лили для магов никто.   — Но она сказала, что пойдёт к Дамблдору.   — И что? Дамблдор пусть и глава Визенг… эээ, то есть верховный судья, но этим судом у магов семейные дела не рассматриваются, только, ммм, уголовные. Даже если бы и рассматривались, я уверен, Поттеры бы легко доказали, что действовали в своём праве. Помнишь, я рассказывал про виды брака, министерский и магический?   — Да-да, помню такое.   Настоящий, магический брак, заключавшийся ритуалами или обращением к Магии, не расторгался. В общем-то, правильно, ведь семья должна создаваться на всю жизнь, а не с бухты-барахты, чтобы супруги разбежались в разные стороны через пару лет. В этом плане с ненормальными волшебниками Петунья Дурсль была согласна. Но так называемый министерский брак она сравнивала даже не с аналогичным союзом у обычных людей, а просто с сожительством. У маглов бумажка с печатью на официальном бланке имела силу, однако для волшебников всё иначе: мужчина и женщина, женатые таким браком, по Магии (вот что сложнее всего оказалось принять — Магию как живое высшее существо) оставались совершенно посторонними друг другу.   — Лили на последних курсах буквально помешалась на кровной и родовой магии, ей эта «тьма», по-моему, везде мерещилась. Поттер от неё не отставал. Уверен, что сочетались эти олени именно министерским браком. Но обычно ребёнка потом всё равно вводят в род отца или матери.   — Да, Лили упоминала про ритуалы. Она была против, а Джеймс её не послушал.   — Сколько лет мальчику? Примерно полтора года? Тогда понятно. В этом возрасте проводят последний обряд из цепочки, окончательно отсекая магическое ядро ребёнка от ядра матери. Значит, маленький Поттер — и по магии Поттер. Так что согласно старым магическим законам Лили прав на этого ребёнка действительно не имеет. Никакой Дамблдор, будь он хоть трижды председателем Визенгамота, этого не изменит.   — Какой… какой ужас, — прошептала Петунья. Северус только что растоптал её последнюю надежду на более-менее благоприятный исход дела. Бедная Лили! Бедная сестрёнка! — Но ведь нужно что-то делать! Можно же как-то… Так нельзя!   В тишине, долгие секунды пугавшей её из телефонной трубки, легко считывалось всё то, что Северус думал о Лили, Поттере и ситуации, в которую они себя загнали. Господи, лучше бы он ошибся в своих рассуждениях! Ведь если Северус прав, то…   — Пети, я повторяю — без вариантов. Максимум, на что может рассчитывать Лили, так это просто видеться с сыном. Поттеры имеют право вообще не рассказывать мальчику, кто его мать, и другим запретить говорить. Расторгнуть министерский брак для таких волшебников, как они, раз плюнуть. Предлог какой угодно можно подобрать, хоть плохой хозяйкой обозвать, хоть в презрении законов Магии обвинить. Поведение Лили, если она осталась, какой я её помню, только усугубит её положение.   Петунья уже и не рада была, что завела этот разговор: слишком безрадостную картину рисовал Северус. Пусть он и учёный-зельевар, а не юрист, но всё же волшебник и всяко лучше разбирался во всех волшебных заморочках. Шутить такими вещами он бы не стал.   Скомкано попрощавшись, она ещё долго сидела, приходя в себя. Ощущения были, словно Петунью чем-то огрели по голове. Неужели ничего нельзя сделать? Лили будет для родного сына «чужой тётей», а ненормальные маги даже не скажут ребёнку, что мама не по своей воле его бросила? Правда оказалась чудовищнее самых кошмарных её догадок. Петунья всегда знала, что волшебный мир, привлекательная сказка в глазах Лили, на деле — та ещё клоака, но это было уже за гранью вообще человеческого. Отнимать ребёнка у матери! На словах ратовать за маглорождённых, как Лили, а обращаться с ними хуже, чем с рабами! И в эту дрянь сестричка влезла по самое… мда. Что же, разговор с Северусом принёс Петунье немало горести, но она добилась, чего хотела. Решено: Петунья обязательно поможет, хватит сомнений. Лили только на них с Верноном и могла рассчитывать. Какой бы глупой, недальновидной и противной прежде она ни была, главное — Лили по-прежнему оставалась родной сестрой. Боже, как вообще Петунья могла радоваться, что жизнь преподала ей долгожданный урок? Северус тоже отличился: узнав, что Лили поселилась у Дурслей, тут же предложил прислать почтой антидот к любым зельям. Петунья настолько опешила, что забыла отчитать наглеца. Да за кого он принимает Лили? Она, может, и взбалмошная, и хитрюга та ещё, но не стерва же! Лили пришла просить помощи в борьбе за сына, а не охмурять чужого мужа. И в сущности, не так уж и принципиально, изменилась она или нет, на чём настаивали Вернон и Северус. Даже если нет, этот урок сестрёнка запомнит на всю жизнь.   Вернулась Лили поздно. Петунья уже уложила Дадли, оставив рядом с ним радионяню, и спустилась к Вернону. Муж традиционно сидел у телевизора, но куда чаще смотрел на часы, чем на экран.   — Что-то она долго, — протянул он.   Петунья, изрядно взволнованная долгим отсутствием сестры, ответить не успела. Резкий хлопок в прихожей заставил их обоих вздрогнуть, и в гостиную, разбрасывая вокруг холодные капли ноябрьского дождя, влетела рассерженная и растрёпанная Лили.   — Ур-роды! Твари продажные!   — Тише! — шикнул на неё Вернон. — Дадли разбудишь.   Привставшая было с софы Петунья устало села обратно. Сердце у неё заколотилось, но от безысходности и тоски, а не от ожившей надежды. У Лили ничего не вышло. Как будто могло быть иначе.   — Они сказали, что у меня нет прав на Гарри! Моего Гарри! Маглорождённым не пристало наводить напраслину на членов старинного и уважаемого рода, — передразнила сестра кого-то и, как была, в пальто и уличных сапожках, упала в кресло. — Со мной и разговаривать не хотели нормально! Пет, у нас есть что на ужин? Я умираю с голоду! Весь день оббивала пороги заносчивых жирных хамов.   У Вернона было такое лицо, словно он из последних сил удерживался от неприятных высказываний. Петунья, пристально посмотрев на мужа, предупреждающе покачала головой. Она не стала делать тайну из разговора с Северусом (наверняка Вернон и сам с ним свяжется в ближайшее время, посоветоваться), но твёрдо сказала, что своего мнения не изменит, привела все аргументы про воспитание, заветы родителей, про то, что Лили не на кого больше надеяться. Супруг понял, но не принял её точку зрения, остался при своей.   — Есть. Я разогрею сейчас. Лили, всё настолько плохо?   Та сердито кивнула.   Во время позднего ужина Лили не рассказала ничего нового: Петунья уже слышала то же самое от Северуса, лишь другими словами. Её комментарии не требовались, и Вернон тоже помалкивал, пока та изливала душу, только кривился, слыша очередное вульгарное, времён коуквортской дружбы со Снейпом, оскорбление в адрес нерадивых и бездушных магов. Осуждать сестру за злой язык Петунья и не думала: после пережитого Лили имела право быть грубой.   Напомнить о своём присутствии Вернон решил, когда Лили совершенно выдохлась.   — Ну-с, дорогая родственница, и куда ты теперь?   — К Дамблдору! Он мне точно поможет. Дамблдор — председатель Визенгамота! Стоит мне ему пожаловаться, и он мигом поставит всех аристократишек на место.   — Чего председатель?   Лили закатила глаза.   — Главного магического суда.   — Значит, верховный судья? И он пройдёт против аристократии, которая его, скорее всего, и выбрала? — Вернон присвистнул. — Что за бред?   — Это не бред! Профессор Дамблдор любит маглорождённых! Он единственный что-то делает, чтобы к нам относились нормально! — разъярившись, воскликнула Лили. Вернон уже примирительно поднял руки, а она и не думала останавливаться, говорила и говорила срывающимся от обиды и злости голосом: — Профессор друг нашей семьи, он на нашей свадьбе был. Он обязательно поможет!   — Я думаю, Дамблдор тебе не откажет, конечно, — Петунья поспешила вклиниться в монолог сестры, пока та не довела Вернона до белого каления, — раз вы с ним так дружны.   Хотя ей самой неприятно было слышать, что какой-то директор школы, чужой Лили человек, удостоился приглашения на её свадьбу, а старшая сестра — нет.   После этой сцены вечер разладился совершенно. Вернон, ещё немного посидев и подумав, сообщил, что ему рано вставать утром, и откланялся. Медленно успокаивавшаяся Лили цедила крепкий чай, а Петунья прижала пальцы к вискам, тщетно надеясь побороть начинавшуюся мигрень. Ночь из-за приступов мучительной боли обещала быть долгой: все зелья надёжно спрятали в чулане под замком, а обычные лекарства Петунье давно уже не помогали.   Спать она пошла последней, далеко за полночь, трусливо объясняя самой себе, что вот эту кастрюльку и ту сковородку отмыть нужно немедленно. Было просто-напросто страшно оказаться один на один с Верноном. Дорогой супруг много чего мог сказать. Лили вела себя далеко не так, как хотелось бы, а делать скидку на стресс Вернон не собирался. Но выставить сестру вон Петунья уже не могла. Мучения и метания схлынули сегодня без оглядки, оставив в её душе чёрным осадком только одно.   Вину.   Петунья была старшей. Она поучала и воспитывала младшую, старалась проследить, чтобы Лили не попала в беду, не оказалась в плохой компании, не опозорила родителей. И всё равно не уберегла. Неважно, что Лили сама отдалилась от неё. Неважно, что даже общайся они по-прежнему, сестрёнка и не прислушалась бы к чужому совету. Нет, Петунья непременно попыталась и вытащила бы Лили из того… из тех нечистот, в которые сестра вляпалась. Стоило всего на несколько лет оставить её без присмотра! Петунья себе этого никогда не простит. Вернон мог сколько угодно ворчать, что она ничего не должна сестре, но в семье Эвансов было заведено иначе! И раз Петунья виновата, что не доглядела, ей и исправлять последствия.