Парнишка, ELLA — Мы умрём (slowed + reverb)
джисон смеётся, когда слышит эту фразу впервые. потому что — с чего бы? лбом прислониться к запотевшему стеклу, тяжело выдыхая. мокрая от конденсата банка фанты норовит выскользнуть, приходится собрать все силы в кулак — буквально — чтобы ничего не уронить на выложенный газетами пол соляриса. ну, и не блевануть бы ещё, желательно. слова минхо заставляют хихикнуть, но не так, чтобы искренне, а выдыхая чуть больше воздуха через нос. типа, забавно. что вообще этот чел о себе возомнил? — скрипишь мозгами пиздец как громко, — минхо смеётся и ненавязчиво двигается ближе. теперь его чёлка щекочет джисонов нос, и он чересчур отвлекается на это бесячее ощущение. когда они засыпают на полутораспальном диване, за окном уже занимается рассвет. от этих блядских солнечных лучей никак не скрыться — шторы слишком узкие, на всё окно не хватает, и они возятся, пытаясь найти такое положение, чтобы удобно и не плавились зрачки. какие там объятия и какие там поцелуи (хотя и хотелось, может, чуть-чуть). к вечеру, измученные похмельем и недосыпом, идут в мак, чтобы нереальное количество трансжиров вернуло их к жизни. прощаются рукопожатием, прямо как настоящие бро. оборачиваясь, минхо бросает будто бы ничего не значащее повторим? джисон успевает только кивнуть и как-то глупо улыбнуться. он потом несчётное количество раз прокручивает по дороге домой это мгновение под свой летний плейлист, пробираясь сквозь серые дворы и пустые детские площадки, и ловит себя на том, что улыбается, как дурак. только не влюбляйся в меня. ну что ты за придурок, ли минхо.***
он пишет ему в три утра, и сначала хочется возмутиться, но джисону скучно и не спится, поэтому пофиг. оказывается, они живут в двадцати минутах пешком, а если идти друг другу навстречу, можно встретиться на парковке торгового центра всего через десять. у джисона с собой кислый мармелад и зелёное яблоко, потому что сбит режим и хуёвит от этого просто кошмарно. в утренней тишине они обходят весь район, переговариваясь о чём-то незначительном, и в конце концов устраиваются на качелях. минхо предлагает сигарету, и джисон почему-то соглашается, хотя и не курит. атмосфера располагает откровенничать и наглеть, и вот уже они обмениваются подробностями личной жизни в исключительно светской манере, будто ничего из этого больше не трогает. мол, ну эти ваши отношения, одни страдания да и только. секс? секс не помешал бы, конечно, потребности ведь и всё такое. как приятно, что ты тоже так думаешь, и как хорошо, что мы так охуенно друг друга понимаем, хотя познакомились три дня назад в каком-то приложении для знакомств. ну что за чудесные совпадения, правда? минхо приятно пахнет. не подаренным мамой одеколоном когда-то давно, лишь бы хоть чем-нибудь попшикаться, а чем-то глубоким и подходящим только ему. пряным, может. — девушка подарила? ну, тупо, да. — предпочитаю такие вещи выбирать сам, — тянет минхо в ответ и смотрит так пристально, что джисон тушуется. мурашки копятся где-то на загривке, и отчего-то кажется, что он не выкупает какой-то очевидный подтекст. старший провожает его до подъезда. улицы уже не такие мёртвые, солнце болтается где-то высоко в небе, свидетелями их прощания становятся любопытные собачники и спешащие на остановку студенты. объятия неожиданные и неловкие, шлейф горького дыма и чего-то острого, терпкого преследует джисона бесконечные минуты, пока лифт ползёт на его двадцать четвёртый. спасибо за сегодня. мне понравилось отчего-то снова хочется курить. только бы не новая зависимость, хватает сладкого и аниме-запоев, спасибо. только не влюбляйся в меня) не в силах придумать нормальный ответ, джисон ещё долго не может уснуть, ворочаясь от раздражения, накрывающего волнами.***
сообщение с предложением посмотреть что-нибудь вместе прилетает, когда джисон возвращается с прогулки невероятно измотанный, но довольный. и что-то приятное шевелится в груди, когда он набирает в ответ, мол, сейчас занят, может, чуть позже. сломя голову бежит в душ просто так, чистоплотность, шарите? минхо приносит колу и сладкий поп-корн, идеальный набор, чтобы захлебнуться в сахаре или целовать чьи-то сладкие, липкие губы. по телеку какая-то криминальная драма, больше смешная, чем интригующая, если честно, но джисон чуть стесняется включать свой режим клоуна (пока что), поэтому пытается вникнуть в смысл этого шедевра максимально. молчание во время титров неловкое, хочется прокашляться и как-нибудь тупо пошутить всё-таки, чтобы разрядить эту гнетущую атмосферу. — иди поцелую, — говорит минхо тихо, и джисон бесится, что это даже не вопрос. минхо ему не нравится, вот как человек — абсолютно нет. это, типа, стопроцентный факт. вот эта его ублюдская сторона, включающаяся в моменты, когда нормальные люди стесняются и показывают свою уязвимость, пытаются сдержать дрожь, когда целуют кого-то впервые, а этот придурок, ну, вот. иди, блять. — сам иди, — бросает джисон, и минхо хихикает, всё же двигаясь. — ты вредный, знаешь? возмущение почти успевает вырваться из его рта, когда старший целует первым, и это превосходит все ожидания. почему-то. нет никакой магии, бабочек в животе, разрывающихся под веками звёзд, это просто невероятно приятно. только медленное, влажное скольжение губ, тихие звуки, заставляющие ёрзать на его преступно прекрасных бёдрах. растворяющаяся в языках пламени, что облизывают низ живота, мимолётная мысль о том, что прикосновения человека, которого знаешь едва-едва, не должны быть такими. движения быстрые и неловкие, но джисон не помнит, когда в последний раз был так возбуждён. слишком душно, бисеринки пота катятся по спине, и это уже не диван, а блядский детский бассейн. — твоя талия такая тонкая, — шёпот минхо почти благоговейный. младший хнычет и прячет лицо. — заткнись и продолжай двигаться. минхо улыбается в своей излюбленной кошачьей манере, подвисая на мгновение, чтобы рассмотреть каждую чёрточку этого очаровательного лица. будь джисон котёнком — обязательно таким, который расцарапывает предплечья и кусает тебя среди ночи, а утром засыпает рядом, грея своим теплом. рука сама тянется заправить мешающуюся прядку за ухо, провести кончиками пальцев вдоль шеи, наблюдая с каким-то детским любопытством, как кожа покрывается мурашками. из оцепенения вырывает тихий, задушенный стон, бля, точно. поцеловать грубо и рвано, в такт толчкам, не давая себе забыть, зачем мы все тут собрались. потребности, верно? после минхо быстро принимает душ и уходит. говорить вроде бы не о чем, его фигуру — как обычно — проглатывают робкие солнечные лучи. джисон запрещает себе думать о прошлой ночи как о чём-то важном. лучшим в жизни сексом это не назовёшь, слишком уж нелепо и быстро, но целуется минхо охуенно, надо признать. да и красивый уж очень.***
его слишком быстро становится много, и это совсем не то, что предполагает формат отношений «друзья с привилегиями». ежедневные созвоны по фейстайму превращаются в обыденность. у минхо всегда куча дел — работа, друзья, какие-то семейные траблы, поэтому встречаться каждый день не выходит. и несмотря на это, они знают о жизни друг друга буквально всё. джисону всегда любопытно и вообще шило в одном месте, он вот такой тип человека, который заспамит тестами на вид привязанности и языки любви. твоё любимое детское воспоминание? цвет, время года, на что у тебя аллергия, о чём ты мечтаешь, чего боишься? о, говоришь о таком впервые? потому что доверяешь? мне? они тогда по классике сидят на детской площадке, сложившись почти вдвое на этой дурацкой горке, только вместо сигарет на этот раз какое-то ягодное пиво, у минхо эирподс в левом ухе, а у джисона — в правом. и история о первой несчастной любви старшего звучит как нечто до боли знакомое, избитое. словно слышал всё это уже тысячу раз, но первая реакция, конечно, жалость. ощущение, что тебе ссут в уши, затмевает желание приласкать и обогреть, показать, что это ведь не все такие злые и бессердечные, ну, я же рядом. той ночью минхо остаётся с ночёвкой. обнимает поперёк живота, прижимаясь близко-близко, осторожно целует в затылок и засыпает спокойным, безмятежным сном, а джисон рядом с ним улыбается в подушку, просыпаясь почти уже в полдень от назойливых солнечных лучей и нежных прикосновений к ключицам. — никогда не хотелось поцеловать кого-то так сильно, как тебя сейчас, — говорит старший с непривычной робостью. невозможно не прижаться к нему ближе, подставляя щёки под короткие чмоки, перемежающиеся с мягким хихиканьем. в мыслях тревожная сирена уже вовсю мигает огнями, на огромном баннере неоновыми буквами только не влюбляйся в него. но все эти тревожные сигнальчики не долеченного до конца сердца идут к чёрту. а потом появляется вот это полуироничное малыш, которое сначала вроде как по приколу, а потом звучит шёпотом среди ночи вдобавок к тихому я бы хотел оказаться сейчас здесь, с тобой. и джисон не дурак, совсем нет. просто не хватает духу остановиться. и вот он уже пишет ответное я тоже. плывёшь вот ты на титанике, тебе весело и прекрасно, ты влюблён так крепко, что с ума сойти, и видишь где-то вдалеке верхушку айсберга, который всё твоё счастье совсем скоро расколет напополам. в холодную воду бросаться не хочется. подавать сигнал о помощи? да как-то поздно уже. поэтому — нет. это осознанный выбор. небезопасный и пиздец какой тупой, но всё же.***
три недели без минхо тянутся невыносимо медленно. мозг не выносит однообразия и скуки, а без ночных прогулок до рассвета и бесконечных разговоров одновременно обо всём и ни о чём жизнь становится как будто пустой. он уехал по работе, его нельзя отвлекать. но иногда, обычно поздними вечерами, в их диалоге появляется что-то кроме дежурных доброе утро и как дела. драгоценные минуты, когда у минхо есть время и силы поговорить, задумчиво глядя на проходящие мимо шумные компании, потому что в хостеле, где он остановился, никому мешать не хочется. кофе три в одном и сигарета, лавочка в каком-то парке, где есть общедоступный вай-фай, его внимательные глаза и серьёзный голос, повторяющий из раза в раз всё будет хорошо, джисони. помни об этом, ладно? очередной ночью, заполненной мыслями и тревогой, телефон вдруг вибрирует входящим видеозвонком, на треснувшем экране — незнакомое лицо, смазанные огни фонарей и хохот. — привет! джисон, верно? он так хотел позвонить тебе, но не в состоянии, видишь? он видит. а ещё узнаёт школьных друзей минхо по фоткам из его инстаграма, они здороваются с ним по очереди, словно знакомы давным-давно, пока сам минхо не отбирает у них телефон, убегая подальше. его лицо светится счастливо и пьяно, он бормочет заплетающимся языком: — это очень много для меня значит. и вот тогда. тогда джисон понимает, что проебался, но это уже не важно. при встрече они сжимают друг друга в объятьях до хруста и обмениваются застенчивыми улыбками, будто не делились всё это время полуголыми фотками и фантазиями, большей части которых, конечно, сбыться не суждено. короткая прогулка до квартиры минхо, разговор с толикой неловкости, но ведь и правда интересно, как доехал и выспался ли. дурацкий мандраж в ванной, ладно, это не руки дрожат, это просто ветер холодный, вот и замёрзли. — сделаешь чаю? минхо послушно лезет в ящик за заваркой и сахаром, а потом они вдвоём гипнотизируют чайник с подсветкой. — мне тебя не хватало, — шепчет джисон, осмелившись поднять взгляд. — знаю, — выученным движением заправить дурацкую прядку за ухо, — мне тоже. его объятия — словно возвращение домой. джисон выдыхает с облегчением, когда, наконец, утыкается в пахнущую любимым одеколоном шею, и не улыбаться не получается. холодными пальцами прикоснуться к резко выступающим тазовым косточкам, притягивая к себе, дыхание одно на двоих, но ни на сантиметр ближе. нагло залезть под футболку — немного щекотно, странно и хочется большего. — да поцелуй ты меня уже, — бурчит младший куда-то в плечо, пока чужие руки прикасаются требовательнее. — попроси. минхо целует его в шею. в любимое местечко за ухом, медленно спускаясь ниже, чуть прикусывая кожу, и даже если следы останутся, то плевать. глаза закрываются, мозг превращается в желе, а изо рта вырываются только тихие, смущающие стоны. пальцы минхо сжимают шею едва-едва, горячее дыхание опаляет щёку. — какие сладкие звуки, — издевается, — ну же, используй остатки кислорода с умом. — пожалуйста, минхо, поцелуй меня, — хнычет джисон, — пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. и тогда старший, наконец, целует. идеально мокро и глубоко, двумя пальцами придерживая за челюсть, коленом раздвигая джисоновы ноги и упираясь в пах. — я знаю, ты хочешь, — на его лице совершенная, ублюдская улыбка, — ну же. и тогда джисон сдаётся. абсолютно сдаётся ему, когда беззастенчиво трётся о его бедро и скулит, когда ловит себя у края, но каким-то образом сдерживается, потому что слишком уж хочется прикоснуться. падает на колени, больно ударяясь о глянцевую плитку, но ни разу не отводит взгляда, надеясь запомнить каждую эмоцию на этом вырезанном из мрамора прекрасном лице. позволяет собой воспользоваться, видимо, это и значит быть влюблённым — сходить с ума от его стонов и резких движений, от которых не получается не закашляться, от властно сжимающих волосы на затылке пальцев. и ночь длится вечно. и джисон в этой ночи себя совсем не помнит. только фантомные прикосновения и слабый аромат порошка от простыней, в которых он тогда себя потерял, вверяя и тело, и душу ему. будто в ту первую, странную встречу минхо вместе с пьяным телом в салоне такси заполучил ещё и инструкцию — где и как к джисону прикасаться, что говорить, как называть ласково, чтобы он, блять, с ума сошёл. той ночью у джисона окончательно вылетает из головы тот факт, что это всё не взаправду. нельзя так искусно врать, нельзя подделать эту бурю эмоций в его глазах, да и нельзя, в конце концов, готовить вместе рамён среди ночи, делиться шмотками и целовать осторожно в лоб перед сном, если совсем ничего не чувствуешь. он лелеет эту мысль, когда возвращается домой привычным маршрутом — через залитые солнцем дворы, парковки и детские площадки. а потом всё неизбежно меняется. минхо, как обычно, засасывают дела, и джисон игнорирует свои тревожные мысли, ненавидя себя за излишнюю чувствительность. ничего страшного, если он забыл пожелать доброго утра, ну, это ведь мелочи, занят человек. ну, никаких новостей целый день, не буду писать и навязываться. и так проходит неделя. а затем ещё одна, и обманывать себя уже не получается. ничего не происходит ты надумываешь давай отложим этот разговор на завтра? вечера уже не по-летнему холодные, приходится кутаться в оверсайзную джинсовку и хлюпать носом. редкие прохожие снуют туда-сюда, хмурые и замученные за день, поэтому никто не обращает внимания на две молчаливые фигуры у подъезда. — не хочу, — отвечает джисон на предложение закурить, и минхо тихо хмыкает. его лицо не выражает ничего. кажется, прежний огонь где-то внутри ещё теплится, но не находит выхода. глаза пустые и стеклянные. — чего ты хочешь? — глупый вопрос, — блять, почему так больно-то, а, — быть с тобой. минхо смеётся. джисон давит в себе внезапное желание ударить его побольнее. — ты знаешь, что я не создан для отношений. — а то, что между нами было, от отношений чем отличается? — верностью, — отрезает минхо, и жестокость в его голосе ранит сильнее, чем двухнедельные догадки. это не правда. это он так просто пытается оттолкнуть, он бы не стал, ну же, не стал бы. они друг другу ничего не обещали, да, и давайте эту ебучую фразу про друзей и привилегии припомним, и секс ничего не значащий, а вот эти все малыш и солнышко — это так, по приколу просто. — я не верю, — как тяжело не позволить голосу дрогнуть, — ты это специально. — ну и дурак, — слова минхо тонут в шелесте редкой листвы, — прости за всё, джисон. и прощай. сдержаться не получается. и совсем не стыдно вот так по-детски плакать прямо на лавочке у подъезда, обречённо наблюдая за тем, как его силуэт исчезает в дали — теперь уже навсегда. и чувствовать себя продрогшим, брошенным котёнком на остановке. только не влюбляйся в меня. и почему тогда не послушал?