My Kind Of Woman

Куникида невольно смущался женского внимания, когда оно едва-едва выходило за рамки банальной внимательности к собеседнику во время делового общения — в голову мгновенно лезли пункты Идеальной девушки, которые, едва блеснув в случайных знакомых (пострадавших, свидетельницах, жалующихся), слепили и стопорили. Йосано прекрасно видела, как краснела шея Куникиды, стоило представительнице прекрасного пола обронить перед ним свою очаровательную улыбку или поблагодарить от чистого сердца, и усмехалась. Но усмехалась не особенно весело, а как-то сухо и сощурив глаза. Йосано знала, какой была идеальная партнерша в парадигме коллеги-идеалиста. Тонкая талия, невысокий рост, непременно светлые волосы, маленький размер груди и обуви, кроткий нрав… Когда Куникида стал жертвой обстоятельств и был вынужден напиться, ведь сделать что-то, когда тебе в глотку льет сакэ женщина, имевшая радость штопать тебя своими стальными руками, не представляется возможным, Акико по-хозяйски влезла в карман его идеальных брюк и нашарила блокнот. О, лучше бы она не читала эти записки сумасшедшего — живот болел от смеха так сильно, что Йосано была близка к экстренному самолечению. — Я говорил ему, что таких женщин не бывает, — Дазай снисходительно смотрит на валяющегося под столом Доппо, у которого видны одни только ноги — на них приходится ровно полтора ботинка, — и миролюбиво попивает сакэ. Он прячет нечитаемую (жестокую — потому что пьяную) улыбку в сакадзуки. — А он что? — Акико знает, что ее щеки красные от смеха и количества употребленного внутрь спиртного, вспоминает, где лежит черный уголь для тех, кто о нем даже не задумывался; скользит взглядом по выглядывающим из-под стола щиколоткам. — Дай угадаю — пнул тебя, что есть мочи. — Ба! От этой женщины ничего не скрыть, — и мягкий, хриплый смех. Йосано склоняет голову на бок, отчего-то смущенно отводит взгляд. — На мой взгляд, он просто очарователен, — спохватывается, коротко смеется. — В своей глупости, конечно же. — Моя дорогая целительница… — Дазай насмешливо хмыкает — от него тоже разит спиртным — и склоняется к коллеге, театрально рассматривает ее со всех сторон. — Ты же в курсе, что ты не во вкусе нашего прагматика? — Ну… Никто не запрещал помечтать. Когда Йосано подмигивает, Дазай приподнимает брови в искреннем удивлении, после чего идет подлить еще сакэ, что-то бормоча под нос. Реальность смазывается, когда ты пытаешься повысить температуру тела жидким градусом, а потому единственное, что Акико удается разобрать, это: «Чем меньше», «любим», «тем больше нравимся». «Ты не во вкусе прагматика». Будь Йосано помоложе, вполне бы обиделась на пустом месте, после чего полетело бы много голов, но сейчас она понимала куда больше, нежели пять, десять лет назад. Куникида искал серую мышку, что любила бы его больше всего остального мира и нуждалась в том, чтобы ее спасали, точнее, чтобы ее спасал именно он, и в то же время мечтал о распутной красавице, способной постоять за себя перед лицом любой угрозы. Его девушка не должна быть старше него, но обязана располагать огромной мудростью. У нее должна быть большая грудь, и в то же время — чтобы помещалась в его ладонь, и так далее, и тому подобное. Услышь Акико о подобных запросах от любого другого мужлана, не удержалась бы и врезала ему, но Куникида… Куникида был другим делом. Всегда был. Куникида верил в свой идеальный мир, но никогда не приходил вовремя. Однажды он появился под дверью агенства за час до начала рабочего дня и терпеливо ждал восьми утра, чтобы зайти. Куникида клялся, что не допустит новых убийств, и каждый раз, когда реальность ломала его картину мира вдребезги, рушился все сильнее. Куникида терпеть не мог уличных животных, но подкармливал их после работы. Куникида запрещал сажать других в свои лодки, обещая, что те пойдут ко дну, а сам оборудовал собственную под настоящий теплоход, из которого отчаянно пытался организовать Ковчег. Куникида рассчитывал жениться через шесть лет, но никогда не позволял себе обратить пристальное внимание на девушку. Йосано не подходила ему. Йосано была старше на три года и обещала с грохотом отпраздновать свой третий юбилей через пять лет, носила юбки выше колена, коротко стригла волосы. Йосано соответствовала только одному пункту в идеальной фантазии Доппо — тому самому пункту, который, судя по вмятинам на следующей странице, был перечеркнут множество раз, был причиной вырванного листа, а затем — записан вновь, несмотря ни на что. Йосано могла постоять за себя. — Как он посмел себе такое обращение с вами… — Куникида в немом удивлении открывает рот и осуждающе качает головой. Ацуши рассказывает ему о давнем походе за покупками с Акико, и Доппо отвлекается от работы на мгновения, страшно поразившись ситуации. Его глаза поднимаются на проходящую мимо с папкой документов «целительницу». — Йосано-сан, это было совсем не по… — Не по-женски? — опасный прищур. — Н-Не по-мужски, — непонятная неловкость. Акико издает смешок и отворачивается к своему рабочему месту. От нее ускользает то, как краснеет идеальная шея; она слишком занята своими ушами, к которым отчего-то прилила вся кровь. Куникида не мог не понравиться, особенно на первый взгляд и тем более — если долго не открывал рта. Острые скулы, аккуратные, но мужественные черты лица, всегда тщательно выглаженная и чистая одежда, не говоря о накрахмаленных рубашках со стоячими воротниками, идеально подобранный ненавязчивый одеколон, сильные мускулы, которые одежда еле прятала с каждым годом. Куникида ждал от мира идеальности и сам соответствовал ей, насколько вообще мог соответствовать простой смертный. Он ухаживал за своей внешностью и за своей внутренностью, жил по собственной указке, думал наперед, был умен и привлекателен, по-собственному харизматичен. Йосано тоже была, о чем не чуралась безмолвно напоминать походкой от бедра, дорогими духами, женской мудростью, нужда в которой в агентстве росла и росла, особенно с появлением Кёки. Йосано почти тошнит. Дело не столько в поведении маленьких голубков, сколько… Ладно, именно в нем. — Кёка-чан! — с глупой улыбкой восклицает Ацуши. — Давай помогу с коробками. — Не надо, я сама, — нечитаемая искорка в уголке глаз, дрогнувшие на мгновение губы. Йосано думает, что ей нужно выпить. — Оу… Хорошо, извини. — Ничего. Точно надо выпить. Как так можно? Сила — это прекрасно, как и самостоятельность вкупе с независимостью, но неужели так сложно дать шанс тому, чьи импульсы столь чисты и невинны? О, юная Кёка и представить не могла, на что должна пойти современная женщина, чтобы перед ней уважительно открывали дверь, пропуская вперед, или помогали с сумками. А что насчет Ацуши? Йосано не сомневалась, что, поднимай тяжести она или Куникида, тот бы точно так же предложил свою помощь. Может, не покраснел бы, может, его голос бы не дрогнул, как вздрагивает только у влюбленных школьников, стоит им заговорить с главным объектом своих симпатий, и все же, когда обращаешься с дамой своего сердца, разве не нужно проявлять вежливый напор? Показывать, что твои предложения не идут от балды и не входят в категорию «ну, если хочешь, можешь сгрузить все тяжести мира на меня. Не то чтобы я предлагаю, но если что, то…» — Если что, то я не имел в виду, что ты не справишься с ними сама, просто… эм… Срочно выпить. Йосано строит максимально занятое лицо и с усталым воем утыкается лбом в край столешницы. Перед ней ровно гудит перегруженный ноутбук, рядом с ней восседает Куникида. Йосано не нужно поворачиваться, чтобы знать, какое у того выражение лица: сосредоточенное на все сто процентов (ох уж эти трудоголики, что в жизни не слышали об СДВГ), серьезное, брови нахмурены, губы поджаты, идеальный подбородок опущен, а скулы такие же острые, как… — Ацуши! Что это за поведение! Йосано вздрагивает, заинтересованно поднимает глаза в монитор, косится при этом на Доппо. — А?! — мальчишка вздрагивает; Йосано усмехается. — Настоящий мужчина не позволит своей женщине нести тяжест и! — Но я… — Женщине?.. Своей?.. — Кёка краснеет — Йосано бросает взгляд поверх монитора. Куникида стопорится на мгновение, после чего возобновляет свои увещевания с новой силой: — Я знаю, что твой наставник — Дазай, но это не значит, что ты должен соответствовать ему во всем, и особенно — в подходе к женщинам! Раз берешься ухаживать за дамой сердца, так отнесись к этому со всей страстью стараний! Кёке четырнадцать, Ацуши — восемнадцать, и в обычных случаях эта разница летальна, ведь, встреть Йосано старшеклассника, заигрывающего с младшеклассницей, взорвалась бы на месте. С каждым годом спермотоксикоз школьников мужского пола крепчал, пока чистое и непорочное желание представительниц женского окунуться в любовь из манг и дорам росло, что порой приводило к паршивым событиям и еще более паршивым исходам. Но Кёка и Ацуши были не обычными учениками какой-нибудь, скажем, средней или старшей Карасуно префектуры Мияги. Кёка была убийцей с отличными навыками ближнего боя и мешком психологических травм, Ацуши — сиротой, что не знал ни родительской любви, ни как проявлять хоть какую-нибудь любовь в принципе. Он был отличным другом и товарищем, что удивительно само по себе, исходя из условий, в которых ему пришлось вырасти, но сама идея влюбленности была для него настоящим таинством, в то время как пытливый мозг подростка уже все понял, уже стремился к чувству, что должен испытать на своей шкуре каждый и желательно как можно раньше, дабы приобрести вкус к жизни. Иными словами, эмоциональный интеллект этих двух находился примерно близ одной отметки, которая, если взять за основу ось координат прямоугольного образца, простиралась сильно левее нуля. Называть их «джентльменом» и «дамой сердца» просто глупо. Им далеко даже до обычных людей, способных дать себе право на ошибку, знающих, чего они хотят от жизни, неторопливо идущих к намеченным целям и наслаждающихся каждым моментом этой скоротечной жизни. Не то чтобы хоть кто-то в агенстве или Портовой Мафии подходил под это определение, и все же. Звать их так было глупо. — Куникида, — вкрадчиво начинает Йосано, поднимаясь из-за стола, и Куникида замирает. Его рука уже покоится на галстуке Ацуши, который, в свою очередь, висит в сильных руках семпая тряпичной куклой; Кёка краснеет все сильнее и сильнее, не открывая рта; видимо, сосредоточилась на какой-то несусветно важной мысли (Йосано надеялась, что эта мысль охватывала не Современную расовую теорию — в противном случае, девочка имела все шансы утонуть в концептуализации). — Тебе не кажется, что тебе нужно расслабиться? Давненько я не видела, чтобы ты выходил из себя не из-за Дазая за важным отчетом. Когда я, к слову, получу его? — Чуть позже, дорогая, — вмиг вернув себе серьезность, откликается он. Рука на галстуке расслабляется, и Ацуши рушится на пол; вмиг покинувшая кабинет мыслей Кёка наклоняется, чтобы ему помочь. — Вот и славно. Я, пожалуй, подышу свежим воздухом, пока ты заканчиваешь. — Конечно. — Ты сказал «дорогая». — Я знаю, что я сказал. — Ты не видел их лица. — А ты видела? — Видела. — И какие… гм. — Какие лица у них были? — Да. — Боишься, что я скажу «не очень удивленные»? Куникида очаровательно отводит глаза и открывает свой контейнер с едой. — Ты же знаешь, что в кафе со своей едой нельзя? — Я договорился об этом с хозяином. — И о чем же ты договорился? — О том, что пока мой питательный обед не будет включен в меню, я волен питаться тем, что принес из дома. — Создаешь нашему кафе проблемы, Куникида? Чем же ты лучше преступников? — Чт… Нет! По моим подсчетам, это нисколько не вредит прибыли заведения. К тому же, владельцы выразили благодарность за работу и сказали, что к нам применяются всяческого рода послабления. — Благодарность за работу, значит… Не работай мы с ними по соседству, у них бы не происходило вещей, из-за которых мы должны работать сверхурочно. — Гм… И то верно. Пока Куникида, вооруженный ножом и вилкой, потрошил свою слабо обжаренную скумбрию, вороша овощи и рис, Йосано думала, что… да. Да, Куникида никогда не приходил вовремя — он приходил заранее. Однажды они случайно столкнулись лбами в супермаркете, после чего решили продолжить покупки вместе, и один недоброжелательный мужчина как следует отдавил ей туфлю. На вежливые извинения ответил грубостью, и, видит Бог, ему было несдобровать, но Куникида был рядом с самого начала конфликта. Да, каждый раз, когда реальность ломала его картину мира вдребезги, Куникида рушился все сильнее — рушился с тяжестью груды кирпичей, сброшенных с десяти этажей, но никогда — вдребезги. И да, Куникида подкармливал животных после работы, извиняясь перед бабушками, сетующих на то, что везде слоняются эти лишайные твари, и по выходным отвозил этих самых лишайных тварей в приюты, куда нередко перечислял львиную долю своей зарплаты. Да, Куникида оборудовал свою лодку под настоящий теплоход, из которого отчаянно организовывал Ковчег, запрещая делать то же самое своим энергичным кохаям, но он был из тех, кто справлялся с этим. Взяв непомерный груз ответственности, он никогда не рубил с плеча, не прыгал выше своей головы. Он просто работал и жил на грани человеческих возможностей — своих возможностей, которые превосходили обычные в несколько раз. Да, Куникида рассчитывал жениться через шесть лет, но никогда не позволял себе обратить пристальное внимание на девушку. Лишь на женщину. На одну очень конкретную женщину. — Да как он у тебя оказывается из раза в раз… — тихо спрашивает Куникида, предварительно прожевав и проглотив кусок рыбы. Он никогда не говорил с набитым ртом. — Ты зачеркнул еще два пункта, — приподняв брови, протянула Йосано. — Ты сказала, что не планируешь отращивать волосы. Йосано взглянула поверх чужого дневника. — Я хочу еще вагаси. — Обед — важнейший прием пищи. Учитывая, что ты планируешь остаться допоздна, я бы посоветовал тебе поесть мяса или рыбы с гарниром, и овощей, чтобы организм не сдал позиции к ночи. А не наедаться сладостями. — Какой же ты нудный! — Тц… Держи. Порывшись в кожаной сумке, Куникида выудил еще один контейнер с едой, поверх которого лежал тщательно упакованный сверток, и поставил перед Йосано. — Это что? — Я приготовил тебе обед, на случай, если ты проголодаешься… И вагаси. — Вагаси? Ты умеешь готовить вагаси? — Если моя идеальная женщина любит вагаси, я должен уметь готовить вагаси.

***

Куникида — верх рациональности и здравомыслия. Куникида ежедневно наводит уборку не только в своей квартире, но и в своей голове. Устройство мира Куникиды — четкие схемы и логичные алгоритмы, и шаблоны для будущих. Его голова похожа на стол с кучей ящичков, в каждом из которых лежит идеал — идеал жизни, идеал личности, идеал работы. Идеал идеален по определению, и к идеалу следует не просто стремиться, а рваться, вставая с петухами, предварительно выспавшись, игнорируя алкоголь, наркотики и идиотов, которые тянут на дно, да даже не на дно, а на средний уровень, что ни рыба ни мясо. Если ты не становишься лучше каждый день, то живешь зря; если твои идеалы не здравы и не общественно полезны, то грош им цена; если они все время меняются и по умолчанию подлежат изменениям, то хреновый ты стратег, ведь идеалы должны быть незыблемыми, с самого начала, вечными. Но порой на ситуацию необходимо взглянуть с другого ракурса. Йосано гладит его по волосам, уверяя в отличном стратегическом мышлении, и Куникида думает: а что, если у него просто не было, ну, идеала женщины? Что он был чужой, кем-то навязанный, а оттого — ни разу не идеал? Пример является таковым только при условии, что полностью соответствует твоему мировоззрению. «То есть, идеалов нет вовсе?» «Ну как же нет». Йосано зарывается пальцами в светлые волосы (идеально мягкие, будто у девушки) и улыбается. Куникида понимает ее улыбку так, как ей нужно: якобы Йосано ласкает его, сопереживая, соглашаясь, но на самом деле эта улыбка умиленная и самую малость снисходительная, но снисходительная по-доброму, как у женщины, успокаивающей своего недалекого по женским (иными словами — находящимся в совершенно других координатах и на совершенно других, высших уровнях) стандартам мужчину. Йосано прекрасно могла представить его парадигму и окунуться в нее, взглянуть, как переставить парочку значений и переменных. Не для своей выгоды, но для чужой гармонии — это было точь-в-точь как исправить различия на двух картинках, сделать их идентичными для услады глаз всех смотрящих, как по указке хозяина наконец-то передвинуть диван «вот, именно сюда! Ну да, я сказал, к другой стенке, но тут очень даже неплохо смотрится, вот что…» «Идеалы есть, но не везде же их сувать», — ласковое мурлыканье прямо над ухом. Куникида вздрагивает, опускает глаза, вязнет. — «Несмотря на все свои идеалы, ты человек, а людям свойственно испытывать чувства не по указке. В конце концов, если ты любишь меня, это значит, что я уже идеал». «Не будь я влюблен в тебя, сказал бы, что слышу в твоем голосе самодовольство». «Не без этого. Но ты задумайся — ты, да обратить все свое внимание на что-то неидеальное? Твоя программа не сбоит, Куникида. Просто… взгляни с другого ракурса». «С другого ракурса?» «Да». Их первый поцелуй был поцелуем в щеку — Куникида провожал свою даму сердца до дома, после чего, не получив приглашения на чашечку кофе (Йосано слишком хорошо его знала), получил ответное признание своих чувств.