"Взрослые" люди

Больше всего Минхо ненавидит свои подкашивающиеся коленки, когда Джисон припечатывает его к железной двери, отрезав все пути к отступлению. Это не из-за Джисон, нет. Просто вчера была изнурительная танцевальная тренировка, после которой он ног до сих пор не чувствует, а Джисон в гневе страшна, как смертный грех. Вот белка лицемерная, от незнакомцев шарахается, а как на своих бочку катить — так за милую душу. — Птичка на хвосте принесла, что ты меня проституткой назвал. Минхо пытается одновременно делать три вещи: выглядывать за её плечо, разведывая географическую обстановку, держаться на прямых ногах, не выплёвывая внутренности после бега, и думать над тем, как спасти свою облезлую после сессии шкурку. Но проблема в том, что они в тупике, а единственный путь к отступлению у Джисон за спиной. — Чанбин сдал? Джисон живо играет мимическими мышцами, притворно пугаясь, когда Минхо с грохотом дёргает огромный навесной замок сзади. На его стороне только запертая дверь технической кладовки. Чисто физически. — Нет, его я расколола последним. Чисто по инерции. Минхо затихает, восстанавливает дыхание и резко дёргается, намереваясь прорвать оборону со стороны её левой руки. Не работает. В начале года Джисон всем растрепала, что вернулась в качалку и — зная её дисциплинированность — уже месяц, как должна была забросить снова, но, кажется, госпожа удача и тут повернулась к господину Ли жопой. — Я тебя как только не называл, а обиделась на проститутку? Минхо оглядывает её украдкой с головы до ног, выискивая брешь в защите, но единственное, что он находит — это то, как на фоне вернувшегося объёма плеч её талия стала ещё тоньше, чёрт возьми его ничтожную душу. Небось, нашла в зале подружку и ходит туда теперь, как к себе домой. — Плевать на проститутку. Номер мой ты какого чёрта в холле развесил? — Я просто пошутить хотел. Ты же всё равно им не пользуешься, думал, уже выкинула. Ладонь Джисон опасно приближается к воротнику рубашки, которая, кажется, уже насквозь промокла. Минхо надеется, что следователи найдут преступницу, обнаружив на его холодном трупике крошки чёрного лака, которым она иногда красит свои короткие ногти. — У меня к нему старая карта привязана. Теперь на год раньше её блокировать. Её пальцы сжимаются прямо под самой верхней пуговицей, и Минхо не знает, от чего готов умереть прямо сейчас: от ужаса или от трепета, потому что Джисон стоит уже почти вплотную, и от взгляда её безумного даже никуда не отвернуться. Единственный способ не видеть её — просто зажмуриться, как маленький ребёнок, испугавшийся последствий собственной шалости. В прочем, как у них всегда и было. — Сними их все до вечера. Минхо торопливо кивает, открывая глаза по очереди, но смотрит мимо. — Ещё раз так сделаешь, и я спущу в унитаз айфон, ради которого ты сутками пахал последние полгода. Ага, конечно. Доберётся она до сокровища, как же. Минхо неосторожно позволяет себе закатить глаза, совершенно забыв, что, вообще-то, никогда не делает этого в её поле зрения. — Проверь карманы, пташка, — усмехается она, подняв невинно брови. Потеряться в её пухлощёкой улыбке — раз плюнуть, поэтому Минхо не сразу улавливает смысл слов. Когда контекст уже сам настойчиво лезет в голову, он в ужасе округляет глаза, хлопает себя по всем (двум) карманам и чувствует, как земля почти уходит из-под ног, потому что ни в одном из них нет новенького телефона, дорогого его сердцу, как почка. Аж спина холодеет. — Что ты с ним сделала? — Спокойно, он в безопасности. Это предупреждение. Ведьма. Набросилась на самое дорогое. Наверняка и Феликс всё выложил, стоило ей взять в заложники его блокнот с рецептами. Он, вообще-то, сразу сообщил, что всё расскажет Джисон, так что это не стало новостью. Конечно, Минхо осознаёт, что повёл себя, как последний дебил, и, если честно, сам немного в шоке. Раньше он до такого не докатывался. Больно колет проскальзывающая на её лице обида, которой раньше тоже не было. Он творил всякую фигню, но всё это было безобидным, вроде белого отпечатка пятерни на чёрной футболке, работало в обе стороны, и лицо Джисон было полно скорее азарта погони, чем злобы, а теперь… Да. Минхо лоханулся хуже некуда. Кровь от мышц возвращается наконец к голове, и он собирается с силами. — Прости меня. — Что? — хлопает Джисон пушистыми беличьими ресницами. Минхо склоняет голову немного вперёд, словно прячется, разглядывая ремни на её любимых «хиповых» штанах. — Прости, в этот раз я полностью облажался. Я понимаю это. Думал, будет смешно, но получилось нифига не смешно. — Почему нельзя было подумать об этом раньше? — Да не могу я думать! Джисон вздрагивает, отшатывается чуть назад. Это было бы отличным шансом убежать, но Минхо не может. Он закрывает лицо руками. Друзья так не делают. Друзья не называют друзей проститутками только потому что мозги задымились и отказали. Бомжара облезлая — да, алкаш подзаборный — да. Но она, например, никогда не называла его педиком крашеным или плаксивой тряпкой, хотя Минхо был готов это услышать. Друзья не наступают друг на друга, даже если влюбляются и боятся быть отвергнутыми. Джисон пожимает плечами, вытаскивает телефон из заднего кармана и возвращает. Минхо преодолевает два лестничных пролёта за четыре секунды и срывает все шесть кошачьих стикеров, на которые у него хватило щедрости. Бросать их в урну больно, но эту боль он должен вынести и запомнить. Нет, это, конечно, первое апреля, но всё равно у него для себя есть какие-никакие стандарты.

***

— Поступи уже, как взрослый человек, — ворчит непонятно когда (а, главное, куда) повзрослевший Чонин, у которого Джисон — всё та же классная нуна, которая угощала сникерсами и учила кататься на скейте. Минхо, в отличие от Чонина, «как взрослый человек» не умеет. Он умеет дуть губы, плакать в подушку, загадочно хмыкать и сверлить взглядом всех двоих, кто к Джисон подкатывает. Очень по-взрослому. — Ну и нафига ей такой парень нужен? — отрезвляет мелкий. Резонно. Чонин засматривается на как обычно невысыпающуюся Бан, которая, скрючившись за соседним столом над ноутбуком, выглядит хуже, чем кеды, пожеванные её собакой. Наверное, опять соседка из квартиры выгнала вместе со всеми басами с утра пораньше. Феликс взглядом провожает Чонина до самой кассы под вывеской «Кофе-утро-что-то-там», где делают не особо вкусный, но довольно ядрёный кофе, и бормочет мечтательное «Эх, мелкий, далеко пойдёт». Минхо кажется, что, стоит ему проштрафиться ещё хотя бы раз, и его место легко займёт, например, тот же Чонин — выросший, похорошевший и, кажется, аж вдвое раздавшийся в плечах за один несчастный год. (Это, конечно, так только кажется по сравнению, например, с тем же худым Феликсом.) Поэтому он решает начать действовать. Как действовать, правда, не совсем понятно. Понятно было в детстве, когда они вместе дурачились и сражались палками со всеми встречными кустами, воображая, что это монстры, когда Джисон была похожа на худого очкастого мальчика, когда Минхо был маленьким плаксой. Понятно было в школе, когда Джисон лупила его учебниками по жопе, а он её по рукам, когда об гвозди на заборе рвались последние штаны, а оценки за тесты определяли носителя гордого звания «лошара» на неделю вперёд. Теперь всё по-другому. Джисон высокая и сильная, а Минхо не маленький плакса. Он теперь плакса большой. И от этого вообще не легче. У Джисон милые щёчки и круглые глаза вместе с крепкими икрами и чёрными ботинками на толстой подошве, в которых она с него самого ростом. У Минхо танцы, ноги вроде тоже неслабые, только дрожат немного, когда она лезет за необходимой суточной дозой удушающих обнимашек или боданий головой в спину. «Будь собой» — пытается поддержать Феликс и давится кофе, когда напротив Минхо садится Хёнджин. Минхо его игнорирует, а вот Феликс кофе с подбородка вытирает и хихикает сразу на целую октаву ниже. Палится похлеще, чем Чан с бессонницей, когда доказывает, что завязала, растирая круги под глазами. — Ты сегодня без макияжа. Хёнджин, кажется, на лице по буквам собирает слово «Пфф». — Я всегда без макияжа. Феликса такой калибр не берёт, Феликс непробиваемый. Он оборачивается к Минхо, о чём тот может судить лишь по отвлекающему шевелению на периферии зрения. — Минхо, я слепой? — Ты тупой, саншайн, — пропустив контекст, привычно невпопад отвечает Минхо. Он занят. Он пишет на стикерах «Хан Джисон самая лучшая», прикидывает, сколько нужно листочков на четыре этажа неловкости, и на одном карябает «Хан Джисон, я тебя люблю». На том, который приклеит ей на спину. Чонин же сказал вести себя, как взрослый человек.