Some mistakes get made,
that’s alright, that’s okay
Море волнуется раз. Золотые блики закатного солнца, подобно крупицам песка, рассыпались по бушующим волнам. Море словно вставало на дыбы, подгоняемое безумием и страстью. Вихри лазурной воды горели пламенем, отражая на себе кораллово-оранжевые пушистые облака, и сокрушительно разбивались о берег, не переставая шипеть и пениться. Прохладный вечерний ветер забирался под бежевый плащ Гермионы. В другой раз она обязательно поежилась бы, крепче обхватила бы себя руками и создала бы купол, защищающий ее от промозглости, но сегодня она не замечала того, как по ее коже бегали мурашки. Она гипнотизировала взглядом оранжевый диск, плавно погружавшийся в неспокойное море. Ее изумрудный шарф, туго обмотанный вокруг шеи, вылез из-под воротника плаща и одним своим кончиком хлестко ударял Гермиону по щеке, но и на это она не обращала внимания, как и на давно спутавшиеся светлые каштановые волосы. Она совсем не смотрела на своего партнера, сидящего справа от нее на песке, как будто и вовсе забыла о его присутствии. Однако и Драко не спешил одарить ее взглядом. Как и она, он наблюдал за тем, как огненные волны, собравшись дотянуться до пролетающих над ними чаек, разбивались, не сумев сделать это. А брызги походили на искры костра, которые, коснувшись чего-либо, заставят сгореть в одночасье. Малфой засунул руки в карманы легкой черной куртки, когда ему в глазах засветил очередной отражающийся от глади моря солнечный луч, вынуждая зажмуриться. Море волнуется два. Гермиона прокручивала этот момент в голове миллионы раз, но почему-то, когда у нее действительно появилась возможность озвучить все свои мысли, она не могла решиться. Вновь начала сомневаться, правда ли ей так нужен сегодняшний разговор, есть ли ей что сказать на самом деле. Ведь им было так хорошо вместе, нужно ли что-то менять? Она вновь и вновь повторяла себе, что так будет лучше для нее, но почему-то сейчас не была в этом уверена. Ей сделалось страшно. Сейчас Гермиона обладала хоть чем-то, а после сегодняшнего вечера у нее ничего не останется. По какой-то причине она точно знала, что в конце концов он ее поймет и не воспротивится ее желанию, но и это вызывало испуг. Ведь если он согласится с ней — значит давно видел, что что-то идет не так, и ничего не делал с этим, оставлял все как есть, должно быть, его это устраивало. И Гермиона не знала, какие ей стоит подобрать слова, чтобы начать разговор, который она откладывала слишком долго. Ей было больно, но она любила. И так жутко было рушить то, что делало ее временами счастливой, то, что стало привычным. Выстраивать все с нуля так сложно, муторно, и Гермиона страшилась перемен в жизни, потому продолжала молчать, собираясь с духом. Но Драко Малфой устал ждать. Море волнуется три. Ну же, замри. Собери себя изнутри. — Гермиона, не юли. Она вздрогнула, услышав приглушенный голос, но достаточно громкий, чтобы перекрыть шум ударяющихся о берег волн. Гермиона медленно оторвала взгляд от подсвеченного огненным солнцем моря и посмотрела в сосредоточенные на ней серые глаза. Коротко выдохнув, она сорвала невидимую заплатку с сердца и, слегка дернув бровями, заговорила: — Должно быть, я так тебя и не узнала, — по ее карим радужкам скользнула тоска, но уже через мгновение Гермиона устало возвела глаза к рыже-розовому небу. — Господи, но я правда пыталась. Ослепленная, зависимая, я думала, что у нас действительно может что-то получиться… — Но ведь у нас и правда что-то получилось, — он немного нахмурил темные брови, продолжая смотреть на Грейнджер. Ее волосы метались вокруг ее лица, подбрасываемые ветром, и он в который раз ловил себя на мысли, что его это раздражало. Как же ему хотелось заправить эти непослушные локоны ей за уши или вообще собрать в хвост. — Да, но лишь на время, — она вновь взглянула на него, и в этот момент кончик шарфа в очередной раз ударил ее по щеке. — А может, нам и вовсе лишь казалось, что у нас что-то склеивается, хотя на деле и рядом нет. Боги, как же я была глупа… В ретроспективе все так очевидно, — Гермиона вдруг усмехнулась, качая головой. Большая, упитанная чайка приземлилась на мокрый песок у самой кромки воды и принялась очищать белесые с серыми крапинками перья, изредка с подозрением поглядывая на сидящую пару. — Недавно друзья меня спрашивали: «Где ты только нашла этого парня?», и все, что я могла ответить им, что иногда молодые влюбляются, к сожалению, в неправильных людей, но некоторые ошибки совершаются, и это нормально, все в порядке, так случается. Драко бесшумно втянул носом вечерний морской воздух и отвернулся к заходящему солнцу, которое с каждым мигом все больше и больше по своему цвету приближалось к красному. Ему не импонировал этот цвет, но сегодня почему-то завораживал. Если долго смотреть, то появлялись черные пятна перед взором, хотелось зажмуриться, но Малфой продолжал до рези в глазах испепелять и так горящий огнем диск. — Разве не было ничего хорошего? — не оборачиваясь, спросил Драко, ему правда было интересно, ведь он знал, чем закончится сегодняшняя встреча. Давно видел их исход в ее взгляде, но предоставил право ей разорвать связующую ленту. Гермиона беззлобно рассмеялась, разглядывая его профиль и платиновые волосы, ловящие на себе отсветы искрящихся волн. — Забавно, как память превращается в дурной сон. Когда буря чувств становится взрывоопасной, когда безудержность принимает изменчивый характер. Помню, как все только начиналось для нас: мы не могли насытиться друг другом, сражались со временем и боялись его потерять. Казалось, мой мир сузился до тебя, других просто не существовало, и мне это нравилось. Нравилось наше безумие, что мы делили на двоих. Как ты всегда искал меня глазами, изучал шею губами, как обнимал за талию, заставляя идти шаг в шаг. Я была уверена, что влюблена. Все мои предубеждения насчет тебя вспыхнули в тот же момент, когда ты посмотрел на меня своим на самом деле обычным взглядом, но мне он почему-то показался особенным. Я подумала тогда: «Так он смотрит только на меня». Согласись, я была отчасти глупа? — Мы все слепнем под натиском любви, — в его глазах сделалось нестерпимо больно, но он продолжал жечь солнце, отсветы которого бликами рассыпались по воде. — Но не так, как я. Ведь я просто сошла с ума. Хотя следовало распознать знаки уже тогда, но ведь я не всегда мудра, когда дело касается тебя. Мы часто ссорились. И сейчас, мне кажется, едва ли найдется в моих воспоминаниях пара раз, когда наши мнения совпадали. Мы постоянно кричали друг на друга, даже по мелочам, например, при выборе еды на вечер или обоев в твоей квартире, ведь ты не желал менять цвет стен, тогда я не в первый раз уступила тебе, потому что не хотела ругаться вновь. Мы решали все сексом. Ты затыкал меня поцелуем, подхватывая на руки, а я просто не могла найти в себе силы воспротивиться тебе, ведь ты заставлял меня чувствовать себя особенной. Ты был таким страстным и ненасытным, голодным и диким, и я часто думала, что ты нашел во мне. — Я полюбил тебя. Новая волна с грохотом обрушилась у самого берега, так что последние слова Малфоя потонули в крике испугавшейся чайки, что стремительно улетела прочь, проглатывая пойманную по пути маленькую рыбку. — Мне было очень хорошо с тобой: ты заставлял меня смеяться, ты был безудержным в постели и временами романтиком, когда дарил цветы и дорогие украшения. Только вот я не замечала, как вокруг моего сердца появляются шипы и как ему становится больно биться. Гермиона давно поняла, что можно думать, что ты влюблен, когда на самом деле лишь страдаешь. Однако это нормально, когда люди отдают душу не тем, кому следует, ошибки совершаются, и это нужно просто принять. — Я была, по сути, фанатичкой, да только не понимала этого. Наши отношения очень похожи на море, ты так не думаешь? — Гермиона водила пальцем по холодному песку, но взгляд ее был направлен не на Драко, а на волны, что стали замедлять свой, казалось бы, неукротимый бег. Малфой резко обернулся к ней, сверкнув серыми глазами, зрачки которых нещадно расширились. Раньше это возбуждало ее, а после вызывало испуг, но сейчас ни одна эмоция не отозвалась в ней, кроме тоски, смешавшейся со старой болью и какой-то образовывающейся пустотой. — Полагаю, ты поделила наши отношения на три стадии. В начале все было так, как тебе хотелось, — безумно и отчаянно, я был только твоим, и ты этим наслаждалась. Так походит на штормовые волны в дуэте с бушующим ветром. А после в тебе проснулась идеалистка, которую не устраивали не просто какие-то отдельные мои недостатки, а я в целом. Как ты там сказала? Иногда молодые влюбляются в неправильных людей? Воды принялись стихать, я прав? А дальше и вовсе замолчали, оставив после себя лишь пепел да пену. Но ты не задумывалась, что ты тоже была для меня неправильным человеком? — его голос сделался холодным и жестким, он словно хотел задеть ее за живое. — Так и есть, — тихо ответила она. — Мы слишком разные там, где следует синхронизироваться, и чересчур похожи в вещах, где следовало было противоборствовать. — В чем же заключается наше катастрофическое различие? — Малфой словно исторгал яд, но на Гермиону он больше не действовал. Она закалилась и наконец-то могла ровно дышать. — Ты не был готов меняться ради меня, — просто ответила Гермиона, пожав плечами и убрав непослушные каштановые локоны за уши. Ветер продолжал нещадно нападать на нее, царапая светлую кожу. — А ты была? — Малфой прекрасно помнил каждую истерику, что она закатывала, когда он напивался огневиски, но по-другому он просто не мог поступать. Только так ужасы войны оставляли его, только так крики в голове замолкали, только так метка на руке переставала чесаться. — Да, и я менялась. По-твоему, как мы продержались так долго? — ее голос сделался совсем тихим, создавалось ощущение, что шершавые слова задевали нежные места в горле, что доставляло ей дикий дискомфорт. Драко вдруг хмыкнул, поворачиваясь к уставшему морю и солнцу, что почти спряталось под водой, утаскивая за собой вереницу малиновых облаков. — Я думал, мы любили друг друга, — он поджал и без того тонкие губы, смотря, как новая волна облизала берег и скрылась, словно ее и не было там. Малфой вспомнил, как она ворвалась в его жизнь сумасшедшим вихрем. Они одни из немногих, кто вернулся в Хогвартс на восьмой курс. Сам замок словно намеренно их сталкивал. Однажды Драко решил с ней поделиться переживаниями после войны, сам удивился этому порыву, но неожиданно нашел утешение в ее теплых глазах и робкой улыбке. А после он постоянно находил ее взглядом, и, как ни странно, она всегда смотрела в ответ. Обычные дежурные фразы и приветствия на уроках переросли в более замысловатые разговоры, пока он ее не поцеловал, ведомый желанием быть кому-то нужным. Ему было страшно в миг, когда его губы коснулись ее, боялся, что Гермиона его оттолкнет и закроется. Но вместо этого, коротко выдохнув, она притянула его за шею ближе, пока между ними не осталось и миллиметра. Ее глаза светились, и его поражало, что эта реакция вызвана им. Она так часто улыбалась ему, что он сам невольно растягивал губы безо всякого притворства. Заразительно смеялась, что ему не хотелось ее отпускать от себя ни на шаг. Драко помнил их первый раз: в ту ночь Гермиона, лежа на его груди, прошептала, что может в него влюбиться. Он промолчал тогда, не сказал ни слова, поцеловал в макушку и повернул ее к себе лицом. А в голове вертелось: «Я тоже». — Нет, не думаю, — Гермиона вырвала его из прострации, когда ветер снова взбудоражил ее волосы. — Мы хотели обладать друг другом. А если это и любовь, то она определенно избыточна, а подобное хуже яда, что выжигает все изнутри. Малфой медленно повернулся к ней, не обращая внимания на летящий в лицо песок, что, подобно крошкам стекла, царапал бледную кожу. Но Грейнджер, напротив, отвернулась к стихающему морю. Ее точеный профиль был очерчен лучами заходящего солнца, и Драко невольно захотелось прикоснуться к ней. — Мы оба жуткие собственники, — она вдруг опять мягко засмеялась, на секунду скосив на него взгляд теплых карамельных глаз. — Я хотела, чтобы ты был только моим, — Гермиона вспомнила, как купилась на его красоту, так глупо для нее, но ничего не могла с этим поделать. Он очаровал ее, хоть она и понимала, что внешность никак не связана с его характером. Но когда они впервые поговорили, что-то забилось в ее душе, Гермиона увидела другую грань Драко Малфоя, и тогда она смогла оправдать свое влечение к нему. Она пообещала себе, что не будет делать первый шаг, потому что чувствовала себя дурой, которой начал нравиться неправильный для нее парень. — А ты желал видеть на моем лице обожание, чувствовать свою власть надо мной, чувствовать свою нужность. И мы действительно давали друг другу то, в чем нуждались, однако существовала проблема, которую я изначально просто не замечала, и имя ей — недоверие. Малфой нехотя мысленно с ней согласился. После войны у него ничего не осталось, все его близкие и друзья либо сидели в Азкабане, либо были мертвы, а родовое поместье находилось в руинах. Драко оставили в покое только потому, что за него ходатайствовал Поттер. Как бы сильно Малфой ни хотел признавать, однако от правды было не скрыться — он чувствовал себя одиноким мальчишкой. А Грейнджер он почему-то больше не пугал и не вызывал омерзение. Ирония заключалась в том, что ему нравилось ей нравиться, и он добился успеха в этом деле. Она переживала за него, а он ее обнимал — они находили утешение в компании друг друга до тех пор, пока это было возможно. — Обучение в Хогвартсе закончилось и вместе с ним наш конфетно-букетный период… Мы съехались с тобой. Друзья до конца не понимали, что же я нашла в тебе. Да я и сама не знала, ты просто понравился мне, а после я влюбилась, как мне казалось. Я смогла увидеть тебя другого, но, должно быть, так и не узнала тебя по-настоящему. Я правда пыталась, — в ее голосе сквозила тоска, и солнечные лучи оставили ее лицо, теперь оно выглядело посеревшим, как старый фарфор. — Мы стали часто ссориться, — кивнул Драко, смахивая светлую челку со лба. Шум волн смешивался с шумом крови в ушах, и он не мог различить, где заканчивалась боль в висках и начиналась песня моря. Как же ему хотелось выпить, тогда все смолкнет, наступит тишина. — Мы не просто ссорились, мы не доверяли друг другу. — Они пересеклись взглядами, и Гермиона поежилась, кутаясь в плащ. — Да, были светлые моменты, по типу тех, когда из моего магловского радио растекалась музыка по нашей небольшой квартирке; сначала ты плевался на меня, чтобы я выключила, а после уже поднимал меня на руки и кружил по кухне, шептал на ухо что-то неразборчивое, исследовал пальцами тело, которое тебе и так давно известно; утягивал в поцелуй и долго смотрел в глаза, стараясь в них что-то разглядеть, и ты видел мою любовь, мою покорность и обожание, я светилась, подобно звезде, ведь у меня был ты. Но вспомни вот что еще: ты не желал отпускать меня никуда надолго — думала, скучаешь, но оказалось, еще и ревновал. Но я была не лучше, потому что чувствовала то же самое каждый раз, когда ты уходил в бар. Ты возвращался так поздно, проминал собой кровать, целовал меня в висок и ложился спать. Я не могла игнорировать приторно сладкий запах духов на твоей рубашке, ты говорил, что не изменял, но я не верила. — Я и правда никогда тебе не изменял, — тихо ответил Драко. Он знал, что приносил домой запах официанток, что жались к нему в пабе в двух кварталах от дома. Иногда забывал очиститься, а временами специально, дабы посмотреть на реакцию Грейнджер. Но он ей никогда не изменял. Просто ему было интересно. — Это уже не так важно, — пожала плечами Гермиона. — Я не тебя ненавидела в те моменты, а себя, потому что не могла побороть желание повернуться к тебе так, чтобы ты обнял меня, опаляя дыханием ненавистного мне огневиски. Меня убивал не факт того, как много ты пьешь, а почему. Почему ты не находил утешение во мне? Почему я не могла тебе ничем помочь? — Я любил тебя, Гермиона, поверь мне. Но желание отвлечься от прошлого было сильнее. А с тобой у меня не всегда это получалось. Крики в моей голове раздавались чаще, чем я делал новый вдох, это сводило с ума. Может, я и сошел… Грейнджер грустно улыбнулась, вырисовывая зигзаги пальцем на песке. — Нам обоим часто снились кошмары, — она на секунду замолчала, словно проваливаясь в один из них. — Тогда ты просыпался, тяжело дышал и поворачивался ко мне, желая страсти, лишь бы забыться на время. И я покорно раскрывала глаза, отвечала на ласки, потому что хотела, чтобы ты во мне нуждался и находил именно во мне спасение. С ними подобное присутствовало всегда. Необходимость обладать друг другом, влечение и жажда привязать на поводок. Гермиона была одержима, ослепла от своей же «любви», главное, чтобы Драко принадлежал ей. А он искал любви и внимания, смиренного подчинения, возможности самоутвердиться, знания, что хоть кому-то небезразличен. — Иногда нам кажется, что мы влюблены, хотя на самом деле страдаем. Спокойствие давно покинуло меня, мне всегда казалось, что ты пытаешься меня обмануть, хотя и сам ревновал меня ко всему, что движется, — и это перестало быть нормальным. Мы оба сошли с ума, перестали видеть друг друга, лишь объекты своих безумных желаний. — Ты хочешь расстаться? — Малфой спросил без вызова или злобы, лишь надеясь услышать честный ответ. Боль в голове достигала своего апогея, он перестал слышать крики чаек, зато отчетливо различал другие. — Мне кажется, мы уже давно это сделали, — она повернулась к нему и положила голову поверх рук на согнутых коленях. — Вспомни, когда мы последний раз ссорились и когда последний раз говорили по душам? Он молчал. Слышались лишь монотонные набеги изворотливых голубых, покрытых золотом волн. — Однажды, ругаясь, ты сжал кулаки. Твои руки не шелохнулись, но мне сделалось страшно оттого, что у тебя на уме. Вот насколько я стала неуверенна в тебе. Твои глаза сверкали злостью, и я начала плакать, мы так часто винили друг друга в наших проблемах и все реже шли на компромисс… Я так хотела, чтобы ты смотрел на меня только с любовью, и подобное отзывалось во мне дикой болью. — Я никогда не хотел делать тебе больно… — его пальцы вонзились в песок, но Гермиона не обратила внимания или не захотела придавать этому значение. — Я знаю. Я делала себе больно сама. Ты не виноват в том, что я влюбилась в тебя. Я сама вгоняла шипы себе в сердце, заботливо проталкивала их глубже, не желая отпускать тебя. Хотя столько всего в твоем поведении начинало меня бесить, но я боялась разрушить то, что имела, боялась остаться ни с чем, боялась перемен. Последние яркие охровые солнечные лучи скрылись за горизонтом, оставляя коралловое небо наедине с успокоившимся морем и продрогшим от влаги песком. — Говорят, что лучше любить и потерять, чем не ощутить этого чувства совсем. Это может звучат полнейшим бредом, но мы оба с тобой должны знать, что иногда ошибки совершаются, но все в порядке, так бывает. Может казаться, что ты любишь, хотя на самом деле лишь страдаешь, — Гермиона уже пару минут как избегала его сосредоточенных потемневших серых глаз, потому что в ее собственных саднило, хоть и растягивающие душу нити стали ослабевать с облегчением. Гермиона мягко коснулась холодной руки Драко, встречаясь ободряющим взглядом с его пустым и встревоженным. Она нежно поцеловала его в уголок губ, как будто ставила быстро смывающуюся незамысловатую печать. Его кожа была холодной и соленой, как брызги волн, она внутренне улыбнулась этой мысли — этот вкус она запомнит навсегда, бережно спрячет в сознании и взглянет только тогда, когда до конца все отпустит. Драко непонимающе посмотрел на нее, когда Гермиона начала вставать с песка, отряхивая свое пальто. — Все нормально, все хорошо. В конце концов, так даже лучше для меня, — уголки ее губ дрогнули в искренней улыбке. Она развязала изумрудный шарф, за которым начал проглядывать бордовый бадлон. — Мы не нужны друг другу на самом деле. Наверное, в этом и есть мораль нашей с тобой истории. Она вложила ему в ладонь зеленую ткань, стараясь не соприкоснуться с его кожей. Когда-то она не могла нарадоваться его подарку, а сейчас ей хотелось пустить его по ветру и посмотреть, как далеко он улетит. Малфой пытался заглянуть в ее карие глаза, но Гермиона, не оборачиваясь, ушла, оставляя его наедине со слабыми волнами, элегантно стелящимися на песочный берег. В них еще отражались остатки красочного заката, только теперь это больше походило не на огонь, а на пепел, смешавшийся с посеревшей без солнца пеной. Драко ее отпустил, так и правда будет лучше. Тем временем засыпающее море продолжало тлеть, готовясь погрузиться в бархатную темноту.In the end, it’s better for me
That’s the moral of the story