Тактика отвлечения

Страх — явление до ужаса парализующее, но и до иррациональности уязвимое. С ним можно безуспешно бороться годами, а можно победить за считанные секунды тактикой неожиданного отвлечения. Так считает Сэм Винчестер, вновь столкнувшись с боязнью брата летать на самолетах, когда им обоим просто необходимо добраться до точки на карте, расположенной на другом континенте, отделенном от них аж океаном, расстояние до которой при всем желании не преодолеть в надежном салоне проверенной годами Импалы. Пригрозить Кроули сожжением его дряхлых шотландских костей во имя спасения души родного человека — обстоятельство, которым исключительно нельзя пренебречь, и Дин, со своим вышколенным чувством долга, как никто другой, прекрасно это понимает. И да, близкие отношения с железными птицами, воздвигнутыми прогрессом и силой человеческой мысли, всё ещё не имеют ничего общего с безопасностью в мозгу Дина Винчестера, но он категорически намерен разобраться с этой проблемой в назначенный срок. Решительно и безоговорочно. Просто и очевидно. Заклеив хлипким пластырем трещины ликующего ужаса, сочащегося из каждой клеточки его тела. Предсказуемо и тупо, разумеется, путем наименьшего сопротивления через алкогольное воздействие. Да, его способ притупить панику, нарастающую при одной мысли о полете — это накидаться горячительными напитками до гудящей головы и расслабленного тела, сделать всё возможное, чтобы не думать о роковом моменте и пребывать в блаженном неведении весь процесс. Вот только, просчитанная стратегия идет по одному месту посреди ночи, когда они оба безвылазно застряли в утробе воздушного куска железа, медленно скользящего во мраке над водяным пространством бесконечного «ничего» под управлением безликого пилота в человеческом мясном мешке. И, конечно, достойного плана на момент полного истребления подскочившим адреналином последних ощущений приводящего к онемению примирения с происходящим у Дина не находится, в чем этот упрямец, разумеется, не собирается признаваться вслух. Сэм начинает замечать — даже ощущать на каком-то ином уровне — перемены в состоянии Дина куда раньше него самого. Когда всю жизнь смотришь на другого человека через призму, искаженную всепоглощающим фильтром «старший брат», на которого равняешь и за которым пристально следишь, и с которым проводишь невообразимое количество времени, то уже невольно фиксируешь любые малозначительные изменения и интуитивно считываешь признаки нарастающего беспокойства, заученные на отлично. Сначала Дин облизывает губы. И делает он это не один случайный раз, который еще можно списать на быстропроходящую неуверенность, нет, он принимается делать это со систематической целеустремленностью каждые десять секунд, привлекая к ним внимание. Ещё бы на эти губы и все остальное время не обращать внимание, а тут… они влажные, блестящие, внушительно припухшие от постоянного движения языка и даже периодических прикусываний зубами. А затем эти самые губы, от которых становится невозможно оторвать глаз, начинают беззвучно напевать металлику, складываясь в различные заманчивые формы. И это уже тревожный знак, практически огромный метафорический красный флаг, развевающийся над головой и знаменующий подступающую панику. Чуть позже, подтверждая худшие предположения, к происходящему неизменно присоединяются пальцы, нервно отбивающие ритм на колене, безуспешно пытаясь попасть в выбранную губами песню металлики. От напряжения ладони явно потеют, поэтому, вынужденный прервать локальный концерт, Дин агрессивно вытирает их об джинсы, шурша тканью на бедре и переключая внимание на пах. И его дыхание становится преступно сбивчивым, даже хаотичным… Совсем как при другой, слишком хорошо знакомой им обоим активности, за которую можно опасаться вечного горения в аду, если бы они оба не знали, как ад устроен на самом деле, испытав на собственной шкуре. И да, когда Сэм опускает свою руку, расходясь круговыми движениями по напряженным мускулам, Дину на бедро, туда же, где секунду назад орудовала ладонь брата, — в первую очередь, это чистосердечный порыв успокоить, напомнить о своем присутствии и вернуть на землю грешную, расплетая клубок излишнего, практически осязаемого стресса. Дин тут же реагирует, поворачивает голову в его сторону и неловко замирает, лишь теперь ошеломленный осознанием того, насколько он, оказывается, уже взвинчен, насколько успел себя довести, и того, насколько Сэм в курсе. Выдыхает судорожно через рот, снова проводя влажной от пота ладонью по джинсам, нарочно задевая руку Сэма по дороге и кивает с отчетливой благодарностью. Сэм не может удержаться от улыбки, одурманенный осознанием своей власти над братом и особенно тем фактом, какое влияние на Дина способны оказывать его прикосновения. Тут уже сдержаться невозможно, рука сама по себе медленно и методично начинает спускаться к внутренней стороне бедра Дина. Может, дело в этой опьяняющей вседозволенности. Может, всему виной то, насколько его вечно прикрывающийся уверенной бравадой старший брат выглядит в этот момент уязвимым. Совсем как во время секса. А может, сказываются все факторы вместе, разом включающие вибрирующую и непреложную жажду нарушать осточертевшие запреты и паскудные общественные нормы. Больше, чем в одном смысле порицания. Больше, чем в двух. Да Люцифер побери, больше, чем, пожалуй, в… Больше, чем во всех возможных смыслах и по всем морализаторским статьям, начиная с неоспоримого факта, что они оба мужчины и вообще братья, и скудно заканчивая приличиями того, что вокруг мирно посапывают другие пассажиры. — Сэм, что ты делаешь? — закономерно, но хрипло и сбивчиво вдруг шепчет Дин, снова облизывая свои невозможные губы. Будто нарывается. — Тебе надо отвлечься. Вряд ли мы сейчас сможем вытрясти из стюардессы достаточно алкоголя, чтобы успокоить твои нервы, — голос Сэма, даже к его собственному удивлению, звучит спокойно и уверенно, словно он уже давно всё продумал и просчитал наилучшим образом, а ладонь беззастенчиво опускается на ширинку брата, подкрепляя озвученное действиями. К счастью, давно прошли эти безжалостные времена, когда Сэму приходилось действовать с особой трепетной осторожностью, в попытках инициировать подобную интимную близость. Опасаясь с подростковой застенчивостью, что Дин вызверится в момент, откажет беспрекословно, с силой оттолкнет, и полетит к чертям всё то, что Сэм скрупулезно и настойчиво выстраивал между ними ранее. Теперь Сэм слишком хорошо знает, что именно он делает. И еще лучше знает, что это внешнее сопротивление Дина, которое когда-то казалось окончательным приговором, не подлежащим обжалованию, на деле не стоит и ломаного гроша. — Так себе тактика, — шипит Дин загнанно сквозь зубы и с силой вжимается тазом в сидение кресла, будто это хоть как-то поможет избежать настойчивого давления ладони Сэма между ног. Приятное чувство разливается в груди от отчетливого понимания — если бы брат действительно не хотел, чтобы происходящее продолжалось, он бы без лишних пререканий и возмущений просто скинул бы руку Сэма с себя, резко, жестоко и безоговорочно. А раз ничего не предпринимает, значит, всё так и надо, значит, Сэм всё делает правильно, и им обоим не помешает сбросить возросшее по разным причинам напряжение. — Но ведь работает, — шепчет Сэм в итоге, наклонившись прямо к его уху и заставляя вздрогнуть под напором теплого дыхания и дерзких слов. — Блядь, Сэмми, — вылетает в ответ изо рта Дина, сорвано и сипло, на грани беззвучного, но Сэм уже давно научился читать его по губам. По этим блядским губам, которые блестят теперь еще сильнее в тусклом освещении салона, потому что Дин их опять облизывает. Сэм с садистской усмешкой слегка ослабляет напор, приподнимает ладонь, самодовольно наблюдая за тем, как бедра Дина ожидаемо и вопреки грубому словесному сопротивлению следуют за его прикосновением. Спина с отчаянием вжимается в кресло, ища хоть какую-то опору. Дин зажмуривается с шипением и сжимает в кулаки подрагивающие от напряжения руки. — Сэм, люди же вокруг, — шепчет он уже чуть громче, всё так же не прекращая лихорадочно и целеустремленно выгибаться в погоне за сладким давлением. Сэм демонстративно оглядывается, высовывая голову в полумрак прохода. Он и так прекрасно знает, что рядом с ними в ряду эконом-класса по счастливой случайности никого нет, а остальные пассажиры в такой час по большей части дремлют, предпочитая засунуть наушники в уши и уплыть в сновидения под знакомый бит, чем быть разбуженными непредвиденным шумом со стороны во время такого длительного перелета. И все же, он совсем убирает руку, заставляя Дина разочарованно опуститься полностью на сидение с тихим жалобным звуком, пусть Сэм и делает это только для того, чтобы достать хорошо упакованный плед и накинуть им на колени во имя чрезмерной предосторожности. — Так лучше? — спрашивает он с ласковой, но, вероятно, лукавой улыбкой, встречаясь взглядом с широко распахнутыми от удивления глазами брата, в которых вновь разрастается волнами, казалось бы, секунды назад подло отобранное предвкушение. Не дожидаясь и без того очевидного ответа, Сэм юрким движением ныряет рукой под плед, шарится широкими, вдохновляющими поглаживаниями по бедрам, выбирая тактику дразнящей пытки. Все же, не стоит под напором собственного возбуждения забывать о главной цели происходящего — отвлечь, сбить Дина с курса собственных страхов одним из самых приятных для них обоих способов. Сэм ведет руку медленно, самыми кончиками пальцев проходится по всё сильнее набухающему бугру в джинсах Дина под пледом снова и снова, выбивая из того задушенные, хриплые вздохи. И он вполне готов продолжать в том же духе приличный период времени, но самолет внезапно крайне значительно потряхивает на воздушной яме, с легкостью выбивая Дина из его расслабленного сексуальными намеками состояния. Дин резко поворачивает голову к стеклу иллюминатора, с ужасом вглядываясь в кромешную тьму бесконечного неба, словно у них уже отказали все двигатели разом, и эта информация была безучастно подтверждена голосом капитана в динамиках. Его возбуждение заметно оседает под пальцами Сэма, совершенно не помогая первостепенной задаче отвлечения. — Дин, — зовёт Сэм тихо в условиях заполненного самолета и попытках не напугать брата еще сильнее, но все же старается звучать с определенным авторитетом, принимаясь теперь уже агрессивно и настойчиво расстёгивать чужую ширинку, совершенно не впечатленный жалким препятствием на воздушной дороге. — Посмотри на меня, Дин. Церемониться нет времени, так что Сэм обвивает свои пальцы вокруг его члена уверенной, надежной хваткой, наконец-то позволяя себе встретиться с братом взглядом, и вкладывая в этот самый взгляд всю доминирующую авторитетность, на которую способен, осознавая, что именно в текущий момент масштабной уязвимости она необходима ему как никогда. — Если тебе будет легче, можешь продолжить напевать металлику, — ободряюще шепчет Сэм, прислоняясь дразняще к самому уху и начиная медленно, тягуче надрачивать член Дина, возвращая того в преждевременно утерянное, возбужденное состояние. — Заткнись, — выдыхает наконец Дин с нервным смешком, явно тронутый и сомнительной заботой, и невозможной абсурдностью происходящего. — Сучка. — Придурок, — ласково воркует Сэм в ответ, не нуждаясь в большем, и все же обводит пальцами головку обнаженного члена Дина и наклоняется ближе к брату, чтобы с дразнящей издевкой лизнуть местечко прямо за ухом, стимуляция которого, как он уже давно выяснил опытным путем, быстро превратит Дина в податливое, дрожащее нечто и точно крайне эффективно отвлечет от ненужных страхов. Самолет неумолимо набирает обороты, маскируя шумом двигателей влажные звуки поцелуев, сбившееся дыхание и нервное трение кожи. Сэм и без того знал, что Дину много и не потребуется, так что, он уверен, — на его лице ни тени удивления, когда спустя какие-то приблизительно пять минут Дин стремительно доходит до разрядки. Сэм невольно улыбается, чувствуя, как неизбежно вместе со спермой на всю его руку, выходит и последнее напряжение, возвращающее это незабвенное опьянение самодовольства. С некоторым сожалением Сэм оставляет на шее Дина последний засос и отстраняется, провокационно вытирая испачканные спермой брата пальцы об несчастный плед, сбрасывая ушлую, призванную скрывать очевидное ткань на пол и активно помогая Дину застегнуться. Дин, наконец, снова открывает свои бесконечно зеленющие глаза, окидывая Сэма бесконечно невозможным в своей космичности и настолько же ошалевшим взглядом. — Ну что, моя тактика всё-таки сработала? — самодовольно улыбается Сэм, непроизвольно делая глубокий вздох, лишь бы не позволить телу обрести возможность воспарить раньше времени, упиваясь своим неумышленным, но таким неизбежным моментом искреннего самолюбования. Дин по всем признакам сглатывает тяжело, позволяя кадыку глубоко уплыть в горло, и продолжает эту свою необъяснимую игру. Смотрит на Сэма, не мигая, прежде чем загнано и почти побеждено прошептать: — Ещё как. А после, собиравшись все же с духом, хватает Сэма за руку и тянет в сторону туалетов самолета, пока всё ещё нелепо мигающих разрешением. Туда, где Сэму остается испытать на собственном опыте, что даже в условиях крайне ограниченного пространства, некоторым губам может найтись применение получше, чем нервно облизывать их каждые десять секунд из-за страха летать. Например, эти самые бесконечно сводящие с ума желанием губы «старшего брата» оказываются более чем готовы плотным вакуумом обхватить его член и дать ему куда как больше поводов для самодовольства.