Цветок папоротника

Я точно помнила: тогда стоял июль. Матушка сильно злилась на меня, а жизнь пошла по острому лезвию. И тогда я приняла самое взрослое решение для своих шестнадцати лет – забыться в объятиях озера. Мое сердце с каждой секундой наполнялось ледяной водой, а глаза угасали, словно тухли огни во Тьме. Тогда твоя горячая рука коснулась моего сердца, и в него влилась новая жизнь. Твоё лицо показалось мне знакомым: звёздные глаза, щетина и искусанные губы, пытающиеся все время сказать колкость. – Решила поплавать сегодня подальше? – сквозь шум воды пробился хриплый голос. Сердце почувствовало запах сигарет и коньяка. Твои грубые руки сняли с меня мокрое платье и прижали к себе. Я могла поклясться: твоё сердце тоже пропустило удар. Перед тобой лежала чистая невинная девушка, ты мог бы воспользоваться этим положением, но не стал. Возможно, это был первый шаг к тому, чтобы наши сердца забились вновь. Ты подарил мне папоротник. – Меня зовут Карл, – сказал ты со смущением, отдавая пару листьев. Лёжа под ним, я смотрела в яркие огни, которые указывали мне на выход. Ты, как и я, был мёртв, но мы старались, чтобы хоть кто-то из нас ожил. Но я тогда и представить не смогла, что это буду не я. Но это было уже всё неважно, ведь ты был рядом. Ты украл меня в ночи, словно колье. Ты нёс меня на руках, а твари, что ходили за тобой по пятам, приветствовали нас в нашем доме. Тогда я была счастлива, ведь впервые почувствовала заботу и любовь от кого-то. Хоть этот кто-то и не был человеком… Но это было всё неважно, ведь ты был рядом. В ночь ты облачил меня золотом, а после я разделила с тобой ложе. Тогда в свете огней я прошептала: – Я не прощу тебя, если ты покинешь меня, – держа тебя за шею, я смотрела в янтарные глаза, в которых чувствовалась любовь. Прошо четыре месяца после того, как мы жили вместе. Матерь Миранда не знала, что у одного из её детей будет ребёнок. Тогда мы с Карлом спорили, как же будут звать нашего ребёнка. – Если будет девочка, – говорила я, гладя живот, – то назовём её Сицилия. На что я услышала смешок. – Тогда если ты подаришь мне мальчика, я назову его Крампус, – со смехом сказал тот, положив руку на чуть округлый живот. Каждый из нас согласился на это. Тогда я не переставала думать. Наш покой, наша любовь, они были так глубоки, словно были… Тьмой? Но это было неважно. Через пару месяцев появился он: горе папаша, чью дочь украла Миранда. Нет, я его не осуждаю. Я даже могу понять его, но каждый из нас хотел быть родителем, даже Миранда. Ты не должен был убивать братьев и сестёр Гейзенберга. Нет, не должен был… – Оставайся здесь, – судорожно говорил он, целуя напоследок живот, – я что-нибудь придумаю, милая. Клянусь. И я поверила. Итан пришёл на фабрику за своей дочерью, но увидел меня. Он приставил ко мне пистолет, ведь думал, что я один из экспериментов. Но ты быстро сдался, ведь понимал, что и я будущий родитель. Но тогда что-то немыслимое поднимало тебе руки, наводя дуло пистолета на меня. – Я думаю, – говорила я, рыдая навзрыд, – что у меня будет двойня. Ты боролся сам с собой, чтобы опустить пистолет, но твои руки словно кто-то дёргал за невидимые нити. И тогда раздался оглушительный выстрел. Тело упало, а кровь потекла из тонких губ, пачкая бледное лицо. Итан испугался и почувствовал груз вины, пока Гейзенберг не убил его в тот же момент, что и меня. Тогда я увидела твоё обеспокоенное лицо. Ты держал меня, словно я ничего не весила и во мне не было двух жизней. – Я опять умираю, – с болью в сердце сказала я. Хоть ты и был обеспокоен, ты не плакал над моим умирающим телом. Тогда я всё поняла: я была частью игры. Ты держал меня около себя только для того, чтобы использовать… – Сицилия, – донёсся до меня голос, что был уже скрыт под толщей воды, – я назову дочь Сицилия. Я точно помню: сейчас стоит июль, а в руках держался цветок папоротника