Не оставляй меня одного, пожалуйста

Жан не помнит сколько времени прошло с его смерти. Неделя? Месяц? Пара дней? Он не считал. Хотя, кому он врет, конечно считал. Ровно 24 дня минуло с того момента как нашли тело Марко. 24 гребаных дня, а он так ничего и не сделал. Кирштайну даже похоронить его нормально не дали. «Эпидемия. Зараза… И бла-бла-бла». С его уходом все резко изменилось. Пошло по пизде, так сказать. А может оно и раньше шло, вот только с вечно улыбающимся Марко под боком этого не чувствовалось. Рядом с ним было тепло, уютно и пахло Домом. Хотелось сжать в объятьях этого парня и пересчитать поцелуями все его веснушки. На щеках, плечах, спине. А потом накрыть вечно искусанные в кровь губы своими. И целовать, целовать, целовать. Жаль только, что теперь это так и останется лишь мечтами. Ведь Марко больше нет. Пора принять тот факт, что Бодт мёртв. Что он больше никогда не улыбнётся своей прекрасной улыбкой, не посмотрит на Жана своими огромными, такими любимыми, карими глазами, не расскажет какую-нибудь забавную историю из жизни, после которой будет неловко улыбаться. Жан не может этого принять. А может, просто не хочет. Ведь признать, что он мертв - значит отпустить. Осознать, что проебал. Проебал его, того самого любимого человека, которому так и не успел признаться. Кирштайн лежит на кровати, бездумно глядя в потолок. За этот месяц он изучил абсолютно каждую трещинку, каждый уголок этой чертовой комнаты. Здесь странно. Вроде все то же самое как и в их.. Нет. Его прошлой комнате. Но атмосфера здесь... Другая, что-ли... После смерти Марко Кирштайн попросил переселить его. Никто, почему-то, противиться не стал, хотя переселение в разведкорпусе считалось роскошью. Жан не стал спрашивать почему. Дверь тихо скрипнула. Кто-то вошёл. Жан сделал вид, что спит. — Эй, Жан. — только его не хватало. Конечно, кто же это мог быть если не Йегер? — Ты спишь что-ли?! Эрен прыгает на кровать. Та жалобно скрипит. Жан «просыпается». — Спал. Но благодаря тебе, больше нет. — В своей обычной манере отвечает Кирштайн. Нет абсолютно никакого желания общаться с кем — либо. И в последнюю очередь хочется чтобы этим кем-то был Эрен. — Ну? Чего тебе? — Мы через 20 минут выходим. — Заметив удивление на лице собеседника, Эрен поясняет. — В больницу. Командор вчера говорил. Больница. Точно. Он совсем забыл, а может и не запоминал вовсе. Возвращаться в это адское место не хотелось от слова «совсем». Пусть там все и вычистили, но для Жана это помещение насквозь пропахло гарью, разлагающимися трупами и смертью. Его смертью. Жан встряхивает головой, прогоняя все мысли к черту. Он сделает. Это его солдатский долг. — Понял. Спускаюсь. — И тут же, в подтверждение своим словам, садиться на кровати, надевая сапоги. — Ага. — отвечает Эрен, потупив взгляд. Потом добавляет тише. — Жан, скажи, ты... — Я в порядке. — И глазами сверлит. В самую душу смотрит, так что Йегер не решается перечить. — Как скажешь... Ждём внизу. **** Больница. Жан с детства их не переваривает. А с недавнего времени, его буквально выворачивает от одного только вида этих белоснежных стен. Радует то, что пришли они сюда ненадолго. Нужно помочь с пациентами, пришедшими в себя после произошедшего и забрать нужные разведкорпусу медикаменты для будущей экспедиции. Это займёт от силы пару часов. Жан потерпит. Встречает их молодая женщина. Мари. Зам. главврача. Она же провожает ребят к собственно месту действия. Просторное помещение со светлыми стенами и окном в пол. А на полу... Десятки и десятки спальных мест. И почти на всех — люди. Старики, взрослые, дети... И он. Жану кажется, что это сон. Прекрасная мечта. Если это так, то Жан точно не хочет просыпаться. Никогда. Компания рядом с ним застывает на месте, как и он. А спустя мгновение кидается к своему «воскресшему» товарищу. Марко стоит около стены и о чем-то увлечённо спорит с врачом. На шум он поворачивается не сразу, а как только делает это то тут же попадает в кольцо тёплых рук. И не одних. Сколько их? Пять? Шесть? Больше? Он не успевает считать. Марко рад их видеть. Он уже два дня как в сознании, но никто так и не хочет его отсюда выпускать. Конечно, он понимает, что чудом выжил и ему нужен отдых. Но другие до сих пор думают, что Бодт мертв. Он думает, что Марко мертв. Осознание приходит не сразу. Марко видит много рук, улыбающихся и плачущих лиц, но не видит его. Не видит Жана. Неужели не пришёл? А что если он... Не успевает он зачончить мысли, как замечает любимую фигуру. Товарищи, обнимавшие его расступились и теперь задавали какие-то вопросы, которые он не слушал. Всё, что для него сейчас существовало это тихое, но такое искреннее «Мар...ко?». Это даже забавно, он ведь не мог взаправду его услышать. Расстояние слишком велико. Но в голове отчётливо звучал голос Жана. Жану не верится. В висках бьётся только одно «живживживжив» и сердце так сильно бьется в грудной клетке, гразясь разорвать её на части. Ноги сами срываются с места и уже через миг он перед ним, неверяще сжимает Марко в объятьях. Предательские слезы и не думают останавливаться, застилая глаза пеленой. — Ты жив... — севшим голосом произносит Жан в изгиб шеи Марко. Его Марко. Теперь Жан это ходячее солнце ни на шаг от себя не отпустит. — Да.. Да. Жан, я... — парень не успевает договорить, его перебивает сбивчивый шёпот. — Я-я так скучал, боже. Я ведь думал, ч-что... Что ты... Что ты мертв. Мне так много нужно тебе сказать. Так много. Т-ты т-только не оставляй меня больше. Пожалуйста. — Жан поднимает заплаканные глаза, проходится взглядом по родному лицу и снова утыкается в изгиб шеи. — Пожалуйстапожалуйстапожалуйста. — его едва слышно, дыхание щекочет кожу. — Я тебя так сильно люблю, пожалуйста, только не делай так больше. Не оставляй меня одного, пожалуйста, Марко. Прошу... — Жан ненадолго замолкает, переводя дыхание. Дышит сбивчиво, через раз. И всхлипывает так, что слушать это просто невозможно. Сердце разрывается. А у Марко и вовсе замирает. Жан... Любит его? Ему не послышалось? До Жана смысл сказаных им слов доходит не сразу. А когда доходит, то он думает, что снова все испортил. Он напрягается, хаотично выдумывая оправдания и поэтому не сразу слышит тихое «и я тебя». После этого весь мир перестаёт существовать. Есть только они вдвоём. Жан сильнее стискивает больничную рубашку на спине возлюбленного, силясь прижаться к нему ещё сильнее. Слиться в одно целое. Стать наконец единым. И наконец выдыхает, когда слышит такое желанное «Я больше тебя не оставлю, обещаю», понимая, что все это время не дышал. Не жил, но существовал. Теперь уже плевать, что будет завтра. Плевать, что подумают люди. Это не имеет значение. Для них существует только здесь и сейчас.