Бытовой немецкий

Это началось далеко не сразу. Вообще-то, совсем недавно. У них с Калининградом уже давно выработалась привычка разговаривать друг с другом обо всём на свете. Сначала это нужно было, чтобы решить если не все, то большинство их конфликтов. Найти, наконец, либо решение, либо компромисс. Потому что да, они оба уже устали от своих стычек, заканчивающихся в лучшем случае взаимными оскорблениями, а в худшем – дракой. Потом, через лет 10, это стало необходимо, чтобы узнать друг друга получше – они потихоньку становились друзьями. Не без промахов, но общий язык удалось найти. Позже, когда они только начали состоять в отношениях, разговоры носили уже более личный характер. Тогда было важно "раскрыть душу", как говорят люди. Разумеется, когда разговоры имели такую неотъемлемую составляющую их отношений (какими бы те ни были), они становятся уже не необходимостью, а привычкой. Обсуждение личных проблем, общих, или просто каких-то тем, никак не связанных конкретно с ними, стало не только чем-то важным, но и просто приятным времяпровождением. Они не сплетничали, конечно (делать им больше нечего). Сплетничать и разговаривать далеко не всегда одно и то же, а с бывшим Кёнигсбергом они именно разговаривали. Хотя бывало и так, что кому-то из них хотелось просто помолчать и послушать. Тогда либо он, либо Вильгельм уводили разговор (по сути монолог) в какие-то свои рассуждения. Грише особо нравилось, когда Калининград начинал философствовать. Несмотря на то, что далеко не всегда он мог понять, к чему хочет подвести итог Твангсте, было в этом что-то успокаивающее. Гриша же больше ударялся в историю, если настроения говорить не было у немца. Поэтому, когда пару месяцев назад они снова болтали ни о чём, лежа на кровати, и речь зашла про то, что Питер попросил Вильгельма почаще говорить с ним на немецком, Гриша не увидел ничего странного и тем более страшного. – А зачем ему это вообще? – Гриша притянул Вильгельма ближе к себе, чтобы немец мог положить свою голову ему на плечо. А тот не стал мелочиться – рукой приобнял торс Волгограда и переплёл их ноги. – Увлёкся немецкой литературой, – с довольным вздохом спокойно ответил Твангсте. – Переводчики не всегда могут донести нужный смысл, обозначенный автором, поэтому Alex посчитал, что лучше читать сразу в оригинал. Но он долго не практиковал немецкий, вот и обратился ко мне. – Понятно, – сказал Волжский, зарываясь пальцами в волосы Калининграда, получая на это ещё один довольный вздох. На губах Гриши словно сама собой появилась лёгкая улыбка. – Но предупреждаю сразу – я могу забыться. – Мм? – В смысле... Есть вероятность, что я и в наших разговорах могу вдруг перейти на немецкий, – было сказано с некой настороженностью. – Тебя это беспокоит? – Волжский с недоумением посмотрел на немца. – Меня? – Вильгельм приподнял голову, чтобы в ответ взглянуть на Волгоград. – Это я должен спрашивать. Тебе... Меня волнует, не будешь ли ты против немецкой речи, да ещё и в твой адрес. Волжский немного растерянно смотрел в глаза всё ещё немного настороженного Твангсте, не понимая, с чего вдруг он может быть против. И только через пару секунд до него дошёл смысл вопроса. Чёртова Вторая Мировая. Чёртова самая кровавая битва в истории человечества, прошедшая как раз в его городе. Гриша до сих пор отчётливо помнит пыль, грязь, взрывы и свист пуль над головой на улицах. А также ор голосов, отдающих приказы. Не только его жителей и солдат советской армии, но и немецких фашистов, пытающихся захватить город. Неудивительно, что Вильгельм напрягся. Это предупреждение явно показывало, что он не удивится, если в ответ от Волгограда получит резкое "уж постарайся следить за своим языком". Не просто не удивится. Примет. Но Гриша ласково коснулся рукой щеки Калининграда, невольно побуждая того прикрыть глаза. – Знаешь, где-нибудь до 70-тых я бы действительно был категорически против. Но сейчас... – Волгоград легко усмехнулся, продолжая поглаживать немца по щеке. – На самом деле ты уже не раз говорил при мне на немецком. Далеко не всегда ты знал, что я нахожусь рядом, но всё же. И, как видишь, всё в порядке. Бывший Кёнигсберг в ответ расслабился и мягко улыбнулся. И действительно, через пару недель после этого разговора Вильгельм осознанно начал допускать немецкую речь рядом с ним. Но это были лишь какие-то отдельные слова, чаще всего в монологах немца. Например, когда они сидели в кафе и пили кофе. – А иметь ли наше мнение и чувства хоть какое-то значение, если мы, города, всего лишь заложник действий людей? Нам нельзя уехать из своего города навсегда, мы не умрём в глубокой, но счастливой старости, мы не можем жениться на смертном, даже если мы влюблены, нам не излечиться от депрессии, сходив к терапевт. Насколько же великое проклятие бессмертие, где твои решения не имеют смысла. Traurigkeit. Твои мысли, Gregor? – Блять, нахуй я сюда пришёл? – проворчал Гриша, на что получил негромкий смех немца. Но сейчас, спустя два месяца, у Твангсте появилась идея фикс говорить Волжскому на немецком целыми предложениями. И Гриша не против, только... Да чёрт, судя по содержанию того, что говорил ему Вильгельм, тот понятия не имеет, что бывший Сталинград вообще-то тоже знает немецкий. Выучил, причём давно уже. Начал изучать его ещё после Первой Мировой. Вот только легче от этого не становится – понимать-то он понимает, что говорит ему немец, а вот как реагировать не знает. Вроде бы Калининград не произносит ничего такого, что нельзя сказать Грише и на русском, но... Но. Просто но. – Ich liebe deinen Rücken so sehr, – говорит вдруг Твангсте, заходя на кухню и подходя к Волгограду, чтобы провести руками от плеч до поясницы Гриши – тот лишь в одних штанах заваривал им кофе. – Es seht aus, als habe ich einen Fetisch für sie. Breit, muskulös, stark. Und deine Narben verderben sie überhaupt nicht. Im Gegenteil, sie zeigen nur, wie hartnäckig und unbesiegbar du bist. Ich liebe dich, – заканчивает Вильгельм, обнимая Волжского за торс со спины и оставляя поцелуй на правом плече. – Доброе утро, – просто отвечает Гриша, слегка поворачиваясь, чтобы передать немцу его чашку с готовым кофе. – Доброе, – соглашается Твангсте, забирая напиток.

***

– В этом месяце будет проходить презентация той немецкой книги, о которой ты мне говорил; какое-то издательство взялось за перевод. Не хочешь сходить? Автор тоже там будет. И как раз в твоём городе, – предлагает Волжский, дочитывая в телефоне статью издательства. – Du bist so ein Romantiker. – Что? – Волгоград с недоумением поднимает взгляд на Твангсте. – Du bist ein Romantiker, – повторяет немец, слегка улыбаясь. – Das ist eines der Dinge, die ich an dir am meisten mag. Äußerlich magst du beeindruckend sein, aber innerlich bist du so süß, – Вильгельм немного посмеивается, видя, что Гриша слегка нахмурился. – Niedlich. Да, давай пойдём. Можно и Петербург позвать, он вроде тоже интересовался этой книгой. В ответ бывший Сталинград только кивнул, продолжая что-то читать с телефона. Ну, или только делая вид, что читает. Твангсте же, ранее отвлёкшийся, чтобы выслушать Волжского, снова начал разбираться в документах, переданных ему Гришей от Москвы. Образовалась уютная тишина.

***

– Тц. So schöne Hände, – произнёс вдруг Вильгельм, стоя вместе с Волгоградом в аэропорту, провожая. Немец, не удержавшись, взял одну ладонь Волжского в свои, продолжая рассматривать руку Гриши и проводить по ней большими пальцами. – Groß, aber nicht zu groß, mit langen Fingern. Ich muss versuchen, sie zu zeichnen. Klim hat mir erst kürzlich ein Album und einen Satz Bleistifte geschenkt, – Твангсте слегка кивнул самому себе, переведя взгляд на наблюдающего за его махинациями Волжского. – Удачно добраться до дома, – прощается Вильгельм, получая в ответ поцелуй в лоб от Волгограда. – Я напишу, как смогу, – обещает тот. – До следующих выходных. Бывший Кёнигсберг кивает в ответ.

***

– So ein empfindlicher Hals. Streicheln ist ein Vergnügen, – с придыханием высказал мысль Калининград, продолжая целовать, покусывать и вылизывать шею Гриши, попутно стараясь снять свою обувь и верхнюю одежду. Они не виделись вот так, вживую, целых три с половиной месяца, занятые работой. Соскучились. Так что, стоило немцу закрыть за собой дверь квартиры Волжского, он тут же прижал Волгоград спиной к стене, припадая губами к шее и чувствуя, как сильные руки более крупного мужчины притягивают его за талию ближе, а голову запрокидывают выше, чтобы открыть для Вильгельма больший доступ к горлу. Вот Твангсте прикусывает чувствительное место под челюстью и в ответ слышит хриплый стон Гриши. – Ja. Halte dich nicht zurück. Ich will dich hören. Dein Stöhnen haut mich einfach um, – с явным возбуждением горячо произносит Калининград, сняв, наконец, свои пальто и свитер; от ботинок он избавился в первую очередь. – В спальню, – почти рычит Волгоград, поднимая Вильгельма за бёдра, побуждая того обвить ногами его талию и унося в комнату. Их комнату.

***

– Wisst du, psychologisch gesehen führt Vergeltung selten zu der Katharsis, nach der wir suchen, – сонно говорит Твангсте Грише, вознамеривавшемуся с утра отомстить немцу за свою искусанную и покрытую засосами шею. Той же "услугой", разумеется. – Мм? – мычит Волгоград, не отрываясь от своего занятия. – Продолжай, – уже скорее возбуждённо, чем сонно, отвечает Вильгельм и слегка выгибается под Волжским, откидывая голову назад и кладя руки Грише на спину.

***

– Ich muss herausfinden, welches Shampoo und Duschgel Sie verwenden, – пробормотал Калининград, сидя на бёдрах Волжского, недавно вышедшего из душа, и вдыхая его запах, уткнувшись лицом между шеей и плечом. – Du riechst so gut, – Вильгельм не смог удержаться от лёгкого поцелуя в плечо. Гриша глубоко вздохнул. Ну всё, хватит. Это не может больше так продолжаться. – Виль? – Мм? – Normales Herrenshampoo mit Menthol. Das Gel ist das gleiche, aber mit einigen anderen kleinen Terminen. Ja, es gibt verschiedene Schampooarten. Lass uns in den Laden gehen und einen Blick darauf werfen, – Волгоград обнял немца, пока говорил, заметив, как тот вздрогнул. На пару мгновений образовалась оглушительная тишина. Волжский начал медленно поглаживать спину Твангсте, отмечая, что тот ещё и напрягся. Но уже через несколько секунд в комнате раздался сдавленный стон. Бывший Кёнигсберг положил голову на ранее поцелованное плечо Гриши, чтобы спрятать от того своё лицо. – Господи... – раздалось со стороны немца, на что Волгоград весело рассмеялся. – Да ладно тебе, Виль, всё не так плохо. Никакой катастрофы не произошло, – со смешком прокомментировал Волжский. – "Никакой катастрофы не произошло"?! – Вильгельм даже выпрямился, чтобы с возмущением взглянуть на бывший Сталинград. – Да ты... Ты... Почему ты сразу не сказал, что знаешь немецкий? – Твангсте слегка ударил Гришу по груди. – Я же тебе столько всего наговорил, думая, что ты меня не понимаешь! Ну твою же мать, Волжский! – немец тут же попытался слезть с ног Волгограда, но тот ему не позволил, притягивая Вильгельма ближе к себе. – Не понимаю твоих возмущений, – всё ещё весело ответил Гриша. – Ты не говорил ничего обидного. Наоборот, лишь различные комплименты в мой адрес, – Волжский мягко обхватил одной рукой подбородок Калининграда, попытавшегося отвести от него взгляд, а второй продолжая приобнимать немца. – Не буду скрывать, мне было приятно. Но ты мог без каких-либо проблем сказать мне всё это и на русском, точно зная, что я тебя пойму. Так почему нет? – Не знаю... – пробормотал Твангсте, чувствуя, как Волгоград большим пальцем начал поглаживать его по щеке. – Просто... На меня, вроде как, находит. Чёрт, ну не знаю я, как это объяснить! Я вижу тебя, и под эмоциями мне хочется сказать тебе что-то, что ты не поймёшь. Знаешь, будто делаешь какой-то намёк, искренне желая, чтобы человек его понял, но всё равно испытывать облегчение, что этого не случилось, – бывший Кёнигсберг тяжело вздохнул. – Я правда не знаю, как объяснить. Гриша задумчиво промычал. – Ладно, кажется, я тебя понял. Но если ты вдруг захочешь снова что-то сказать, чтобы я этого не понял, тебе придётся постараться, – усмехнулся Волжский, снова притягивая Твангсте ближе к себе. Хотя казалось бы, куда ближе? Свободного пространства между ними уже давно не было. – Я знаю не только немецкий и русский, – с некой дерзостью ответил Вильгельм, смотря прямо в красно-коричневые глаза Волгограда. – Как и я, – легко отозвался Гриша, приближаясь к лицу немца, чтобы поцеловать. – Ты старше меня и даже был столичным городом, так что я понимаю, насколько ты образован. Но и мне есть чем тебя удивить. – Звучит интригующе, – с улыбкой признался Твангсте уже в губы Волжского.