Мне слишком тесно взаперти.

Они боялись меня. Избегали. Прятались, стоило мне зажечь свечку в избе. Казалось, вся жизнь их состояла в этом. Я никогда не интересовался тем, что во мне так удивляет, будоражит умы. Мне было все равно, чем занимались эти существа, когда не подглядывали за каждым моим движением. В этот день они непрестанно бегали по деревьям, пока один из них не упал, взглянув в мои глаза. Я рассмеялся, потому что он хотел меня развеселить. Но потом понял, что не узнаю себя. Я подошел к зеркалу и увидел что-то абсолютно неизведанное. Огромный бородатый мужчина. Крепкие руки, тяжелый взгляд. Я так устойчиво стоял, что казалось, ноги уже приросли к земле и пустили корни слишком глубоко. И я не мог сдвинуться с места. В тот день было особенно странно. Все, что тревожило меня, неописуемо. Никакими словами, ни на каких языках. Нет такого шифра, даже рисунка, который я мог бы нарисовать. Я не умею рисовать, но я попытался бы, если бы это имело смысл. Меня окружала невыносимая тьма. Вообще, каждый день. Она начиналась с самого восхода солнца, когда я слышал шелест травы и краем глаза замечал снова и снова бегущую толпу. В этот момент наблюдатели выглядели несчастными. Но, видя меня, тут же начинали веселиться, будто я был их стимулом, амулетом, сохраняющем веселье. У них была настоящая зависимость. Я чувствовал себя в зоопарке, что, собственно, никак не смущало. Ведь это судьба. Что-то предопределенное богиней Макишью. И я не смел вмешиваться или молить об ином. А в роковой день тучи сгустили небо, как миллионы летучих мышей. Как демоны в страшных темных плащах. Когда зрители расселись по местам, грянул гром. Я очень отчетливо рассмотрел мелькнувшую молнию. Перун сильно гневался на меня. Я же, как назло, все стоял себе, вросший слишком глубоко. И тут мне стало очень обидно, а потому лицо исказилось в самом злобном выражении. Я вскинул руки ввысь, опустив голову, а потом поднял ее и громко зарычал. Зрители упали на колени и стали молиться. А я свалился без чувств. Было все так же темно, когда я очнулся. Только никого уже не было. И я впервые почувствовал себя на свободе, хоть и был заперт. Я смотрел в зеркало и кричал, рассказывая, насколько мне хорошо. Мне было так весело! Хоть что-то и щемило в груди. Я начал скакать по избе, опускаясь на все четыре конечности. Я не знаю, что сказать. Да и какое может быть мне оправдание, поколь я единственное чудовище на Земле. Я только скажу, что стало как никогда грустно, когда наблюдатели снова вышли из гущи леса. Куда-то делась моя самая огромная в мире свобода. Теперь скакали они, и считали себя самыми свободными. Но я знал, что это не так. А сделать ничего не мог. И за это наказан. Когда я умер, не было никого, кто подошел бы ко мне. Они держались на расстоянии, кидая странные железяки. И мне снова хотелось смеяться. Я остался один, но почти ни о чем не жалел. Жаль только, больше не мог посмотреть в окно. Его заколотили.