Чёртик из табакерки

      — А подпись? Ты забыл подписать!       —Не буду я это подписывать!       —Будешь! — Бекля угрожающе приблизился к Стаховскому. — Разве ты не подпишешь свою лучшую работу?       Альберт неуверенно глянул на лист с нарисованным Беклей и помотал головой.       —Да там всего-то подписать: «С любовью, Альбертик!» — продолжил Саша, не дождавшись протеста от художника, но после услышанного Альберт возмутился с новой силой.       —Ты совсем с ума сошёл, что ли?! С какой ещё, к черту, любовью?! Ты что вообще задумал?!       —А вот тебе этого знать не обязательно, уговор есть уговор! Заставьте его, парни! — после этих слов когда-то товарищи, а теперь просто тушки хулигана сжали Стаховского за плечи. «А ловко я это придумал, » — думал Бекля, — «Вот теперь не будет нарываться и высовываться. А какой у него взгляд злющий, ух!». Последней мысли Саша немало удивился, но возмущённый вид парня его заворожил.       —А не пойти бы тебе с такими предложениями куда подальше?! — резко выпалил Стаховский, не сразу сообразив, по всей видимости, чем ему это может обернуться.       Не ожидал такого ответа и Беклемишев. Хулиган, быстро вспомнив, что он до сих пор стоит голый, за секунду оделся и опасно приблизился к сидящему на бетонной плите и прижатому со всех сторон парню.       —Слушай ты, ты сейчас нарвёшься, ты… — Бекля не договорил, ведь увидел, что Альберт до сих пор дергается. Чтобы остановить попытки Стаховского освободиться, Саша сжал руку на колене художника, прежде чем успел подумать о приличии и уместности этого жеста. А когда до него дошло, в каких обстоятельствах он оказался, отступать было уже поздно.       Чего совсем не мог ожидать Беклемишев, так это того, что Альберт после этого глубоко выдохнул, так, будто ещё чуть-чуть и застонет, от чего Саша ещё крепче сжал руку и подвинул ее ближе к краю шорт…       Воспользовавшись замешательством противника, Альберт попытался вырваться из цепких рук хулигана, а свободной ногой предпринял попытку пнуть Беклю, но тот заметил движение Стаховского, хотя и оторвался от парня, оставив красный след от руки на коленке. Но след буквально секунду горел, а потом мгновенно исчез, все-таки пиявцы быстрее регенерируют, чем люди. «А жаль, что даже синяка не останется.» — с грустью подумал Бекля.       —Слушай ты!.. это уже ни в какие ворота не лезет! Ты… — возмущённо начал Альберт, но Беклемишев его опередил.       —Ты вообще не по-пацански себя ведёшь, а как этот самый… — Саша не сразу нашёл подходящее слово. — Ах, да, гомосек!       —Я-то гомосек?! Гомосек — тот, кто перед другими парнями раздевается!       —Гомосек — это тот, кто стонет, когда его хватает парень за коленку!       —Гомосек — это тот, кто хватает парней за коленки!!!       —Гомосек — это тот, кто ходит с длинными патлами и вечно тусуется с девками!       —Гомосек — это тот, кто обращает внимание на волосы других парней! И вообще, что такого гейского в том, чтобы общаться с девочками?       —А то, что…       —Беклемишев!!! Что это такое?! — прервала их милую беседу вожатка второго отряда. Компания Бекли отлипла от Альберта и сделала максимально невинный вид, мол, мы просто общаемся с другом, что тут такого?       —А ну отдай сюда! — Саша выхватил рисунок из рук Стаховского. — Без тебя справлюсь.       —Идиоты… — еле слышно пробубнил Альберт и поспешил удалиться с поля боя.       Бекля разгладил смявшийся лист. Пока он принюхивался к воздуху, он учуял едва уловимый, на границе восприятия, запах цветов. «Знать бы ещё, что это за цветы пахнут. Но что-то мне подсказывает, что здесь такие не растут. Что это тогда?» — думал Саша, пытаясь понять, откуда запах. Но вскоре он исчез, оставшись только на рисунке едва уловимым шлейфом. «Странно все это, конечно. Но да ладно, приступим к главному делу.».       Портить рисунок Альберта Бекле не хотелось, но того требовал его план. Если вы подумали, что выходка Беклемишева ограничится раздеванием и неудавшимся домогательством, то вы ошиблись. Саша взял карандаш и аккуратно пририсовал темные, густые, волосы до плеч, как у Стаховского, вместо своего белобрысого чуба. «И зачем пацану такие волосы? Интересно, они мягкие?» — он тут же представил, как едва ощутимо прикасается к шевелюре Альберта, и как его руки ощущают мягкие волны длинных темных волос, а затем их обладатель поворачивается к Саше и смотрит ему прямо в глаза, но без злости и возмущения, как сегодня, а с добротой и нежностью, как он ещё никогда не смотрел. И что за странные мысли только ему в голову приходят?       Беклемишев подрисовал рисунку брови, чтобы портрет больше походил на Альберта, а затем попытался аккуратно вывести курсивом надпись: «С любовью, Альбертик!». Вообще Бекля писал как курица лапой, и ему было сложно скопировать почерк художника. «Интересно, у него аккуратный почерк? Или он тоже плохо пишет? Да почему мне все о нем интересно?» — было ясно, что в ближайшее время абстрагироваться от мыслей об Альберте у хулигана не получится, поэтому Беклемишев решил побыстрее закончить с этим делом и отправиться к своему отряду — может, общественная работа поможет ему развеяться.       Вот он стоит под окнами первого корпуса левого крыла, в котором жили девчонки, и пытается угадать, на какой кровати спит Анастасийка Сергушина. Почему она — да черт его не знает, может, она просто самая заметная из всех девчонок. В итоге Саша просто решил подписать имя адресата и кинуть смятый рисунок в открытое окно. «Вот шуму будет, когда они увидят такое художество!» — уже веселее представлял шпана лица и визги девочек, только увидевших этот рисунок.       Вернувшись к отряду, он обнаружил, что его отсутсвие буквально только что заметили, тогда, когда он попался с Альбертом. Получив выговор от вожатых, Беклемишев с товарищами принялись со всеми вместе за работу, и это действительно отвлекло от ненужных мыслей, заполнивших голову Саши с того самого момента, как он дотронулся до Стаховского. Лишь ночью, когда Бекля напился крови своих соседей по палате, он подумал, что где-то в соседнем корпусе сейчас Альберт тоже сосет кровь своих соотрядников, или, покончив с этим делом, уже улёгся обратно спать, как порядочный пионер. «Тук-тук, тук-тук» — внезапно услышал Бекля и понял, что это стучит его, ещё недавно остановившееся сердце. «Невозможно, я же не запускал его! Оно может забиться только в двух случаях: или я случайно захотел, чтобы оно билось, или кто-то заставил мое сердце биться.» — о последнем не хотелось и думать. Это же невозможно — заставить сердце биться может только тот, кого ты любишь, но у Беклемишева такого человека просто не было. Но и первый вариант отпадает — Саша не разгонял сердце.       Так он и просидел в кровати всю ночь, прослушиваясь к то затихающему, то снова бьющемуся стуку своего сердца и пытаясь понять, что же с ним, черт его возьми, происходит.