***
Однажды это должно было случиться, и Эдмунд ждал этого дня. Джадис стояла на балконе замка и рассматривала величественную равнину, покрытую толстым слоем льда. Когда Эдмунд оказался у неё за спиной, она не обратила на него внимание, но он знал: она почувствовала его присутствие. Несмотря на то, что его ждало, он сохранял холодность в мыслях — наверное, именно поэтому на него не напали, стоило ему приблизиться. — Аслан выжидает. Вот уже три месяца как, — заметила наконец Джадис, обращаясь и к Эдмунду, и ни к кому конкретно. — Наверное, ждёт, что ты одумаешься. — В таком случае, он ждёт напрасно, — Эдмунд пожал плечами. — Я сделал свой выбор и не собираюсь отступать. — Верно, — Джадис наконец обернулась, и Эдмунд увидел то, что успел почти возненавидеть за это время: её лицемерную улыбку. Спасибо, что этот раз — последний. — Потому что твой выбор единственный правильный: стать моим верным учеником. — В этом ты ошибаешься, — так же флегматично заметил Эдмунд. — Как и Аслан. Ступив на этот путь, я не планировал служить ни одному из вас. — Ты решил бунтовать? — теперь лицо Джадис исказилось то ли недоверием, то ли злобой. — Глупый мальчишка! И это после того, что я тебе дала… — Ты дала недостаточно, — покачал головой Эдмунд. Он скучающе поднял руку — и из его ладони вырвалась самая настоящая буря из льдинок. Они сметали всё на своём пути, и он не без удовольствия заметил, как несколько из них царапнули яростное лицо Джадис. — Моя сила — не то, что ты мне подарила, а то, что я сумел взять. А я взял куда больше, чем ты хотела бы. — А ведь я не ошиблась в тебе, Эдмунд, — вдруг ухмыльнулась Джадис; вихрь будто бы вовсе её не смущал. — Когда я предлагала тебе стать моим учеником, я видела, сколько в тебе злобы и зависти, желания показать, что ты превосходишь других. Теперь я вижу это. — Одной злобой не проживёшь, — парировал Эдмунд; пользуясь тем, что Джадис ударилась в полемику, он сжал ладонь в кулак, и парящие в воздухе льдинки слились в острый клинок. — Чтобы стать великим, нужны жажда знаний, расчётливость и дальновидность. Видимо, последнего в тебе слишком мало. — Да как ты… — договорить Джадис не успела: подхватив клинок, Эдмунд метнулся вперёд и без сомнений и страха вонзил его прямо в сердце своей уже бывшей наставницы. Обескураженное выражение её лица заставило Эдмунда улыбнуться — впервые за три месяца. — Ты… узнал… — её голос стал хриплым, таким, каким и должен быть у умирающего существа. — Библиотека. Зря ты перенесла сюда всю информацию о магии твоего мира — Чарн, да? — Эдмунд продолжал ухмыляться. — Ты, наверное, не ожидала, что я найду и это — то, что маг может принять смерть от рук ученика. Ты слишком привыкла воспринимать всех, как своих рабов, что даже не допустила мысли о подобном, недооценила меня. Зря… — Будь… ты… проклят… — прошипела Джадис. — Буду, — кивнул Эдмунд. — Только вот ты уже этого не увидишь. В момент, когда тело самой великой — в прошлом — колдуньи рассыпалось на сотни маленьких ледяных осколков, на балкон вбежали Могрим и Гинарбрик. Сперва они переводили ошарашенные взгляды с Эдмунда на останки их прежней правительницы; Эдмунд видел в их глазах вспышки гнева, сменившиеся страхом: они почитали Джадис, а теперь она мертва, убита его руками. Он и сам не до конца верил, что всё удалось — каково же было верным рабам Джадис? А затем оба упали на одно колено, и балкон огласили два нестройных крика: — Да здравствует Ледяной Колдун Эдмунд, повелитель Нарнии! Эдмунд отвернулся, глядя на снег и лёд внизу. Повелитель Нарнии. Наконец-то.***
Вопреки ожиданиям бывшей армии Джадис, Эдмунд не пошёл войной на Кэр-Параваль. Его новоиспечённое войско приняло его сразу, без бунтов и колебаний, и Эдмунд знал: они его боялись. Что же, это даже и к лучшему — раз так, никто не смел полноценно роптать, что планы Эдмунда не совпадали с их собственными. Подданные хотели крови — Эдмунд же жаждал другого: у него впереди было несколько столетий как минимум, и выполнять свои планы в первый же год казалось ему до невозможного скучным. А вот поиграть, взять нити судьбы в свои руки… Это уже было более чем заманчиво. Первым делом Эдмунд знатно урезал свои новые владения, забрав ледяную корку от Кэр-Параваля и дальше: он считал донельзя ироничным то, что только с его милости Питер, Сьюзан и Люси всё-таки заняли трон. Он слышал, что их короновали со всеми почестями, как и подобает героям пророчества, пусть и не понимал, почему: в конце концов, ни они, ни загадочный всемогущий Аслан, которого Эдмунд так ни разу и не видел, так и не смогли хотя бы частично одолеть снизошедшее на Нарнию зло. Тем не менее, Эдмунд не мешал брату и сёстрам играть в великих правителей: если уж они того хотят, то почему бы и нет? Всё равно никакая опасность Нарнии не грозила — армию Тархистана Эдмунд соперниками не считал, — а он сам не планировал сражаться с Питером. Фантазии о том, как он победит брата в бою, перестали впечатлять Эдмунда, как только он освоил первое заклинание: Питер не являлся достойным противником для самого могущественного колдуна, и победа не принесла бы Эдмунду того, чего он так желал. Вместо этого он превратился в злой рок, не причиняющий вреда, но нависающий над Нарнией: всё-таки у Эдмунда ещё оставался приличный участок земель, и порой туда забредали неосторожные нарнийцы. Их Эдмунд не жалел: убивать не убивал, но в ледяные статуи превращал — всё по заветам Джадис, эта её традиция ему даже нравилась. Несколько раз после такого ему приходили письма с королевской печатью, но он их даже не открывал — слишком хорошо знал Питера и понимал, что там будет. Просьбы одуматься Эдмунда бы не проняли, и это только подтвердилось, когда Верховный сам решил нанести ему визит. Питер стал первым человеком, который переступил порог Ледяного Дворца — не считая самого Эдмунда, конечно, — и Эдмунд, сидя на троне, с мысленной ухмылкой отметил, что братец ни разу не изменился. Да, Питер теперь носил бархатную мантию и золотую корону, только вот Эдмунд до сих пор видел его настоящего: такого же мальчишку, который некогда не гнушался отвешивать подзатыльники всем, кто не разделял его мнение. Теперь он не мог ничего сделать Эдмунду, и это наводило тоску. Не то чтобы Эдмунд хотел разговаривать с братом, но это хоть немного скрасило будни. Питер, как и ожидалось, завёл канитель о чести, долге и семье… — Не утруждай себя, — перебил Эдмунд, когда ему отчаянно надоело выслушивать этот бред. Питер был последним человеком в его жизни, кто мог бы говорить о чести — и когда только успел стать таким поборником морали? Меньше стоило общаться со Сьюзан и этим Асланом. — Я выбрал свой путь, вы — свой. Неужели ты ещё в детстве не понял, что наши дороги разные? Питер покинул Ледяной Замок в смятении, а на следующий день Эдмунд узнал, что граница между его землями и Нарнией теперь охраняется с удвоенной силой. Это заставило его повеселиться: Питер всё-таки ожидал нападения, и несмотря на всё, развеивать его догадки Эдмунд не стал. В детстве он не очень-то хотел связываться с Питером — теперь же брат начал его бояться, и тепло от этой мысли топило даже толстый лёд на сердце Эдмунда. Помимо Нарнии, существовали другие страны, и пару раз Эдмунд даже наведывался туда: на первый взгляд, его цели были дипломатическими, как и у любого правителя, вот только ни одного другого короля не принимали так, как его. Пока за ним испуганно наблюдали, он изучал иностранных правителей и приходил к выводу, что ни один из них не тянет на достойного оппонента: захватывать земли, которые не будут сопротивляться, было неинтересно, и Эдмунд неизменно с лёгким разочарованием возвращался в свой дворец — а потом, впрочем, вспоминал, что у него есть ещё почти бесконечное количество лет. И он будет ждать, сколько нужно, чтобы получить своё.***
Через пятнадцать лет события приобрели неожиданный поворот: одним утром Эдмунду сообщили, что трое правителей Нарнии исчезли. Сперва он не поверил этим новостям, но это было именно так: Питер, Сьюзан и Люси не вернулись с охоты, и один чёрт знает, куда они подевались. На брата и сестёр самих по себе Эдмунду было плевать с высокого шпиля, но вот последствия этого знаменательного события… Понятное дело, что в Кэр-Паравале начался переполох: Нарнией издревле правили люди, а теперь из них в замке осталась только леди Сильвия, племянница короля Орландии, с которой Питер обручился за неделю до своего исчезновения. Никаких регалий она не имела, но поскольку нужно было что-то решать, Сильвию объявили новой королевой, а ей в мужья подобрали ещё какого-то орландского дворянина. Это было не лучшей идеей: ни Сильвия, ни её супруг понятия не имели, как управлять чужой им страной, Аслан на помощь не являлся, и всем, включая Эдмунда, было ясно, что для Нарнии это полнейший крах. Да, новая династия кое-как держала страну на плаву, но Нарния больше не процветала, и если бы какой-нибудь Тархистан решил напасть, то одержал бы лёгкую победу; к счастью, почти тысячу лет (идиоты, считал Эдмунд) никто так и не позарился на ставшие такими доступными земли. Сам Эдмунд тоже не спешил: брать то, что ему отдадут практически без боя, было настолько скучно, что он практически позабыл о Нарнии. Интуиция подсказывала, что однажды его ожидание всё-таки будет вознаграждено, и он терпеливо ждал, развиваясь в это время в магии и лениво прожигая свою вечную жизнь. И предчувствие не подвело: во время правления последнего короля этой недодинастии возникла тельмаринская угроза. Эдмунд предполагал, что Каспиан, король тельмаринов, однажды решит подчинить себе нарнийские земли, и не прогадал: вскоре Кэр-Параваль взяли штурмом, после которого замок очень сильно поистрепался, и Каспиан объявил себя королём Нарнии. Теперь для страны началась новая жизнь, которая, впрочем, перестала быть интересной для Эдмунда: суеверные тельмарины не совались в леса, а значит, и к его территориям тоже, и вообще Каспиан продолжал сидеть в своём замке и оттуда отдавать приказы о постройке новых городов. Никаких попыток завоевать что-то ещё он не предпринимал, и Эдмунд быстро разочаровался в тельмаринах. После Каспиана стал править его сын, такой же безынициативный суеверный идиот; проблеск света настал только при Каспиане Пятом, который вёл куда более агрессивную политику, чем его предки. После того, как этот Каспиан отвоевал кусок Орландии, Эдмунд, воодушевившись, решил предпринять попытку начать противостояние и расширил свои земли почти до границ новой Нарнии. В ответ на это Каспиан послал к нему своё войско, настолько убогое, что армия Эдмунда, которая только возросла за эти столетия, одолела его за один день, и с тех пор Каспиан не совался в Ледяные земли — а Эдмунд, разочарованный и в этом короле, оставил попытки воевать. Менялись тельмаринские правители, скука Эдмунда увеличивалась, и он придумал себе новое развлечение: прогулки по опустевшей Нарнии. Несколько раз он вместе со своими самыми верными слугами наведывался в уже окончательно разрушенный Кэр-Параваль, и, стоя возле обломков тронов, смотрел на жизнь, которая могла бы принадлежать ему — а потом создавал ледяной вихрь, окончательно убеждаясь в том, что пошёл правильным путём. — Это могло бы стать вашим, — подметил как-то волк Вильм, глава полиции Эдмунда, который был особо к нему приближён. — Ещё в Золотом веке, — Эдмунд пожал плечами. — Но это было бы слишком просто. Однажды это всё-таки будет принадлежать мне. Совсем скоро мы наконец сможем это сделать, я чувствую, Вильм. И Эдмунд не прогадал: буквально через несколько десятилетий Нарния начала кипеть от событий. Сперва Мираз, младший наследник трона, каким-то чудом избавился от своего брата-короля и стал регентом при своём малолетнем племяннике Каспиане Десятом; в целом, это было не так интересно, как то, что случилось, когда этот Каспиан вырос. Он сбежал и собрал ополчение, а потом Нарния содрогнулась от вести о возвращении королей древности, и это особенно заинтересовало Эдмунда. Он догадывался, что время на Земле идёт несколько иначе, чем в Нарнии, но не представлял, что настолько: Питер, Сьюзан и Люси выглядели почти так же, как в их первый визит, будто бы никогда и не взрослели, из чего он сделал вывод, что там, за гранью, прошло едва ли больше года. Эдмунд научился становиться невидимым, и он не отказал себе в возможности понаблюдать за новообретённой семейкой: в целом, характером они тоже остались теми же, и никто из них ни разу не вспомнил о нём: только Люси однажды бросила печальный взгляд в ту сторону, где всё ещё высился его дворец, и это заставило Эдмунда иронично усмехнуться: ну да, ничего другого он от этих моралистов и не ожидал. Но куда больше, чем Пэвенси и предстоящее сражение, Эдмунда заинтересовал Каспиан: он был ещё совсем ребёнком (особенно по сравнению с Эдмундом, которому уже перевалило за тысячу), но в глазах сверкал какой-то особый огонь, которого не было у его предков. А ещё этот мальчишка, будучи враждебным тельмарином, сумел объединить вокруг себя нарнийцев-фанатов древности, и это… впечатляло, Эдмунд не мог не признать. Наблюдать за Каспианом было занимательно, и Эдмунд наконец нашёл достойное занятие, за которым проводил свои дни. Каспиан буквально притягивал его взгляд, и Эдмунд, кажется, почти решил… Битва его разочаровала: в самый ответственный момент явился Аслан, добро, конечно, победило, а тельмарины раскаялись и присягнули на верность новому королю. Эдмунд впервые увидел Аслана, но только со стороны: Лев помог справиться с Миразом, в Ледяные земли не лез, и причина была ясна. Эдмунд не принимал участие в сражении — вместо этого он ждал коронации и дальнейших шагов Каспиана, первым из которых стала организация церемонии прощания. Аслан сообщил Питеру и Сьюзан, что они (к удовольствию Эдмунда) не вернутся, и Сьюзан напоследок поцеловала Каспиана, что, по мнению Эдмунда, было крайне лишним, и он отчего-то еле поборол навязчивое желание придушить сестрёнку. Эдмунд делал много предположений, какой будет политика Каспиана, и одно из них сбылось: он сделал упор на реконструкцию традиций и всего того, что было утрачено в Тёмные времена. Он тут же отдал приказ об отстройке Кэр-Параваля, отправил патрульных в лес (и ни один из них не шагнул на покрытые льдом земли), а ещё активно интересовался судостроением, готовясь, видимо, отправиться в плавание. У Каспиана неизменно горели глаза, он прислушивался к мнению советников, но когда было нужно, отстаивал своё, да и в принципе он был чертовски деятельным по сравнению с остальными тельмаринскими правителями. Наконец-то за тысячу лет у Эдмунда появилась надежда, но с выводами он не спешил. Однажды он подозвал к себе Вильма и вручил ему свёрнутый в трубку свиток. — Ты будешь моим послом, — отдал приказ он. — Передай этот свиток королю Каспиану. Исход этой авантюры мог быть каким угодно, но Эдмунд поставил на то, что его приглашение будет принято. Он не прогадал: через три дня король Каспиан оказался перед ним, и Эдмунд, прежде, чем заговорить, внимательно изучал его несколько минут. Он привык к тому, что у него бесконечно много времени, поэтому не спешил, запоминая каждую деталь: тёмные волосы, глубокие карие глаза, мягкие черты лица и волевой взгляд. В отличие от Питера, Каспиан действительно выглядел, как истинный король; было в нём что-то до ужаса притягательное, и именно потому Эдмунд заговорил только через минут пять: — Вам ведь известно, кто я, ваше величество? — он спрашивал флегматично, как всегда, но при этом он не переставал думать и предполагать каждую секунду. — Ледяной колдун. Я знаю, кто вы, — холодно кивнул Каспиан, скрестив руки на груди. — Лорды-советники рассказывали мне о вас. — Я слышу неприязнь в вашем голосе, — Эдмунд цокнул языком. — Если вам так неприятен этот визит, почему вы приняли моё приглашение? — Потому что ваши земли граничат с моими, и как король, я обязан был встретиться с вами, — сухо ответил Каспиан. — А вот чего хотите от меня вы, я не знаю. — О, не ищите в моих намерениях ничего предосудительного, — Эдмунд, продолжая забавляться, вскинул руки. — Я всего лишь хотел с вами познакомиться. У Нарнии наконец появился достойный король, чего я, признаюсь, ждал очень долго… — Как бы там ни было, я вынужден предупредить, — перебил Каспиан. Эдмунд ухмыльнулся: то, как держался молодой король, ему очень нравилось. Каспиан не боялся его, но и не лез на рожон лишний раз, говоря только то, что подобает настоящему правителю. Что-то такое Эдмунд и искал столько лет. — Пусть мы и соседи, я не собираюсь вступать с вами ни в какие союзы и утвердительно отвечать на любое ваше предложение. — Союз? О, я подобное и не предлагал, — ухмыльнулся Эдмунд. — В таком случае, война? — вскинул бровь Каспиан. — Прощупываете почву, чтобы напасть на Нарнию? — Вы так отчаянно делите мир на чёрное и белое. — Потому что вы — зло, — парировал Каспиан, продолжая решительно смотреть на Эдмунда. — А я — король страны, вверенной мне Асланом. Я должен был сразу догадаться, чего вы хотите… — Зло? — Эдмунд поднялся с трона и сделал несколько шагов к Каспиану; тот не отступил. — Видимо, когда вам рассказывали обо мне, упустили одну очень важную деталь. Интересное дело: для меня прошло уже более тысячи лет, а я всё помню, а те, для кого это было всего лишь пятнадцать, уже позабыли — или не желали помнить? — заметив замешательство на лице Каспиана, Эдмунд поспешил объясниться: — Позвольте отрекомендоваться: Эдмунд Пэвенси. — Он не без удовольствия наблюдал за тем, как тёмные глаза Каспиана изумлённо расширяются — всего на миг, правда, но всё же этого хватило. — Что, не похож я на Питера Великолепного? Однако, сколько бы он ни молчал о нашем родстве, это правда. Я не только прихожусь братом великим правителям Нарнии, которых вы так уважаете; я все эти столетия не сделал Нарнии ничего плохого, а все её проблемы от других: сперва смута, потом бездарные правители, потом тельмарины… И после этого вы утверждаете, что зло — это я? — Кем бы вы ни были, вы угроза Нарнии, — отрезал Каспиан, стоило Эдмунду закончить. — И сейчас я слышу это в ваших словах, за вашими речами. Знайте одно: если вы хотите Нарнию, вам придётся сразиться со мной. Я не позволю никому зариться на мои земли и говорить со мной, как с глупым мальчишкой, — с этими словами Каспиан развернулся и без сомнений направился к выходу. Эдмунд не пошёл за ним; вместо этого он вернулся к трону. — Я ведь говорил, что скоро настанет наше время, Вильм, — протянул он, когда увидел своего верного волка. — Теперь видишь, что я прав? — Вы нашли в молодом короле то, что искали так долго, господин? — поинтересовался Вильм. — Нашёл, — Эдмунд не отрывал удовлетворённого взгляда от места, где ещё минуту назад стоял Каспиан. — Наконец-то. И теперь Эдмунд знал, что точно не ошибся.