the ancient misanthropic spirit of the forest

      Пронзительный хруст ветки под тяжёлой ногой разрезал воздух, распугав стаю ворон, прятавшихся под листьями деревьев – то ли дубы, то ли липы, темнота не дала разглядеть. Давно привыкший к истеричному поведению этих птиц, а особенно к истошному их вою, я даже не повел бровью. Позади меня шло ещё четверо членов нашей экспедиции, и все они были не из робкого десятка. Пятеро прочных мужиков любого зверя испугать могут своим лишь видом, а бояться простых ворон – непозволительное поведение и неимоверный стыд.       Ветер проникал под пальто, играючи и нещадно щекоча тонкую кожу. Тучи, раскинувшиеся под черным небосводом, закрывали единственный путеводитель в наших руках – полную луну, угрожающе глядевшую на все с высока. Лес сам устремлялся прямо в серые облака, и, исходя из моего положения, даже слабо прикасался к пушистому одеялу неба. Я слышать не мог, но был уверен, каждый из моих товарищей до глубины души надеется, что дождь останется в тех же тучах, не касаясь туманной земли. 27 ноября 1914 год.       Наше судно пришвартовалось к берегам заброшенного всеми острова, не отмеченного ни на одной из данных карт. В океане творился сущий кошмар, словно морское чудище из самых глубин, как в записках моего мертвого деда, разгневалось чем-либо, возможно, именно нами. Смех. Но ничего не поделаешь, пока выдвигаться дальше нельзя, а иначе везение наше кончится в тот же миг – разобьёмся, перевернемся, потонем. Таков уж оптимистичный мой настрой на любые поездки, но в этот раз согласны были абсолютно все.       Беспокойство сразило каждого наповал, а особенно в этом деле насторожен оказался мой верный товарищ Дмитрий Хакимов. Чуть младше меня самого, он шел позади всех, с любопытством и неописуемой бдительностью каждый раз оборачивался и оглядывал местность. Спокойнее всех держался Валерий Аркадин, а наряду с ним и я. Руководительство и беспрекословное покровительство над всеми решили отдать именно мне, потому что безмятежный знакомец оказался на десятилетие младше. В самом-то деле, мальчишка показался мне пугающим, ведь я не был так хорошо с ним знаком. Об оставшихся двоих сказать особенно нечего, они были чем-то между нервным Дмитрием и спокойным Валерием, - Константин Бекрев и Александр Радченко (тоже значительно младше меня, не на удивление).       В гнетущем молчании и в шуме недалеко находящегося океана, мы шагали между деревьями, и никакой тропинки не было нами найдено. Я уже заскучал, как вдруг услышал кашель Дмитрия. Испуг за товарища и его здоровье сразил меня настолько, что я развернулся в тот же миг. За мною встали и остальные трое, тоже устремляя свой взгляд на Хакимова.       Он встал как вкопанный, пальцем указывая вправо. Руки его подрагивали то ли от страха, то ли от пугающего холода, властвующего в воздухе. Мне самому стало морозней, только при виде промерзшего приятеля. Немой вопрос всех был кристально ясен Дмитрию, но его язык словно онемел, потому он просто в панике глядел на товарищей.       Все четверо обернулись.       Вдалеке виднелся мигающий яркий свет, сразу нагнавший непонятную тревогу. По моему воодушевленному лицу понял каждый, это – наша цель. Идея была настолько ужасная, что с уст моего товарища Константина сорвалась протестная точка зрения «нет!». Но лишь тогда мне пришлось напомнить, что главным в экспедиции являюсь я, оттого ни у кого не осталось ни единого аргумента в запасе. Мы последовали на свет, словно корабли к маяку.       Ветер разбушевался все сильнее, отчего растрепал мои некогда уложенные волосы. Сохраняя внешнее спокойствие, я шагал, преодолевая преграды в виде кустов и камней, хоть протяжный свист и навевал ужас. Вороны мерзко каркали, влажная земля раздражающе хлюпала, а восьминогие существа на коре деревьев так и намеревались спрыгнуть на путников. На это не обращал внимание один лишь Я, пока мои товарищи сердились на всевозможных членистоногих.       Я ступил на единственную тропу, ведущую прямо к свету. Мой шаг непроизвольно ускорился, потому товарищи еле за мною поспевали. Позже ходьба сменилась на бег, и только тогда я начал замечать странные проблески. Я оказался все ближе, и смог разглядеть происходящее.       Все за мною, включая и мою персону, впали в ступор. Множество абсолютно нагих людей, сидя на коленях, склонили головы почти к земле. Кожа каждого была одинаково бледной, а расстояние между ними было менее длины сигары. Под коленями расстилалось зерно, доставляя неимоверную боль людям, но никто и не подавал виду. Будто незнакомцы и вовсе бездыханны, что не может быть – грудь некоторых слабо вздымалась при каждом вдохе. Но то, что я заметил, только подняв глаза чуть выше, испугало меня сильнее всего. Я задрожал, как осиновый лист. Я! Пятидесятилетний мужчина, боявшийся так сильно последний раз только в младенчестве.       Каждый из людей был равноудален от середины, образуя круг. В самом центре стоял мужчина, покачиваясь из стороны в сторону, будто напившись чего-то спиртного. Свои глаза он устремил вниз (либо вовсе закрыл, чего утверждать не могу), а руки сжал в кулаках, да настолько сильно, что те дрожали, а по пальцам капала кровь. Ошмётки вещей на его теле не сказать, что прикрывали нужные места, а располагались на плечах, обвивали собою живот, тянулись пониже, окутывая голени и бедра только по бокам. Смысла в этой изорванной одежде не было – от холода она защитить не могла, и более пикантные места кожи не оберегала. Из-за отсутствия какой-либо обуви (исходя из внешнего вида, обувь могла быть хоть из тростинок, но ее не было вовсе), мужчина стоял босыми ногами на просыпанном зерне.       Самое пугающее, что в этом незнакомце я узнал ранее родного мне человека. И, по шепоту друзей стало понятно, что не один я смог разглядеть в этом измученном, исхудалом и позорно неприкрытом теле своего младшего брата Глеба Самойлова. Будь наша встреча произведена при немного других обстоятельствах, я мог броситься к нему в объятия, но пугающий вид отторгал. По моей щеке скатилась скупая слеза, полная сожаления к стоящему тут родственнику. От этого картина не перестала выглядеть странно уродливой, но приобрела несвойственную жалость.       Бекрев попятился в обратную сторону из-за атакующего весь разум шока, но не учел, что позади окажется торчащий корень дерева. Товарищ споткнулся, довольно шумно падая ягодицами на растоптанную тропинку. В этот момент, все поклоняющиеся психи (за исключением брата моего, хотя этого человека я мог назвать только его подобием) подскочили и, успевая только мельком глянуть на пришедших, разбежались прочь. Как оказалось, среди них были и младые девицы, и преклонного возраста женщины, и красивые да возмужалые парни, и старики. Абсолютно все, будто сорвавшись с цепи, полетели прочь с этих мест.       Стоящий посреди круга Глеб и бровью не повел. Когда все разбежались, испугав до чёртиков моих даже самых спокойных товарищей, я набрался смелости подойти ближе к названному брату. Окликнуть его имя я не решился (уж больно не хотел прозвать это отродье именем человека, которого некогда возлюбил), потому просто молча встал напротив. Он не заметил чужого присутствия, продолжая сверлить стеклянным взглядом злосчастную точку под ногами. Мои глаза опустились его губы, только теперь я смог увидеть, что они нескончаемо шептали что-то типа мантры. Я наклонился ближе, но разобрать слов не мог.       - Кто ты? - единственное, что прозвучало отчётливее, из всех бредней. – Дай узреть себя, чужак.       Эти слова, видимо, были обращены ко мне. Глеб выставил руки, словно желая на ощупь понять, кто рядом с ним стоит. Я вовремя отпрянул, чтобы руки этого чудовища не касались моего тела. Тварь была совсем слепа.       - Дай услышать тебя, - по голосу можно было предположить, что существо в лице моего брата приходит в гнев. Ему явно не доставляет удовольствия быть незрячим. - Дай узреть себя, чужак.       Слова повторились во второй раз, в третий, каждый раз они звучали строже. Я все не смел заговорить, будто одно слово могло стоить мне жизни (хотя, скорее всего, это и было так). Лесная прогалина, к которой я и вышел, была небольшой, но спереди себя я мог заметить маленький колодец. Зачем он был здесь нужен, я понятия не имел. Если есть и он, значит рядом должна стоять либо деревушка, или, хотя бы, одиночный домик. Но ничего.        - Одно лишь слово, - уже взмолился слепой, будто в нем действительно заговорил Глеб. Я сдался.       - Ты помнишь меня? – поинтересовался я, наблюдая за реакцией брата. Ничего. Даже не удивился.       Я с надеждой повернул голову на товарищей, и среди их недоуменных лиц я заметил знающего Дмитрия. Он смотрел так, словно понимал происходящее. И в самом же деле, Хакимов был хорошо начитан и образован, и на все в его голове был логичный ответ. Но в этой ситуации и я смог объяснить себе многое, ссылаясь все к тем же записям моего деда, которым редко верил, однако сейчас нечего предположить другого.       - Кем ты одержим? – вопрос был настолько глуп, что я тут же заткнулся.       Одержимость в дневнике моего деда упоминается два раза. Здесь стоило бы отметить, что дед, именуемый Владимиром, был путешественником и явно помешанным на всякой мистике. Когда его жена поняла, что тот вовсе сошел с ума, она взяла свою дочь, ставшую в итоге моей матерью, и уехала в другой город. К тому моменту Владимир начал записывать все происходящее в блокнот. Каждая страница была жёлтой, до жути грязной, но неразборчивый почерк деда, я, пока что, понять мог. В детстве я любил играться с этой книжкой, в юношестве уже начал понимать, что написанное – глупость сумасшедшего. Но сейчас мне уже так не кажется.       Первый случай одержимости человека дьяволом был описан на десятой странице. Владимир был образованным, ошибки в словах были редкостью, предложения построены постоянно грамотно, но этот рассказ был написан словно в спешке. Страница вся в кляксах от чернил, а буквы наклонены в другую сторону, а иногда даже шли не по строчке, а чуть выше. Будучи совсем маленьким, я так часто перечитывал эту страницу, что выучил почти наизусть.       «Я пишу это, сидя в запертой каюте. По моему лбу стекает сотая капля пота, потому что мне очень-очень страшно. Недавно я познакомился с добрым двадцатилетним парнишкой, он вручил мне подарок. Неделю назад с ним произошло что-то странное. Это случилось после того, как наш корабль затерялся среди вод, мы не можем найти сушу вовсе! Я уверен, мой друг стал одержим дьявольскими силами! Он прямо сейчас стучит ко мне в каюту, я думаю, он скоро проломит эту слабую дверцу»       Извечно меня напрягал этот бессвязный текст, но тема с одержимостью теперь кажется реальной. Что говорить про второе упоминание, то оно было на страниц пять. В нем, на желтоватой бумаге, Владимир рассказывал о концепции одержимости, от избавления и всевозможных последствиях. Я не считал деда глупым ни разу, за прожитых полвека. Он был психом, неуравновешенным, чокнутым, но ни за что не глупым. Только сейчас я захотел поверить в эти строки.       Глеб вздрогнул всем телом, приподнял голову и, словно прозрев, удивленно уставился вперед. На его ресницах улеглись капли то ли слез, то ли обычной воды. Он щелкнул пальцами, будто что-то вспомнив, тут же попятился назад и потерял сознание, чуть ли не падая на подстилку из зерна. Я смог подловить его, сам удивляясь своей быстрой реакции. Тут же услышал множество шагов позади – мои товарищи тоже осмелились выйти на открытое пространство.       Еле-еле стянув с себя теплое пальто, я укутал в него младшего брата, чтобы хоть как-то прикрыть нежеланные взгляду места. Только прикоснувшись к чужой коже, мне показалось, будто я держу замороженную консервную банку, которую забыли на северном полюсе. Я прижал его сильнее, словно могу повлиять на температуру тела таким образом, и попытался остудить дыханием ледяные ладони брата. Тщетно, конечно, но мой странный позыв удовлетворен.       Тучи, как по команде, полностью покинули небосвод, открывая глаза хищной луне. Она вышла на охоту, выискивая заблудшие в лесу души. А сверху ни одной яркой звездочки, смягчившей бы ситуацию. Лесной туман рассеялся, ночь перестала быть напряженной, становясь умиротворяющей, даже холод забрел куда-то подальше. Море успокоило волны, атмосферное давление успокоило ветер, родное тело в моих руках успокоило бессильную душу. Я нес его, словно последнюю надежду на существование, словно хрупкую и дорогую вазу, словно слабого новорожденного щенка. Никто из товарищей ни слова не сказал всю дорогу до берега, чему я был очень благодарен.       Волны больше не бились агрессивно в берега, а лишь слабо накрывали собою гладкий песок. Судно еле заметно покачивалось из стороны в сторону, парус развевался на легком ветре. Подняться на борт самому для меня не составляет никакого труда, но с лишними килограммами на своих руках будет значительно сложнее. Конечно, в помощи бы мне не отказали, но я просто мечтал остаться спать под открытым небом, особенно когда на улице потеплело. Товарищи (в данном случае мои подчинённые) сразу усекли, что убеждать меня чему-либо бессмысленно.       Несмотря на все, я не уснул. Сон сейчас – непосильная задача. Освещая блокнот своего деда ручным фонариком, я пытался узнать все больше об одержимости. Владимир в красках описал процесс изгнания беса, но проблема возникла снова – под боком священника не найдется.       Я ощутил слабое прикосновение ледяной руки на своем плече. Закрыв блокнот, я моментально обернулся, встречаясь глазами с пугающе бледным братом. Он видел меня, знал меня, помнил. Это был Глеб, а не то существо с в лесу.       - Глеб, это ты? – я в очередной раз поразился глупостью своего однозначного вопроса. При виде настолько истощенного брата, мой мозг вовсе отключался, давая господствовать лишь инстинктам. Нельзя поддаваться, иначе это сломит все то уважение общественности, кое я добивался на протяжении всей жизни. <      - Это я, Ва…дик, - он так растянул мое имя, словно пытался его вспомнить, достать из самых потаённых углов истязаемого разума. – Не передать словами… Ты помог мне, укутал меня, донес, после нашей болезненной разлуки!       - Что было, то прошло, - я попытался отшутиться, но все ещё не был уверен, что говорю с Глебом. – Как ты, брат мой, проживаешь? Где ты был все то время?       - Вадим, - он вздрогнул всем телом, тут же прижавшись ко мне вплотную. Мужчина беззвучно заплакал в мое плечо, поражая своим поведением. Не сказать, что Глеб хоть когда-то был достаточно мужественным, но так, без зазрения совести, реветь в мое плечо - и есть удивительно!       Несмотря на все, я горячо обнял его, прижимая к своему телу. Его плечи все ещё дрожали, а из носа текли сопли, которые, к счастью, Глеб стирал тут же, глаза уже высохли.       - Расскажи мне, Глеб, расскажи.       Но брат молчал, все сильнее прижимаясь ко мне, надеясь на защиту. Но от чего мне было его защищать, если я даже опасности поблизости и не вижу? Меня всегда раздражала эта недосказанность, потому что я с детства ненавидел догадываться. Есть проблема – решу, помогу, хочешь поиграть в «угадайку» - уволь, но нет!       Волны опять разбушевались, поднялся сильный ветер. Моего ума хватило догадаться, что тварь, живущая в голове моего братца, как-то связана с непогодой. А пока его руки продолжали безжалостно царапать мою спину. Возможно, он был готов разорвать меня в клочья, а позже употребить в пищу, но я лишь так и остался стоять столбом, поглаживая пальцами спину через толстый слой шерстяного пальто.       Я ощущал лишь его холод, но надеялся передать тепло. Мне не хватало информации, чтобы сделать какие-то правдивые выводы о сущности того, что держу в своих руках, оттого и доверял только зрению. А видел я Глеба, обнимал я Глеба, скучал я по Глебу.       И Глеб рассказал все, шепча мне в самое ухо. Чаще всего за этот бессвязный поток слов повторялось отчаянное «я не помню!», которое мужчина чуть ли не выкрикивал. Если говорить вкратце: он проснулся на этом острове после дружеской посиделки с каким-то подозрительным джентльменом, далее воспоминания только обрывками. Ничего. А внутри ощущение тесноты, словно приходится делить тело с другой душой, которая господствует над первой. И я слушал все с замиранием сердца, не перебивая. Стены напряженности между нами никогда не было, хоть мы и не виделись с десяток лет.       Он снова уснул (второй раз за вечно тянущуюся ночь), только устроивши голову на моих коленях. Когда время было уже почти под утро, с судна спустился мой товарищ Дмитрий. Я узнал его издали – столь аристократичный вид был только у этого длинноволосого друга. Медленно подойдя ко мне, Хакимов с презрением окинул взглядом Глеба. Его заспанное лицо давало знать, что ночь мужчина провел бессонную, и я примерно понимал, почему.       - Ветер снова разгневался. Не думаешь…? – он указал пальцем на Глеба, на что я лишь кивнул головой. – Он, однако, и вовсе не является твоим братом. Бросай этого беса и с первыми лучами солнца двинемся.       - Не будь параноиком, - я выплюнул эти слова ему в лицо. Уж слишком меня раздражало его высказывание, вероятно, потому что я любил Глеба и хотел, чтобы то был действительно он.       - Как знаешь, но… Смысла убеждать тебя не вижу, - Дмитрий присел на корточки перед лицом утерянного моего брата, и взглянул на его прикрытые веки. – Я уверен, что он мертв.       Эти слова и вовсе привели меня в гнев. Я шикнул на товарища, чтобы тот убирался с моего поля зрения. Он намек понял, пожал плечами и действительно ушел.       Я до последнего не хотел верить Дмитрию. Но то, что произошло через минут двадцать, вовсе сбило меня. Глеб проснулся, широко открыл глаза и напрыгнул на меня, повалив. Больно ударившись о камень, я успел только болезненно простонать, прежде чем сфокусировал взгляд на этом мерзком существе. Глаза его горели ярко-алым пламенем, полные непонятного зла. Тварь разомкнула бледно-розовые тонкие губы, обнажая мерзко желтоватые клыки, значительно больше человеческих. Телом оно оставалось тем же человеком (до боли родным человеком), но лицо исказилось до неузнаваемости, а глазные яблоки вовсе закатились, вместо них осталась лишь длинная сеточка сосудов.       И я не знаю, что тварь хотела со мной сотворить. Оно просто сидело на мне верхом и, вроде, смотрела, хоть зрачков видно не было. Я почувствовал неслабое жжение в области груди, и только опустив глаза заметил, как нечеловечески острые и длинные когти впились в мою кожу. И мне не приходилось звать на помощь, отчего-то я все еще чувствовал себя защищенным, хоть моя жизнь и весит на волоске. В чудовище до сих пор сидел мой младший брат, мой Глеб, и вряд ли он так легко растерзает меня. Нет же?       Тишина. Я смотрел на него, а оно окидывало взглядом меня, словно готовилось напасть. Мое положение изначально было плачевным: ни шевельнуться, ни скинуть с себя мерзкое существо. Эта ситуация вызвала у меня на губах сумасшедшую улыбку, чем я смог напрячь тварь, оседлавшую мои бедра. Весь страх не скрылся за весельем, но я хотя бы постарался отвлечь разум от назойливых мыслей, вдумчиво проводя своей ладонью по рыхлой коже чудовища. Жест не должен был никак повлиять ни на кого из нас двоих, но Оно даже успокоилось.       - Сможешь хоть что-то сказать? – уточнил я, убеждая себя в том, что говорю непосредственно с Глебом. В ответ чудовище лишь прорычало, а позже жалобно заскулило. – Покинь тело моего брата, уродство.       Не знаю, что случилось в тот момент, но глаза Глеба резко потухли, и он упал на мою грудь.       Наутро нами же был проведен обряд экзорцизма. Я, на пару с Валерием, веревками привязали спящее тело брата к кровати в каюте, Дмитрий косо-криво пытался прочесть молитву, Константин, откуда-то знавший латынь, извечно поправлял товарища, отчего в итоге был назначен на роль изгоняющего беса. А Александр запропастился куда-то, не сказав ни единого слова. Времени искать его не было, оттого я и хотел надеяться на разумность приятеля.       Я сомневаюсь, что у нас что-либо получилось (в делах церковных мы те ещё калеки), но Глеб, пометавшись и вдоволь накричавшись, неожиданно замолчал. Оставалось только ждать, когда он придет в себя и хоть словечко внятного скажет. Вместе с ним в каюте остался сидеть лишь я, а Дмитрий заглядывал с частотой в каждые полчаса. От долгих четырех часов ожидания мои ноги затекли, а рука, на которой я нечаянно уснул, лёжа головой на столе, вовсе онемела. Несмотря на все это, проснулся мой разум с первым же движением брата на кровати.       - Вадик, - с хрипотцой простонал Глеб, ерзая на кровати. Он нескрываемо удивился своему положению.       - Как ты себя чувствуешь? – я по привычке проявил беспокойство по отношению к брату.       - Мерзотно, из моего горла словно шланг только что вытащили, - он слабо поджал дрожащие тонкие губы, поморщившись. – Непривычно, если без ругательств.       - Воды принести? Еды?       - Ничего не нужно, иначе меня может вырвать.       Я убедился, что брат в адекватном состоянии, потому и развязал его.       - Глеб, - сам не заметил, как произнес это. Мне нравилось говорить это имя, смаковать на кончике языка, оно было словно вкуснейший леденец.       - Я соскучился, - он взглянул в мои глаза без какого-либо смущения – странно, не таким я его помнил, - сильнее укутываясь в мое пальто. - Сильно.        - Я хочу услышать от тебя объяснений, - произнеся это, я строго взглянул на Глеба, словно собираюсь отругать его, как мог бы сделать старший брат. – Куда ты пропал в тот день?       - Мне хотелось сбежать от всего, от проблем… В итоге я свернул не туда, - он нервно и испуганно дернулся, наверное, вспоминая все прошедшие десять лет.       - Не могу не отметить, что выглядишь ты жалко, в городе в таком виде тебе появляться нельзя, а то опозоришь все семейство Самойловых.       - Вадь, Господа ради, не начинай, - Глеб просек мою иронию, потому лишь хихикнул. – Как ты? Как мама поживает?       - С мамой все хорошо, врач сказал, что меня ещё переживет. И я на самом деле тоже чувствую, что больше пяти лет не протяну, - я грустно улыбнулся, но мой брат принял эти слова слишком серьезно.       - В каком смысле? Что случилось? Ты болен?       - Не говори, напророчишь мне несчастья ещё. Я здоров, но сердце чует неладное: где-то там и есть конец моего долгого пути, всех моих путешествий. И я прошу тебя, Глеб, если меня не станет, забота о матери будет возложена на тебя, ты же не против?       - Ты здоровее всех живущих, какой бред ты мелишь! Не вздумай говорить об этом! После того, как нашел меня, как наша семья снова окажется в сборе, ты не посмеешь кинуть меня одного.       - Я буду стараться.       Наш разговор продлился долго, и, с чувством выполненного долга, судно отчалило от берегов заброшенного маленького острова, направляясь на самое дорогое, что только может быть, на родину! Будучи совсем честным, я хочу отметить, что цель нашей «экспедиции» позабылась мною ещё после того, как мы только обнаружили тот участок суши. Сейчас мне очень хотелось удивить мать своим приездом, так ещё и преподнести ей подарок в виде младшего сына, который сейчас роется в моей каюте в поисках понравившейся одежды.       Добродушно мама приняла нас, а как долго обнималась с Глебом! Позже она и откормила меня с братом, и напоила, и обо всем происходящем в городе поведала. Ближе к вечеру мы разошлись по комнатам: мать юркнула в гостиную дочитывать интересную книгу, Глеб, устало зевнув, направился спать, сопровождая это тем, что его укачало в дороге, ну а я добрался до библиотеки, доставшейся от дедушки. Уж очень мне хотелось хоть в одной из книг найти информацию про одержимость, или хотя бы убедиться в том, что бес из брата действительно изгнан и больше нас не потревожит. Я старался вести себя максимально тихо, чтобы не раскрыть свое местоположение.       Час поисков, наконец-то, дал свои плоды. Я добрался до книги с блекло-желтой обложкой, полностью покрытой толстым слоем пыли. Уж очень заинтересовала меня эта вещь – казалось, ее с рождения Христа никто не трогал. Но только открыв книжку, я встретился с огромным разочарованием – внутри все было написано на латыни, и именно этот язык я знал хуже всех. Я в сердцах захлопнул книгу, возвращая на место. Ничего, я все равно продолжил искать дальше. Оказалось, слишком уж самонадеянной была моя особа, потому что больше ничего дельного найти мне не удалось. Этот факт и был самым удивительным: неужто у моего деда нет ни одной книги про одержимость, хоть он и так помешан на подобных темах.       Совершенно утратив всю надежду, я вышел из той злополучной комнаты, на цыпочках пробираясь в свою некогда спальню. Пройдя буквально ступенек пять, я расслышал тихий голос, зовущий куда-то в темноту. Мысль о том, что это был Глеб, мигом улетучилась, когда взгляд зацепился за силуэт сзади, стоящий почти в конце длинного коридора. Я был не из робких, особенно после последних событий, и пошел на звук, буквально ставя свою жизнь под опасность.       С каждый шагом голос издали раздавался громче, пока силуэт не оказался в метре от меня.       - Ты ищешь ответы? – томно спросил кто-то из пустоты, завлекающе шипя. – Я помогу тебе.       - С чем же? – как-то насмешливо вырвалось из моего рта. – Что ты вообще такое?       - Друг, - видимо, это слово должно было как-то меня успокоить. – И ты даже не боишься?       - А я должен? – продолжая надменно ухмыляться, поинтересовался я.       Тут же я залился болезненным и устрашающим кашлем. В попытках вести себя хоть немного тише, я испуганно прислонял ко рту ладони, кусая тонкую кожу.       - Ты болен, - констатировало в итоге существо. – Учту. Напугать вас так сложно, все равно смерть подобных уже не пугает.       - Ты, помнится, предлагал мне помощь!       - Я собирался навести тебя на верный путь, но… Есть ли смысл теперь? – неизвестный продолжал издеваться. – Тебе осталось по меньшей мере два месяца, нормально доживешь и с незнанием.       - Хоть зацепку, чудище.       - Уговорил! – звонко рассмеялось оно. – То, что вы пытались изгнать, все ещё в Глебе.       - Я знаю, это все?       - Оно долго ждать не будет…       - Спасибо, что продолжаешь нагонять тоску в мое безвыходное положение.       - …возможно, твоего брата больше нет в живых.       Сколько бы я не звал этот силуэт, он пропал и больше не проявлялся.       Я потратил все свое время на поиски, пытаясь разузнать, что творится с Глебом. Мои волосы поседели полностью, а лицо покрылось множеством морщин, да и сам я стал выглядеть на лет семьдесят. Каждый день в доме я встречался с жалобным взглядом матери и с грустными, поникшими глазами брата, в которых потихоньку угасала надежда. Он остался единственным, кто верил, что я здоров и просто устал, даже мама догадывалась о смертельной болезни, которую не излечит ни один врач.       Месяц и двадцатый день. Я изучил латинский, я объездил абсолютно все библиотеки города, добрался до самых потаённых мест, через товарищей вышел на «знающих» в сфере одержимости бесами. Узнал многое, но, казалось, случай моего брата был особенным – не могли же столько псевдолюдей поклоняться одному лишь злому духу! Тогда я начал руководствоваться логикой, коей мог похвастаться очень даже. Мне показалось, я почти разузнал волнующий мое сердце ответ, не хватало всего лишь чуть больше знаний в этой области и совсем крошечной детали, чтобы распутать эту долгую головоломку.       Мне осталось пять дней от силы. Я восседал в кресле в гостиной, держа в руках потрепанную книгу, взятую у знакомого, когда ко мне пробрался мой младший брат. Он неловко переминался с ноги на ногу, словно хотел начать долгий и нужный разговор, но вместо этого лишь молчал, пустым взглядом прожигая мой лоб. Мне пришлось подняться – опираясь на костыль, потому что последние дни мои ноги были не в состоянии держать такой вес на себе, хоть я и значительно исхудал – и подойти вплотную к Глебу, чтобы подтолкнуть на начало нашего диалога. И брат, пытаясь не проронить ни единой слезы, прикусил бледно-розовую губу. Он не хотел больше разочаровывать меня напоследок своим горьким плачем, потому что знал – мужское нытье мне ненавистно.        - Вот и конец, как я мог понять, - на лице Глеба вмиг проскользнула нервная усмешка. – А я думал, что пять лет – уже малый срок. Ан нет, оказывается, бывает ещё хуже.       - Ты привыкнешь к жизни без меня. Однажды ты прожил десять лет, не контактируя ни со мной, ни с матерью.       - Меня удивляет твоя уверенность в том, что я ни разу не скучал. Когда был в сознании, я так хотел увидеться с тобою, обняться, прижаться и забыться в твоих руках. В моей душе тогда был сплошной холод, бесконечная пустота.       - И опять по новой, - я закатил выцветшие усталые глаза.        - Да, по новой! И дай мне повторить это ещё раз, - он бесцеремонно схватил ворот моей рубашки, хорошенько за него встряхнув. Моя голова закружилась, потому я и не смог вымолвить ни словечка. – Ты даже не пробовал вылечиться!       Он резко отпустил меня, но не учел, что удержать равновесие я не смогу. С грохотом костыль упал на скрипучие половицы, а за ним последовало и мое тело.       - А смысл? – я не поворачивался на Глеба, но был уверен, что в его глазах читается вина. – Потратил бы несколько месяцев впустую, а вылечиться не смог. Для чего?       - А ты и не старался! – возмущённо воскликнул Глеб. – Ради себя, ради меня! Почему ты не мог хотя бы попробовать.       - Ты уверен, что я ничего не делаю ради тебя?! Да я прямо сейчас трачу все свое время, чтобы понять, что творится с тобой! Ты никогда не думал, что я все делаю только ради тебя?       - Если ты делаешь всё ради меня, то хоть раз подумай о том, в чем я действительно нуждаюсь! В тебе, глупое ты создание!       Возмущаться у меня не осталось сил, потому я просто махнул рукой, не желая больше общаться с братом. Глеб так и остался стоять столбом, потому мне пришлось повернуться. В этот момент он, словно сорвавшись с цепи, бросился ко мне, устроившись между моих ног. Брат крепко обхватил мое тело, уткнув лицо в плечо, и тут же я почувствовал, что ткань моего пиджака медленно намокает.        - Прости меня, - только и мог прошептать я. Мне больше не хотелось злиться на его девичьи слезы, я считал, что теперь уж он мог проплакаться без зазрения совести. И Глеб действительно ревел, не стесняясь, в то время, когда я тихо шептал ему успокаивающие слова.        - Что бы ни случилось, - неожиданно громко воскликнул я. – Знай, все будет хорошо, ты все решишь. Ты же мой брат!       Я никогда не говорил, что люблю его, потому что это было чересчур очевидно. В это время и на уголках моих глаз тоже проступили слезинки. Мне осталось всего ничего, а так хочется пожить! Пожить вместе с Глебом, наверстать упущенный десяток лет, отправиться с ним в кругосветное путешествие! Я все ещё помню, как он в детстве рассказывал о своей заветной мечте – обогнуть со мною весь свет, побывать в различных странах. Но не осталось ни сил, ни времени.       - Я уже скучаю, - Глеб вдруг рассмеялся, чем очень меня напряг. – Понимаешь! Ты так близко, я прикасаюсь к тебе, но ты так далеко от меня.       - Какой же ты глупышка, - я потрепал его за волосы.       Он в сердцах стукнул рукой мне по груди, и в тот же момент примкнул своими губами к моим. Я не удивился, потому что чрезмерная эмоциональность извечно была вторым именем Глеба. Да и возмущаться сил не осталось.        Мне осталось несколько часов от силы. Я лежал на двухместной кровати, пока мою дрожащую руку держал Глеб. Мама стояла в проходе, беззвучно рыдая, а брат красными и пустыми глазами пялил в стену. В тот момент никто и слова не проронил, доживая последние часы со мной.        Мой последний сон был расплывчат, но он сразу дал ответы на всевозможные вопросы. В нем ко мне примчался некто, больше похожий на рисунок Витрувианского человека, а вокруг него кружились то ли люди, то ли бесы – не разглядел. Все они пестрились, ярко сияли в белом свете, непонятно откуда взявшемся. И сия картина странно напоминала пугающую действительность на необитаемом острове. Кстати, куда делись множества нагих людей, нам с товарищами разузнать не удалось. Догадка лишь одна – то было поселение какой-то близ находящейся деревни, поклоняющиеся…       А я понятия не имею, кому. Но главное, это божество. Оно засело где-то в моем брате, возможно ещё десять лет назад, деля с ним одно хрупкое, истощенное тельце. Но подобное существо так легко не изгнать, а значит…        Значит оно и провожает меня в последний путь. Нет, я все ещё уверен, что за руку держит меня Глеб, плачет обо мне Глеб, любит меня именно Глеб, но Оно сидит рядом, улыбаясь ртом полным мерзких белоснежных зубов.       А я так и не смог спасти свою семью.       Прости меня, Глеб. Я люблю тебя.