наслаждение

Очередное перо вновь быстро скользит по бумаге, оставляя за собой тонкий след из темных чернил, что лентами вьются на листе. Феанор сменяет их один за другим, дополняя все новыми и новыми штрихами, увеличивая объем записей и все больше вдаваясь в подробности. Феанор иногда по нескольку дней мог провести в мастерской, не выходя даже за тем, чтобы поесть. Он мог не спать, не есть, не общаться с родными, если его разум захватит очередная идея, что позже выльется в прекрасное творение. А пока оно находилось лишь на стадии разработки, Феанор мог ненароком забыть, в чем, собственно говоря, заключался его замысел. Он просто воплощал на бумаге то, что видел в своем уме, и картины те были великолепны, а строки изящны. И вот, очередной день прошел незаметно для него, пока Феанор старательно развивал свою новую идею, не отходя от рабочего стола. Тот был завален бумагой, как чистой так и использованной, был завален перьями, сломанным, по большей части, а также бесчисленными деревянными опилками. Феанор не знал, как и при каких обстоятельствах он приобрел эту привычку, но, стоило дереву и кинжалу оказаться в поле его зрения, как они тут же воссоединялись. Он непроизвольно стачивал специальный деревянный брусок, и эти методичные движения, казалось, успокивали. Бывало и так, что вместо бруска служил стол, что, к сожалению, не было хорошей новостью. Вот и сейчас, Феанор без устали продолжал работу, склонившись над столом. Казалось, поток его мыслей сейчас ничто не способно прервать, однако глухие звуки достигают его ушей. Стук в дверь. Раз. Два три. Четыре. Пять шесть. — Входи, — бросил через плечо Феанор. Он, безусловно, понял, кто пришел его навестить, ибо уже некоторое время прошло с тех пор, как они разработали специальную систему, позволяющую по стуку в дверь определять друг друга. Нолофинвэ несмело творил дверь и преодолел порог. Сохраняя спокойствие на лице, он склонил голову в приветственном поклоне. — Доброй ночи, брат, — как и всегда, голос Нолофинвэ, столь молодой, звучал ровно и сосредоточенно. — Ты уже завершил все дела на сегодня? Беседа. Нолофинвэ наверняка пришел сюда за этим. Подумав так, Феанор отложил перо, небрежно кинув его рядом с листом, и опустился на кресло, поворачиваясь к брату. — Не то, чтобы я был этим доволен, — раздраженно ответил Феанор. — Эти перья — чтоб разбилась курица, что носила их, — постоянно ломаются! Нолофинвэ притворно вскинул брови и, закрыв за собой дверь, сделал несколько шагов навстречу брату. В его лазурных глазах сверкнуло пламя. Нолофинвэ быстро провел по верхней губе языком, что не укрылось от Феанора. Такая привычка брата распаляла его. — Я бы тоже сломался, — с придыханием признался Нолофинвэ. — под твоим напором. Феанор поднял бровь. Прозвучало более, чем приглашение к приятной трапезе, и грехом с его точки зрения было бы отказываться. Феанор с вызовом вскинул подбородок, этим жестом подзывая Нолофинвэ подойти. Брат обошел его со спины и, возложив обе руки Феанору на широкие плечи, стал неторопливо разминать их. — Сильно утомился, брат? — заботливо спросил он. — Не волнуйся, — усмехнулся Феанор. — На тебя у меня силы остались. Постепенно Феанор позволил себе расслабиться под ласковыми прикосновениями брата к своим плечам. Нолофинвэ тем временем бережно убрал густые волосы на другую сторону, открывая своему взору изящную длинную шею. Как только его пальцы неспешно закончили свой путь вдоль шейных позвонков, он не удержался от того, чтобы наклониться и невесомо коснуться губами нежной кожи чуть ниже начала роста волос. Феанор таял под этими прикосновениями, что брат дарил ему. После нескольких дней напряжения подобный легкий массаж давал возможность вновь обрести покой. Нолофинвэ продолжал сквозь ткань оглаживать широкие плечи брата, бесконечно наслаждаясь родным запахом, что исходил от его волос, от кожи, от одежд. Наконец руки его спустились, сомкнувшись на груди Феанора. Нолофинвэ склонил голову, губами прихватив край его уха. — Все же, — он блаженно выдохнул. — мне кажется, сегодня ты куда более спокойный, нежели обычно. Не прошло и мгновения с этих слов, как Феанор вмиг повернулся в объятиях брата и поднял его голову за подбородок, крепко сжимая пальцами. Он изогнул губы, обнажая звериный оскал зубов, что, впрочем, совершенно не вязался с общим его состоянием. Потрепанный и слегка разомлевший, он взирал на брата, даря ему свою улыбку. — Тебе кажется, — игриво произнес он и потянулся к губам брата. Под его напором Нолофинвэ разомкнул уста, позволяя брату брать верх над ним, полностью завладевая его ртом. Возможно, иному показалось бы, что Феанор груб и порывист сейчас, однако Нолофинвэ уловил ленивость в его действиях, даже некоторую несвойственную старшему брату мягкость. Нолофинвэ лучше всех прочих знал, насколько пламенным может быть Феанор, а потому, отдаваясь без остатка его рукам, наслаждался проявлением такой тягучей нежности. Во мгновения, когда в свете тусклых свечей можно было разглядеть его лицо, Нолофинвэ поражался красоте своего брата. Вот тот, кем он восхищался всю жизнь. Вот он, его брат, его божество. Идеальное длинное лицо, острый нос, строгие брови лишь подчеркивали мудрые глаза, что ныне были охвачены пламенем желания. Нолофинвэ чувствовал под своими ладонями столь желанное тело, каждый изгиб и мускул на котором он помнил наизусть. Помнил тепло, жар, что порою обжигал его. Во всем его брат был потрясающ, и также потрясающе он дарил наслаждение. Феанор мягко оттягивал нижнюю губу брата, языком ища отклик в его ротовой полости. Пальцы одной руки он вплел в мягкие волосы, периодически оттягивая, открывая себе доступ к уязвимой шее брата. Как только он сделал первый укус, сверху послышался первый за сегодняшний вечер сдавленный стон. Феанор довольно ухмыльнулся, зализывая поврежденный участок нежной кожи, чтобы уже в иное мгновение проделать то же самое со следующим. Нолофинвэ самозабвенно бродил руками по телу брата, сквозь ткань одежд находя столь знакомые изгибы все на тех же местах. Постепенно он позволил себе плавно опуститься на колени Феанора, ощущая жар его тела по мере того, как он прижимался ближе. Он ощутил, как при виде старшего брата, что так отчаянно его желал, находясь даже в столь расслабленном состоянии, внутри него к действиям воззвало желание плоти, что Феанор неизменно в нем пробуждал. Казалось, воздух потяжелел вокруг них, заполняемый тихими вздохами с обоих сторон. Феанор спустился губами вниз по шее Нолофинвэ, мягко обхватывая кадык, оставляя под ним озорной поцелуй. С легкостью расправляясь с пуговицами, он открыл своему взору ключицы брата, что ловили на себе слабый свет заженных свечей. Он провел теплым языком вдоль одной, затем наклонился ко второй и прикусил ее, получив в награду тихое шипение. Но не успел Феанор спуститься ниже, заставить Нолофинвэ льнуть к нему грудью, как обе руки на его плечах внезапно остановили. Нолофинвэ склонился к его губам, утягивая в торопливый поцелуй, и, в последний раз ткнувшись в уголок его губ, прошептал: — Предлагаю нам переместиться на кровать, — он укусил. — Не виню тебя, но мы еще ни разу не пробовали в постели. Феанор горячо ответил ему, порывисто проходясь руками вдоль крепкой спины Нолофинвэ. — Ах, так ты хочешь сказать, что не оказывался еще в моей постели? — его губ коснулась веселая улыбка. — В таком случае, можешь ли считать себя непорочным? — Скажи это о себе, — заметил Нолофинвэ. Феанор оттянул его голову кверху. — И скажу. — Когда-нибудь, — прошипел Нолофинвэ. — когда-нибудь я рассчитаюсь с тобой за все это, Фэаноро. — Предупреждаю, я буду сопротивляться, — рассмеялся Феанор. Он бережно помог брату спуститься с его колен, что Нолофинвэ сделал с неохотой. В его глубоких синих глазах горел огонь, так хорошо знакомый Феанору, огонь желания. Он пожирает все на своем пути. И они были двумя огнями, что слились, объединились, поглощая друг друга, такие похожие, будто бы одинаковые. Пусть Нолофинвэ и был сдержаннее на публике, однако лишь Феанор знал, каким тот бывает по ночам. И это воспоминание всколыхнуло пламя внутри него, побуждая поскорее воскресить чудесную картину брата, распластавшегося под ним. Словно в танце, они переместились к скромной кровати, попутно стягивая одежду друг с друга и окидывая ее в сторону за ненадобностью. Горячие тела льнули друг к другу, пока они продолжали наслаждаться томным поцелуем, представляющим собой лишь начальный этап их слияния. Нолофинвэ склонился к ленте, что так невовремя запуталась на его одеждах, и лицо его приняло серьезный вид. Словно бы не он только что был так распален обоюдным снедающим запалом. Феанор невольно замедлил движения рук, глазами ловя каждое движение брата. Четко очерченое лицо украшал ровный нос, глубокие серьезные глаза ловили тени, что отбрасывали на них строгие брови, ныне сведенные к переносице. В этом Нолофинвэ был схож с братом, однако едва ли его хмурое выражение было вызвано гневом; вероятнее, причиной была сосредоточенность. Феанор был полностью захвачен развернувшимся перед ним действом и пропустил момент, когда брат возмущенно стал помогать ему стянуть одежду. — В пекло, — отчеканил Феанор и рванул на себе рубаху, заставляя пуговицы отлететь. Нолофинвэ успел сообразить и ловко расправиться со своими пуговицами самостоятельно, прежде чем Феанор навалился на него. Он прижимал Нолофинвэ к постели, он являлся тем, что удерживает брата в таком положении. Феанор лишь больше распалял себя такими мыслями. Феанор не мог отказаться от соблазна насладиться уязвимостью младшего, его доступностью и принадлежностью лишь ему, Феанору, одному. Он прижимал Нолофинвэ к постели всем своим телом, чувствуя под собой трепыхающуюся грудь, где судорожно билось его сердце. Казалось, их сердца стучали в унисон, когда находились так непосредственно близко друг к другу. Феанор остановил его руки, что уже поднимались с постели в надежде притянуть к себе как можно скорее. Несмотря на негодование Нолофинвэ, он опустил к нему голову, губами припадая к основанию шеи, где она гармонично переходила в ровные плечи. Короткими поцелуями Феанор поднялся к уху брата, облизнулся, словно хищник, склонившись над добычей, и завел свою любимую игру. — Что же мне сделать с тобой сегодня? — он намеренно придавал своему голосу сомневающийся тон, ощущая, как дрожь пробирает Нолофинвэ. — Быть может, заставить умолять? Или же заставить тебя подавиться моей плотью в твоем горле? Связать? Закрыть тебе рот, глаза? Заставить перечислить всех сегодняшних гостей, пока я буду овладевать тобою? У Нолофинвэ закружилась голова. Ему всегда нравилось, когда Феанор говорил ему такие вещи. Его всегда формальный старший брат позволял себе распускать язык(и руки) только с ним наедине. На последние слова Нолофинвэ брыкнулся, совершив уж очень намекающее движение бедрами. В этот вечер спешить хотел он. — Помни, Фэаноро, когда-нибудь и я проделаю с тобой то же, — с вызовом произнес он и толкнулся еще раз. Феанор перехватил одной рукой его бедро, как и всегда, слишком крепко смыкая пальцы, сдавливая нежную кожу. Нолофинвэ трепетал от такого обращения, от этой грубости и вопиющей силы брата. Феанор тем временем отклонил его ногу в сторону, более не предпринимая никаких действий. — К слову, — внезапно сказал Феанор. — Ты всегда называешь меня так во время близости. При всех зовешь меня отцовским именем последние года. От чего бы тебе не назвать меня братом, как обычно? На этих словах его рука умело скользнула меж разведенных ног Нолофинвэ, проходясь по внутренней стороне бедра невесомой лаской. Тот выгнулся в наслаждении и томительном ожидании дальнейших действий. Однако, сквозь плену накатывающих эмоций, довольно строго ответил: — Заставь меня, Куруфинвэ Фэаноро, — сказал он. — Я не назову тебя так в эту ночь, пока ты не заставишь меня хотеть так называть тебя. Это было вызовом. И Феанор его принял. Он резко развел бедра Нолофинвэ, опускаясь меж ними, проведя языком вдоль его мужского естества. На это Нолофинвэ отозвался сдавленным стоном. — Ну уж нет, — решил Феанор. — В этот раз я не стану. И он, мазнув напоследок губами по головке, поднялся к Нолофинвэ, поравнявшись с ним глазами. Феанор переменил их положение так, что Нолофинвэ оказался лицом к его паху, как и перед фактом того, что за этим последует. Ощутив обиду от несбывшихся ожиданий, Нолофинвэ решил отыграться на брате. Одарил лишь коротким поцелуем кончик, он резко взял в рот почти целиком, насколько это возможно было сделать сразу. Нолофинвэ плотно обхватил член брата своими губами, пропуская все дальше в горло. Он обвел его языком со всех сторон, прежде, чем почти что выпустить изо рта. Затем вобрал вновь. Нолофинвэ с запалом продолжал, вбирая член брата полностью, позволяя тому теряться в наслаждении, беспорядочно толкаясь в его рот. Несмотря на то, что Нолофинвэ старался дарить ласку, ритм Феанор держал бешеный, дикий, будто время на удовольствие было ограниченно. Тем временем Нолофинвэ ощутил, как его тело прошивает волна мурашек, а из глубины вырывается стон, когда головка члена Феанора касается задней стенки его горла. Он продолжает насаживаться, ощущая, как нравится это брату, как тот все меньше контролирует себя. Однако, стоило Нолофинвэ как следует пройтись языком по всей длине, как властная рука отстранила его за волосы. Феанор смотрел на развратно красные губы, на мутные глаза Нолофинвэ и помыслил, что никто в целом мире больше не увидит этой картины. Он оскалился. — Ты же сам не хочешь, чтобы все этим кончилось, — он тряхнул брата за волосы, от чего тот лишь довольно улыбнулся. — Так зачем же продолжаешь? — Мне нравится, — произнес Нолофинвэ. — Нравишься ты, Фэаноро. И он вновь напомнил об имени. В этот момент последние остатки разума канули в небытие, сорвались последние оковы, и Феанор яростно набросился на брата. Нолофинвэ ощутил глухой удар затылком, но следом — прикосновения его губ к груди, трение члена Феанора о его бедра. Так приятно, так сладостно ему сделалось, что с губ вновь сорвался стон, однако был он протяжным и звучал призывом. И Феанор внял. Он порывисто терзал подставившуюся крестовину груди брата, лаская языком впадинку меж ключиц, а также под ребрами. Тело Нолофинвэ сейчас было натянуто, как струна. Казалось, эти напряженные мышцы вытянулась, открываясь для Феаноро, давая ему возможность узреть небывалое ранее. Превосходные контуры крепкого тела Нолофинвэ. Никто еще не видел его таким. И не увидит. Феанор продолжал свой путь, ощущая руки брата на своем затылке, что давили, опуская все ниже и ниже. Однако он увернулся от них и отстранился, — но лишь для того, чтобы нащупать на тумбе масло. Почти что не ароматное, им Феанор периодически омывал волосы. Сейчас оно было нужно для иного. Феанор плеснул масла на свои пальцы, ощущая прохладную влагу на них. Он вновь склонился над жаждущим братом и, одарив его раскрытые от ожидания губы чуть ли не нежным поцелуем, аккуратно подвел пальцы ко входу в его тело. Нолофинвэ машинально сжался, но, почувствовав давление, что оказывает на него Феанор, невольно отступил, позволяя брату дальнейшее. Феанор не стал медлить и, пройдясь ловкими пальцами вокруг, на пробу ввел одну фалангу. Он с силой удержал Нолофинвэ на месте, ибо тот ощутил давно желаемое болезненное чувство. Нолофинвэ признавал, что чувствовал боль, но это же приводило обоих в некоторую радость, ведь, не приноси его действия боли, Феанор усомнился бы в себе. Феанор неспешно совершил движения пальцем внутри, проходясь вдоль влажных стенок. Брат дернулся под ним, однако предпринял попытку насадиться. — Я хотел бы... — он попытался связано говорить. — Хотел бы ускорить... Процесс-с... Слова давались ему тяжело, ровно также, как и движения. Но сковывало его теперь разве что предвкушение, от чего он лишь всячески побуждал брата не ждать. Феанор ввел влажный палец целиком и двинул им на пробу. Сегодня его ласки казались более грубыми, более решительными, и Феанор видел, как Нолофинвэ это нравится. Он физически ощутил как дрожит под ним Нолофинвэ, как все его разгоряченное тело пробирает сладостная дрожь. Повторив движение, Феанор упивался видом такого жаждущего брата, то, как Нолофинвэ извивался под ним обескураживало. Феанор постепенно ввел два пальца, начиная более резкие движения, от чего Нолофинвэ перешел на отрывистые стоны, что сопровождались отчаянными попытками поторопить брата. Феанор одаривал его смазанными влажными поцелуями, которые, казалось, заводили брата еще больше, чем два его пальца внутри. В конце концов Феанор понял, что и сам на грани. Тогда он аккуратно, насколько можно было это сделать, убрал пряди шелковых волос с лица Нолофинвэ, отвлекая его, когда вынул оба пальца. Нолофинвэ протяжно застонал, ощущая неуютную пустоту, что оставил после себя брат, а потому дернул бедрами навстречу, побуждая действовать немедля. Однако Феанор, несмотря на собственное желание, скользнул рукой вверх, вдоль разгоряченного тела Нолофинвэ, останавливаясь на его уязвимом горле. Его пальцы сжались, перекрывая доступ к горячему воздуху. Нолофинвэ судорожно втянул его, ощущая пальцы брата на своем горле, его член на своих бедрах, его дыхание на своем лице. Рука сдавила сильнее, и из его горла раздался рваный вздох. Феанор, заслышав его, хищно улыбнулся, в его глазах блеснул азарт, а волна желания, накатившая в тот момент, казалось, обрушилась на тело Нолофинвэ, что в очередной раз содрогался под ним. Феанор, чувствуя трепетное биение сердца брата, что отдавалось сквозь тонкую кожу шеи, прошипел ему в самые губы: — Сейчас, Нолофинвэ, — с хрипотцой, его голос звучал необъяснимо низко сейчас. — Назови меня так, как обычно зовешь в своих грезах. По телу Нолофинвэ пробежала дрожь. — Прошу тебя, — прошептал он. Пальцы Феанора продолжали сдавливать горло, затем последовал дразнящий толчок. — Ну же. — Прошу тебя, — сбивчиво повторил Нолофинвэ. — Мой брат, моя кровь, прошу, прими меня себе во услужение, в эту ночь, когда... Его страстная речь была грубо прервана порывистым движением Феанора во внутрь, его губы разомкнулись в беззвучном крике. Боль пронзила все его тело, заставляя содрогаться. Однако Нолофинвэ знал, что поначалу всегда было больно, он привык и даже успел соскучиться по болезненным ощущениям во время того, как собственный брат растлял его юное тело. Феанор никогда в своей жизни не отличался терпеливостью или сдержанностью, потому даже сейчас не стал дожидаться слов разрешения от Нолофинвэ. Сильными руками он крепко удерживал бедра брата, постепенно вновь осознавая свою безграничную власть над ним. Феанор потратил силы на то, чтобы почти полностью вытащить свой член из тугого нутра брата, а затем с тем же запалом пронзить его вновь. Нолофинвэ руками комкал простыни, ощущая, как до краев наполняется братом, как Феанор делает их единым целым, пусть всего на одну ночь. Его стоны наполнились болезненным удовольствием, и он изогнулся в объятиях Феанора, чтобы поцеловать его в губы, задохнуться вокруг его влажного языка, просить больше. — Брат, мой брат..! — он кричал во весь голос, стоны вырывались из его горла с каждым новым сильным толчком. Череда грубых ударов обрушилась на его тело, и Нолофинвэ растворился в ощущениях, что дарил ему Феанор, без сомнения, забирая и свое. — Ты все-таки, — брат рычал ему на ухо, периодически покусывая. — все-таки назвал меня братом в постели. А еще пытался спорить. Он совершил особо сильное движение бедрами. — С тобой поспоришь, — с улыбкой на раскрасневшихся губах усмехнулся Нолофинвэ, и его смех превратился в стон, когда член Феанора грубо прижался к особой чувствительной точке внутри него. Он инстинктивно сжался, за что получил сдавленный стон Феанора. — Больше так... не делай, — насколько было возможно строго сказал Феанор. Нолофинвэ под ним забылся в стонах и перешел на надрывный крик, стоило Феанора сделать выпад в том же удачном направлении. Бессвязные слова посыпались из его рта, его влажные губы были вновь перехвачены в порывистый поцелуй, пока Феанор продолжал овладевать им. Обоим было жарко, голова шла кругом от бешеного ритма их близости, скольжение меж телами вызывало приятную дрожь. Они дышали в унисон, когда Нолофинвэ вновь изогнулся под своим братом, познавая новые грани наслаждения, новые грани себя. Когда Нолофинвэ в конец потерял себя, с трудом оставаясь в сознании, Феанор обхватил пальцами его крепкий член, что уже давно требовал прикосновений, и стал двигаться в такт их движениям. Они катались по кровати, смещая простыни, откидывая в сторону подушки, не обращая внимания ни на что иное, кроме друг друга. Нолофинвэ вновь кричал, срывая горло, когда пальцы Феанора двинулись в последний раз, а его член толкнул сильнее, чем можно было помыслить, доводя Нолофинвэ до точки высшего блаженства. Феанор продолжал размашистые движения, вбиваясь в расслабленное тело брата под ним. Потребовалось чуть больше времени, прежде чем он вновь склонился над Нолофинвэ и, поймав его туманный похотливый взгляд, с громким стоном излился внутрь, достигая экстаза. Нолофинвэ не возражал, когда брат улегся сверху, пальцами массируя его грудь. Сонливость сморила обоих, единственное, на что хватало сил — ленивые поцелуи сквозь плену дремоты. — Брат, — прошептал Нолофинвэ. — Я люблю тебя. Всего. Такие простые слова он не стал оснащать подробностями, как обычно любил. Просто и коротко. Феанор улыбнулся ему в губы. — И я.