После падения

      Тем самым воином оказалась никто иной... как самурай Нана, матерь раненого. — Акихиро-кун, зачем же всё-таки ты напал на Тсу-куна?       Аки покраснел, но рта не раскрыл.       Я злорадствовала. Акихиро чувствовал, что облажался сам, и что отец у него оказался ничтожеством. Однако ему гордость не позволяла начать оправдываться, чтобы поскорее покинуть злой дом. — Аки-кун не делал этого… — возразила его мать, правда уже на несколько порядков тише. — Да понятно, что делал, — легко возразил Вино и поднялся с дивана, добавив: — Давно планировал. — Что за чушь?! — воскликнул папа Акихиро.       И тут же заглох, встретив предупреждающий взгляд моего дяди.       Вино подошёл к Акихиро, жмущемуся к ноге матери, присел на корточки перед ним и заявил: — Не выйдешь отсюда, пока не ответишь. — Я… Я… — Не смей врать. Иначе твой отец лишится работы из-за тебя.       Тишина спустилась в нашу гостиную. Её разбавляли лишь неслышное дыхание и тихое тиканье настенных часов.       Вскоре Акихиро поджал губы, глаза его заслезились, а из носа начала демонстрироваться тонкая сопелька. Я посочувствовала Вино: он эти «прекрасные» эмоции видел всего в нескольких сантиметрах от себя.       В итоге Акихиро расплакался и совершил сокрушительное признание. — Я вообще начал дружить с Тсуной из-за Мивы!       Я глупо улыбнулась, потому что до меня не сразу дошёл смысл сказанного (сказанное легко постучалось в двери, а вот его смысл ещё бежал где-то сзади и что-то кричал). А вот, когда дошло…       Ой, мне показалось или это мне кто-то невидимый под дых засветил?       Не показалось. — Чего?! — офигевше заорала я. — Так это влюбленность, — понятливо кивнул Вино и обернулся ко мне с видом аристократа, заинтересовавшегося тем, в какую собаку влюбилась привлекающая внимание толпы своим жалобным завыванием псина.       Мои глаза в считанные секунды принимали форму блюдец, желая выпасть из своих орбит, чтобы не видеть столько шокированных взглядов на своём лице. Тсуна, Аюми, молодая мама, родители Акихиро, Дайкон (а кошак какого лешего так зырит?! Тоже ржёт надо мной?!) уставились на меня, как на… на… на… Фу, не могу!       Я покраснела (в первую очередь от злости и непонятно откуда возникшего стыда), закрыла лицо руками и постаралась успокоиться.       Не сработало.       Однако я всё-таки отодрала руки от личика, мысленно попросила глаза не вываливаться (мои любимые, как же я без вас в мафии жить буду, а? Мы с вами ещё не совершили великие дела, вы не можете уйти от меня из-за такого мелкого противника как этот гад, у которого я сейчас кое-что спрошу) и посмотрела на поникшего Акихиро. — Зачем ты тогда вообще к Тсуне полез, если тебе я была нужна?       Красный, как рак (или я), мальчик робко поднял на меня глаза и тут же опустил их. Я уже подумала, что он не ответит, но ошиблась. Акихиро сказал то, что я ожидала от него. — Ты… ты… Ты только с ним дружила… Из мальчиков. И… и… и… Все говорили, что… вы с ним… Ну… ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА!!!       О-ох, меня снесло децибелами. — Э-Э-Э-Э?!!! — тут же заорал Тсуна, сидя прямо рядом со мной. — ЭТО НЕПРАВДА! НЕПРАВДА ЖЕ, МИВА?!!!       О-ёй, в моём слуховом аппарате колокольный звон. — Чего так орать?.. — уныло спросила я, массируя свои ушки. — Будто в иерихонскую трубу пищалка попала… — Иехо… Что?.. — не поняла Аюми. — Ока-сан, из моих ушей не течёт кровь? — спросила я у молодой мамы. — Мне страшно, что мои барабанные перепонки взорвались от их криков. — Если бы взорвались — ты бы ничего не слышала, — ответил Вино. — Все в порядке с твоими ушами, Ми-чан, — заверила меня мама.       Я кивнула и посмотрела на Аки. — Не любим мы с Тсуной друг друга. Мы — друзья.       Что ещё добавить? Естественно, я ожидала подобных слухов, поэтому совсем не удивлена. Рано или поздно нас стали бы величать влюблённой парочкой, потому что слишком часто я предпочитаю девичьей компании Тсуну. Даже Аюми не верит в то, что Тсуна совсем не нравится мне как мальчик (эх, знала бы ты, что он очень даже нравится мне как мальчик, но это не любовь к человеку, это другое — слишком тонкое и личное, чтобы объяснять детским умам, фанатская любовь). — Значит, — заговорил мой дядя, обращаясь к Акихиро, — ты решил сам проверить, в каких отношениях Тсуна и Мива. — Н-нет… Просто… — едва слышно замялся мальчик. — Решил занять место Тсуны, — будто не услышав его, удовлетворённо добавил Вино.       Акихиро уткнулся лицом в юбку матери и его плечи судорожно задёргались. На какой-то загадочный миг, странный момент сердцебиения, мне стало его жаль. Унизили маленького мальчика, заставили плакать из-за того, что он в девочку влюбился…       Тряхнув головой и услышав звон весов, я встала с дивана и пошла к двери. — Ми-чан, ты куда? — удивлённо спросила мама. — В свою комнату, мне нужно подумать, — деловито ответила я и выскользнула в коридор.       Акихиро жалко, да. Однако Тсуну тоже не меньше жалко. Даже больше, если понять, что он пострадал без причины. Без причины для самого себя, а не для всех вместе. Нельзя ничего обобщать. Нужно рассматривать каждого человека по отдельности. Чтобы понять всё.       Как пазлы. Как перья. Как уже в чем-то виновных.       Потому что сегодняшний случай доказывает мне, что люди с детства окунаются в озеро поступков, чтобы собирать личную коллекцию ракушек и морских камешков. Для чего они собирают коллекцию? Я не знаю. Одну её часть они будут показывать, а вторую — скрывать и наслаждаться ею в одиночку. Или же страдать, если схватил какую-то ракушку или камешек необдуманно.                               ***       Молодая мама вошла ко мне в комнату спустя минут сорок. Я валялась на кровати и занималась одним из привычных для себя дел: смотрела в потолок, который папа своими руками разрисовал всякими единорогами, звёздами, созвездиями и радугами. — Враги наши уже ушли? — задала я самый интересующий меня вопрос. — Да, Акихиро и его родители ушли, — спокойно подтвердила мама, присаживаясь на край моей кровати. — Долго уходили. Его папа обзывал меня жестокой девчонкой? — М-м-м… Пытался. Вино снова взял слово, и тот успокоился. Ми-чан, ты расстроилась из-за того, что Тсуна пострадал из-за тебя? Ты в этом не виновата. У взрослых тоже иногда такое происходит. — Ока-сан, я красивая? — спросила я и села. — Да, ты растёшь красивой девочкой, — улыбнулась мама. — Как ты? — Нет, красивее, — покачала головой она, погладив меня по щеке большим пальцем. — У тебя очень яркий, редкий цвет глаз, Мива. А людям нравится красивое и необычное. На тебя всегда будут смотреть. — Но не всегда это будет заканчиваться так плохо? — Не всегда.       Я кивнула и неожиданно в моё поле зрения попали тонкие, аккуратные кисти мамочки. — Ой, точно же! — воскликнула я и слезла с кровати. — Что такое? — спросила мама, проследив за тем, как я подошла к своему зеркалу и взяла уличную сумочку. — Сейчас, подожди, — сказала я, копошась в ней. — Мы с Аюми и другими девочками делали браслетики. Вот! Этот я тебе сделала!       Крутанувшись на носочках, я запрыгнула в кровати и одним точным движением нацепила на левое запястье молодой мамы тонкий белый браслетик. — Ох, какой красивый! Спасибо, Ми-чан! — искренне обрадовалась мама и обняла меня. — Завтра я куплю тебе твой любимый зефир! — Не надо, я просто так сделала тебе подарок! — пропыхтела я куда-то в мамину ключицу, хоть и не хотелось отказываться от такой награды. — Лучше купим бисер? Я хочу научить Тсуну делать браслетики. Чтобы он своей маме тоже подарил. Она хорошая. — Отличная идея. Завтра сходим в торговый центр, — согласилась мама, рассматривая свой браслет. — О, а где Тсуна и Аюми? — Нана и Вино повели Тсуну в больницу, на всякий случай сделать рентген его руки. Аюми ждёт тебя на кухне. Хочешь перекусить? — Мороженое с ананасами и шипучим сиропом! — обрадовалась я и соскочила с кровати. — Только после сэндвичей! — возразила молодая мама.                               ***       Моя подруга уже вовсю хомячила сэндвичи с огурцами (мои любимые) и пялилась на двух зайцев, сидящих напротив. — Они всегда здесь? — спросила она, когда я пересадила Заю (это чёрный, белого именую Зайкой, прошу запомнить, потому что в дальнейшем разъяснений не будет) на папино место. — Не всегда. Только днём, когда я не играю с ними. Ночью — чёрный со мной спит, а белый — с моей ока-сан, — ответила я, забравшись на стул и схватив сэндвич. — Здорово! Я тоже так хочу! — позавидовала Аюми и тут же совершила скачок на другую, далёкую от плюшевых игрушек, тему. — Мива-чин, Мива-чин, послушай, а у тебя сердечко не ёкнуло, когда Аки сказал, что ты ему нравишься? У меня бы ёкнуло! У моей мамы ёкнуло, когда папа ей в старшей школе признался!       У меня тоже ёкнуло. От злости. СамЭц нашелся, других «конкурентов» давить.       Фу, тоска вонючая. Похоже, брак с японцем тоже не моя судьба. — Как мое сердечко могло ёкнуть, если Аки навредил Тсуне, моему другу? — спросила я и продолжила развивать своё мнение. — Даже если бы он сделал больно кому-то незнакомому ради меня — я бы всё равно восприняла это плохо. Не люблю такие «героические» поступки. Это как в сказке, но совсем некрасиво в реальности. Для меня. Мне не нравится, когда кто-то страдает ради чужой любви.       Молодая мама с новым интересом посмотрела на меня, наливая в мой стакан виноградный сок. Наверняка ей подумалось, что смерть Жанны нанесла мне вечный моральный урон. Хотелось бы возразить, но сейчас я не в возрасте объяснять, что ничего не повлияло на мои подобные мысли, кроме моего собственного взгляда на мир. Я просто анализировала героев сказок. И все они стрёмные. — Ты как всегда странная, Мива-чин, — вздохнула Аюми и ей тут же взбрела в голову другая идея. — А к Тсуне сердечко ёкает?! Ты взяла его за руку тогда!       Я отрицательно замахала рукой, потому что рот был занят едой. Аюми расстроенно вздохнула. — Му-у, ты — ледышка, Мива-чин!       Я пожала плечами и откусила ещё один кусок сэндвича.       Ёкает к Тсуне моё сердечко. Фанатской любовью. — Папа говорил, что это у меня от ока-сан, — сказала я, когда прожевала еду.       Молодая мама улыбнулась, поставила перед нами две порции моего любимого мороженого и вышла из кухни. — А этот Акихиро… — сказала я, когда услышала, что на втором этаже хлопнула дверь. — Акихиро я ещё поймаю. В темном переулке.       Аюми кивнула, состроив лицо мужика-военного, прошедшего Афганистан, и сжала ложечку для мороженого.                               ***       Апрель… Апрель… АПРЕЛЬ!!! ШКОЛА!!! МАМА ДОРОГАЯ!!! ОПОМНИТЬСЯ НЕ УСПЕЛА, КАК ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ ПОДЛЕТЕЛО!!! — Ока-сан… Я домой хочу… — чуть ли не заплакала я, когда мы с молодой мамой шагали в мою тюрьму среди тысячи других родителей с детьми.       Среди всех этих детей лишь я чувствовала, будто жизнь катится в тартары. А остальные выглядели радостными и предвкушенными. — Ми-чан, ты чего? Ты же даже ещё не увидела, где будешь учиться! — возмутилась мама. — Но мне страшно! А если мы с Тсуной в разные классы попадём? Где он вообще?! — Нана позвонила мне и сказала, чтобы мы шли без них, потому что Тсуна порвал брюки, упав с лестницы, — вздохнула молодая мама.       У-у-у, как ты мог, Тсуна?.. — Я не хочу в школу! — в который раз проныла я. — Она позеленела, — констатировал Вино, подхватив меня на руки.       Ы-ы-ы… Теперь меня несут в ад на руках, как королеву (другие детишки так и косятся на меня с завистью, ха!), но от этого не лучше. Папа, помоги! — Он бы не помог, потому что ему нравится школа, — просветил меня Вино. — Одноклассники с разной степенью симпатии, домашка, страх перед учителями, оценки, каникулы, поездки… Взбодрись, Мива, с этого дня начинается твой путь в юность!       Ну, нет! Я уже выбрала тернистый путь мафии, другого не надо! — Да ну? Оставишь Тсуну одного? — подловил меня Вино. — Гх-х! — А ты почему не идёшь в свою школу? — вдруг опомнилась молодая мама, с претензией посмотрев на моего дядю. — Издеваешься? Я не пропущу такое важное событие своей племянницы: первый раз в школу, — напыщенно отмахнулся Вино. — Если уж ходишь в школу — будь идеальным учеником! — Ещё чего! Не ради школы я в школу поступил! — А ради чего? — опешила мама. — Чтобы закадрить ученицу женской школы, бросить её и написать мемуары! — со скоростью света воскликнула я.       Мама остановилась на дороге, как будто всё это время была не живым человеком, а статуей, тысячу лет стоявшей на этой дороге.       Вино тоже остановился и уткнулся мне в плечо, скрывая смех.       Всего секундочка — и моя мамочка снова стала живой прекрасной леди. Живой, орущей леди. Орущей на меня.       Иногда жизнь так тяжела. Вот прям как сегодня. — Ми-чан, Винченцо пошутил! Не будет он никого соблазнять! — крикнула мама и тут же заределась от стыда, потому несколько прохожих удивлённо посмотрели на неё. — Да-а-а?.. — расстроенно глянула я на макушку дяди.       Он оторвал лицо от моего плеча и заверил меня: — Закадрю.       Я состроила рожу-кирпич и картонным тоном попросила: — Не надо, я пошутила, отбой. — Я подумаю, — хмыкнул Вино.       Молодая мама шипяще наорала на нас (знаете, как это «шипяще»? Это как будто Дайкон шипит на меня. Вот так мама орала на нас, чтобы не привлекать внимание (хотя по мне, шипящая женщина тоже не хило так может заинтересовать серую толпу).                               ***       Начальная Намимори выглядела почти косплеем средней Намимори (аж любимую песенку Хибари захотелось спеть). С Тсуной мы таки встретились и вместе нашли спортзал, где проводилась общая линейка (прикиньте, а гимн тут почти такой, как тот самый любимый трек главы дисциплинарного комитета). Я еле как высидела на стуле, чувствуя, как раздражает нудная речь директора, и мы с Тсуной снова разделились каким-то случайным мистическим образом. — Говорю же, неудачный день, — пробормотала я, пытаясь найти свой класс (мой класс забрал классный руководитель, но я умудрилась потеряться, потому что ещё после ухода мамы начала витать в облаках).       Интересно, а почему я не увидела Аюми? Может, её родители в другую школу отправили?       Не хотелось бы. Однако, так могло быть даже лучше. Чтобы она не стала кем-то вроде Хару или Киоко.       Класс мне помогла найти девочка постарше. Ещё дала совет остерегаться некой Хоши-сенсей. В душе не гадая, кто это и за что её бояться, я благодарно кивнула (вряд ли девочка поняла, что это благодарность) и вошла в свою классную комнату. На меня тут же уставилось несколько десятков пар глаз и беззастенчиво заговорили в полголоса. — После звонка вошла… — Хулиганка, наверное! — Ого, у неё глаза такие голубые! — Да, где?! Я не вижу издалека! Покажите! — Как?! — Да это линзы цветные! — Расскажем учителю?! — А где она? — В учительскую на минутку отошла. — Мне страшно рассказать! А если эта девочка хулиганка?! Давай ты? — Нет!       М-да… что-то меня сразу тираном окрестили. Не люблю такое. Сперва я должна быть зайчиком.       Ладно, позже исправим ситуацию.       Притворившись глухой (то есть, не отреагировав на НЕ шепотки), я лёгкой скачущей походкой двинулась к Тсуне, которого успела найти, пока слушала детишек. Он сразу повернул свою головёшку к выходу и встал из-за парты, услышав слова: «у неё глаза такие голубые». — Я случайно потерялась, — виновато улыбнулась я, плюхнувшись своей попэ на стул соседнего ряда. — Я так и понял. Даже пытался сказать учителю, но не смог, потому что другие были слишком громкими, — кивнул Тсуна и тоже приземлился на своё место, обратив на меня восхищённые глазки. — Но это круто, Мива! Ты в первый же день стала популярной!       Я лишь пожала плечами, осматривая одноклассников. О, знакомые лица… Однако все не Аюми.       И хорошо, и плохо. — Мива… Ты же не забудешь обо мне, когда у тебя появится много-много друзей? — вдруг спросил Тсуна, заметив, как все косятся на меня и шепчутся. — Э?.. Естественно, нет, — перестала я рассматривать детей и посмотрела на Саваду. — Я буду помнить о тебе.       Сказав последнюю фразу, я осеклась.       Что я только что ляпнула?       Чужие слова.       «Алиса, мы будем помнить о тебе» — сказали мне мои друзья, когда подставили меня, и я попала в колонию.       Нужно было просто сдать этих мудаков. Потому что мы перестали быть друзьями ещё в тот момент, когда Вика сказала, что в магазин их заставила пойти я.       Тупая я. Была.       Решительно посмотрев на Саваду, я заявила: — Тсуна, неважно, сколько друзей у меня появится в будущем — ты навсегда останешься моим первым и лучшим другом.       Хм? А что это такая гробовая тишина в классе? — А-а… Э-это… — у Тсуны на глаза навернушись слёзки.       Ой, моя ж ты булочка-моти (хотя нельзя назвать моти булочкой даже если оно и из рисового теста…) — Ты чего? — улыбнулась я, наклонив голову вправо. — М… — Тсуна шмыгнул носом и громко воскликнул: — МИВА ТОЖЕ НАВСЕГДА ОСТАНЕТСЯ МОИМ ЛУЧШИМ ДРУГОМ!!!       И… Иерихонская труба. Опять. — Да-да, только не ори так, у меня барабанные перепонки тонкие, — попросила я, обнимая Тсуну.       Стоит ли мне говорить, что о нас зашептались, как о влюбленной парочке?       Не стоит. Это мелочи жизни, народ. Вы, наверное, сейчас ликуете от того, что узнали моё имя.       Или я слишком преувеличиваю значимость своей прошлой жизни в ваших глазах…       Во всяком случае, вышло всё донельзя иронично. Сказка обрела карикатурное изображение, но… эта Алиса нашла свою лучшую страну чудес.       Та оригинальная страна мне была бы ни к чему, ведь в ней не было бы Тсуны и всех остальных.