Париж 2.0

В номере у Майлза пусто. Нет, там полный комплект мебели, уютная ванная комната и симпатичный ковер. Но все равно, в его сознании там пусто и серо. Нежно-кремовые стены словно припорошены тонким слоем пепла. Или это свет подает под таким углом из не зашторенных окон, искажает краски и объемы. Их встреча назначена только через час, но Майлз все равно накидывает пальто, берет со столика перчатки и выходит. Томиться в комнате, как в клетке, ему не хочется. Ковер устало скрипит под его шагами, а если приглядеться, то можно заметить выцветшие полоски на ворсе, оставленные сотнями и тысячами прежних постояльцев. Они, как во сне, проносятся перед внутренним взором Кейна: толпы призрачных, прозрачных фигур. Бизнесмены в лопающихся на толстых животах пиджаках из дорогой ткани; их манерные жены, на пару десятков лет младше, разглядывающие коридорного за спиной у вечно занятого мужа; любовники накануне расставания, пытающиеся урвать чуть больше времени друг с другом. Они все живут. Со своими маленькими драмами, трагедиями и мелкими радостями. И никому из них, из этой разношерстной толпы в его воображении, нет дела до ближнего. В холле хрустальная люстра в лучах искусственного света мерцает так ярко, что режет сетчатку. Майлз выходит через прозрачные двери на улицу, под накрапывающий противный дождь. Изморось мелкими каплями пробирается за воротник, волосы пропитываются влагой, тяжелеют. Майлз смахивает с глаз влажные пряди, не торопясь спускается по каменным ступеням вниз, к ре��е. Времени у него полно. Можно остановиться, подумать, успокоиться. Парапет тоже каменный, как и все в этом городе, пропитанном духом революции и независимости. Трудно чувствовать себя обиженным жизнью, глядя на старинные здания и этих людей. Другая нация, иной менталитет. У них совершенно другие лица, улыбки и взгляды. Ему нравится этот контраст. Кейн опирается на парапет локтями, смотрит вниз. Сена несет свои воды, темные, мутноватые, куда-то дальше. Безмятежно, размеренно. Майлз вытаскивает из кармана пачку сигарет, рассматривает ее пару минут, но закуривает. Робко, неуверенно затягивается, словно в первый раз. Все внутри дрожит, хоть он и не хочет самому себе в этом признаваться – ему страшно. Страшно взглянуть в те глаза и понять, что все не кончилось. Своим чувствам он давно уже не доверяет. Сигарета прогорает до фильтра. Майлз разжимает пальцы, прослеживая ее полет вниз, до воды. Окурок напитывается ею и тонет. Бесславно и быстро, как утопает сейчас сам Майлз в собственных мыслях. Он идет по мощеному тротуару, слушая звонкий стук ботинок. Легко поднимается по ступеням, улыбаясь какой-то француженке в ярком платке, поворачивает направо. Пару кварталов вверх, налево и прямо, к площади. Алекса он видит сразу. За крайним столиком уличного кафе, под навесом. И хотя до встречи еще четверть часа, он уже на месте. Лениво листает меню, скучающим взглядом обводит людей, которые спешат мимо. Майлз спотыкается о выщербленный камень мостовой. Теряет равновесие, земля предательски уходит из-под ног. На секунду слева выпавшим кадром из диафильма мелькает небо. Серое брюхо огромного кита, нависшее над городом, царапающее свою рыхлую тушу о шпили соборов. Майлз приближается на непослушных ногах, подходит совсем близко к столику и кладет руку на спинку стула. Алекс вскидывает на него глаза, и самым нужным саундтреком сейчас стал бы раскат грома. Он присаживается напротив, сохраняя на лице отсутствующее выражение и не снимая перчаток. Алекс кутается зябко в легкую джинсовую ветровку, потемневшую от влаги. Зарывается носом в воротник, дует на пальцы, пытаясь согреться. Внутри кафе полно свободных мест, но они остаются снаружи. У подошедшего официанта надменное лицо, накрахмаленный белоснежный фартук и смешной акцент. Они с Алексом синхронно фыркают, на секунду пересекаясь взглядами. Тернер бегло изъясняется на французском, объясняя вышколенному ублюдку какой чай месье желают. Тот уматывает с выражением вселенской обиды на лице. -Во Франции чаевые считаются оскорблением? – интересуется Алекс с видом невероятной озабоченности на лице, а Майлз даже счастлив, что ему не нужно начинать разговор. Искать какие-то фразы, подбирать слова. -Округляют, - Кейн делает странный жест ладонью в воздухе. Алекс кивает понимающе в ответ, заглядывая ему в глаза. Все окружающее сразу же становится похожим на картонные декорации к малобюджетной пьесе. Бутафория и фальшь. Прекрасная мизансцена, Майлз, как и любая творческая личность, может оценить красоту момента. С набережной доносится еле слышный гул. Группа туристов приходит мимо них, переговариваясь на своем птичьем языке. Майлз на мгновение прикрывает глаза, пытаясь вспомнить свои впечатление от Парижа, когда он был здесь в первый раз. Когда он был здесь не один. Воспоминания сумбурные, обрывистые. Они колются как снежинки в декабре. Восторг, ликование, зашкаливающий пульс, отдающий громом в ушах, вкус губ и мягкость волос под пальцами. И бабочки. Гребаные бабочки, которым мало было одного живота и они захватывали все полости тела бедного Майлза. Тот даже ночью чувствовал, как эти насекомые перемещаются внутри. Но даже это приносило эйфорию. Он еще долго потом вытравливал их. Чтобы не было ни единого напоминания о слабости. Официант ставит на столик заварочный чайник и две маленькие чашки тонкого фарфора. Кейн как завороженный разглядывает, как в прозрачной воде распускается цветок. Как дитя из утробы матери, раскидывает в сторону длинные, ломкие лепестки, чтобы явить свою истинную красоту. Вода окрашивается в темно-красные оттенки, начинает напоминать вино. Алекс разливает чай по чашкам, над ними клубится ароматный пар. Начинает темнеть. Разговор завязывается сам собой. Ни Алекс, ни Майлз не прикладывают к этому никаких особых усилий. Они лишь строят переходы, связки и узелки, связывающие все воедино. Но все равно – неловко и больно. У Майлза во рту вместо привкуса чая, привкус того, что они говорят чужими, мертвыми фразами. Любовь тяжелым камнем на душу вернулась. Хотя, она никуда и не уходила, крутилась неподалеку, ослабив слегка на пару лет давление на плечи Кейна. Они оба выговариваются друг другу. Алекс улыбается напряженно, рассказывая про гастроли, про родителей, про группу, про новый альбом. И Майлз понимает, делая очередной глоток почти безвкусного уже напитка, что иногда можно слушать и верить людям до последнего. Проглатывать все шаткие и расползающиеся по швам объяснения, знать, что тебе лгут в глаза. Но слушать и верить. Потому что это все, что тебе остается. -Хочу выяснить отношения, - внезапно говорит Алекс, отвечая на молчаливый вопрос друга. Кейн дергает плечом, соглашаясь. Все еще очень неловко. Они как подростки на первом свидании, и Майлзу смешно от одной мысли об этом. У них никогда не было свиданий. У них вообще ничего, по сути, не было. Выяснить отношения – не бить посуду, раня свои ладони и друг друга, а медленно по частям собирать то, что разбилось много месяцев назад. Копошиться в былом, отсеивая всякий мусор, накопившийся за это время, чтобы собрать все осколки, до единого. Чтобы вспомнить. -Ты ушел! – в голос пробивается обида, расталкивая все остальные чувства локтями. Майлзу стыдно, он опускает ресницы. Его раздражает легкомысленная улыбка Алекса, но у того дрожат краешки губ, показывая, насколько она вымученная и фальшивая. -Ушел, - Тернер наклоняет голову в сторону, признавая. У него дурацкая прическа, Майлзу больше были по душе длинные волосы. По разным причинам. Он скучал. Он скучает. Эти слова не срываются с его губ только потому, что он плотно сжимает зубы, чтобы не вылетело ни единого звука, ни единого вздоха. И сердце колотится как сумасшедшее. Чай в чашке остыл, теперь это просто вода с удушливым цветочным ароматом. -Ты мог бы простить меня. -Не все возможно простить, - быстрый ответ. Алекс приподнимает брови, ежится от пронизывающего ветра. Майлз в своем пальто чувствует себя слегка неуютно. Но молчит. Ему больше не чего сказать. Призрак Алексы больше не стоит между ними, но он все равно не уверен, что… -Пока оба человека живы, все можно исправить. Опять эти пустые, пафосные фразы, трескучие как горох в банке. Они оба упрямы. И никто из них не хочет искать компромиссы. Горло перехватывает от боли, Майлз начинает задыхаться. Эта встреча была лишней. Лучше бы им вообще не видеться никогда, не слышать друг друга. Кейн встает из-за стола, прижимает чашкой несколько банкнот. Он не разбирается в номинале, но думает, что там хватит с лихвой. -Не все можно исправить, Алекс. Даже если бы мы оба хотели этого. Небо над Сеной налилось синими чернилами, распухло как двухнедельный утопленник, грозясь пролиться ураганом на бренную землю, отплатить за все грехи. Но Майлзу все равно, пусть даже начнется новый Всемирный потоп. Его накрывает на набережной. Ноги подкашиваются, он начинает задыхаться. Это почти как приступ астмы, мучившей его с детства, только еще хуже. Он падает на скамейку, вытирая слезящиеся глаза, пытаясь проглотить ком в горле и вдохнуть хоть немного кислорода в пылающие огнем легкие. Иногда нужно просто взять себя в руки и идти дальше, как бы больно и страшно не было, даже если все твое существо жаждет вернуться обратно. Обнять на шею, прижаться губами к губам и вытребовать обещание, что он больше никуда не уйдет. Не исчезнет, не растворится, словно утренний туман. Майлз утыкается лицом в колени, благодаря Бога, что в такую погоду никто не прогуливается рядом. Все прячутся дома, в теплых кроватях. Дождь усиливается, сорит крупными каплями. Они стекают по щекам, пропитывают волосы. Шум дождя заглушает звук шагов, торопливых и растерянных. Они останавливаются в паре метров от скамьи, затихают. Майлз с тоской думает о сигаретах и собственном обещании бросить курить, но при таком ливне сигарета тут же размокнет. -А если не исправлять? Кейн вскидывает голову. Алекс, промокший насквозь, дрожащий как потерянный щенок, стоит совсем рядом. Он опускается на колени, плюхаясь в грязь, наплевав на отвратительные следы, которые остаются на его модных джинсах. Обхватывает своими ладонями сцепленные в замок пальцы Майлза. Он такой горячий, почти обжигающий, и у него наверняка поднялась температура. Но от этих осторожных касаний по телу бежит давно забытый ток. -Что, если начать все сначала? –выдыхает Алекс. Этому отчаянию в голосе невозможно противиться. Алекс глядит на него из-под ресниц, неуверенно, робко. Кусает губы и смешно морщится, стряхивая с лица наглые дождевые капли. Сена, наполняясь новой «кровью», обновляясь, гудит и рокочет довольно в отдалении. С Алекса сбита вся его спесь и придурь, уничтожена вся его фальшивая бравада и независимость. У него в лихорадочно блестящих глазах читается панический страх потерять Майлза. А тот знает, что этот взгляд – всего лишь отражение его собственного, и ничего здесь не поделать. -Заново? – он переспрашивает, облизывая губы, пробуя дождь на вкус. Пресно. -Заново. Без ссор, недомолвок и прочей ереси, - Тернер захлебывается словами, давится ими. -А сможешь? Без недомолвок-то?- Майлз улыбается теперь по-настоящему. Протягивает руку, ведет кончиками пальцев по щеке Алекса. Тот прикрывает глаза от удовольствия. -Я постараюсь, - со всей серьезностью произносит Алекс. Поцелуй выходит неуклюжим. Майлз наклоняется вперед, Алекс вытягивает шею, чтобы дотянуться. Но едва губы касаются друг друга, вся неловкость уходит. А над Сеной расходятся облака, являя узкую полоску темного неба с парой блестящих звезд. Так мало, но это лучше, чем совсем нечего.