серёжа отстраняется от мягких губ и начинает зацеловывать щёки, нос, лоб, пока девушка смеётся и дёргается от щекотки. — ты чего? — спрашивает, обвивая его плечи руками. — люблю тебя, — сообщает парень, прижимается к хрупкому телу, вновь утягивая в поцелуй.
ваня обнимает редко, не любит давать волю чувствам. когда серёжа старается придвинуться ближе — отстраняет. бессмертных не тактильный. непроизвольно сравниваешь его с ней — и видны явные различия. даша любила, когда пешков носил её на руках, сидела на коленях и никогда не отстранялась, если серёже нужны были объятия. прижималась ближе, шептала на ухо что-то неразборчивое, нежное.— обними, — тихо просит пешков, залезая под одеяло к кудановой. а она вопросов лишних не задаёт, прижимает к себе, по спине тихонько гладит. серёжа позволяет слезам катиться по щекам, знает — не осудят, не прогонят. так и засыпают вместе. тихо, тепло.
куданова была словно лучик, сошедший с неба, — мягкая, вот-вот рассыплется на тысячи сверкающих осколков и улетит ввысь, к солнцу. и она улетела, упорхнула от серёжи, оставив после себя лёгкий цветочный аромат духов, ставший у парня ненавистным, но таким любимым, и воспоминания, которые будоражили сознание. — вань, с хесусом лучше? — не совсем понятно, что спрашивает пешков, получая недоумённый взгляд: — в смысле? нет, это же даша сидела рядом с лёшей, улыбаясь той самой улыбкой, которая была предназначена для серёжи, но забыл? тебя ведь убрали из жизни. ваня стримил с хесом — было больно. зря лёша думал, что вслед за девушкой сможет забрать у серёжи и парня. не позволит, не отдаст так просто. бессмертных не курит, когда серёжа предлагает, ссылается на: «я спортсмен». а дашу уговаривать не надо было; сама делилась сигаретами и ашками, отвратительно-приторного вкуса. серёжа не понимал, как можно такое покупать, но отказать не смел, брал. поцелуи отдавали клубникой и шоколадом — почему-то любимые дашины вкусы. губы девушки блестели от ягодного блеска, и это было красиво. пешков проходит мимо магазина с косметикой и вспоминает, что его пара так это любит. притаскивает домой целый пакет, на что получает неожиданный тогда вопрос: — зачем? — тебе же нравится, — растерянно шепчет. неужели не угадал со вкусом. — серый… нет. пелена воспоминаний вновь спадает, давая понять. рядом не даша — ваня. тысяча извинений, но пакет так и не возвращается обратно в магазин, а мало ли. пешков день ото дня обязательно готовит на завтрак что-то сладкое, ожидая, пока ваня проснётся. тот заходит на кухню сонный и вздыхает, видя ту же картину. — серый, я не люблю сладкое.— не стоило, — смущается куданова, видя на столе стопку панкейков, щедро политых шоколадным соусом. — я знаю, ты их обожаешь, — серёжа целует в висок и легко подталкивает к столу. — спасибо огромное, — и пешков готов на всё, ради этой смущённо-благодарной улыбки.
опять оступился, зацепил тот край воспоминаний, что не дают покоя. еда снова летит в мусорку, «вань, прости, я пойду» и сбегает. сбегает от себя, от, кажется, все понимающего бессмертных, от всего, что не даёт покоя, но долго бегать не получается. останавливается посреди дороги, дрожащими пальцами поджигает сигарету и сворачивает в какой-то двор, потому что запутался. что было, что есть, а что ещё будет, и парню страшно. не за себя, за ваню страшно; тот не заслужил. а бессмертных названивает, выясняя, где парень, чтобы вызвать тому такси до дома, ведь, оказывается, он насквозь промок под дождём, что лил, не переставая. а серёжа и не заметил, эта серость на улице ничем не отличалась от серости на душе, в которой он уже потерялся, утонул с концами. сбрасывает, обронив: «я дома». незачем ване волноваться, он слишком переживает за пешкова, за его состояние, а тому стыдно, ведь ответить тем же не получается. даша и ваня — два разных человека, требуют разный подход, а если видеть во втором первого, то невольно понимаешь — не то делаешь, не так, но не исправиться. серёжа садится на первую попавшуюся сухую лавочку, затягивается, осматриваясь. внезапно он узнаёт этот двор.— серёж, я хочу на качели, — девушка тянет его за рукав зипки, указывая в сторону. — даш, они для детей, — парень смешно морщится, строя недовольную мордочку. на скамейке тепло, лучи летнего солнца приятно припекают слегка подмерзшие руки, клонит в сон и выплывать из сладкой дрёмы, ну совсем не хочется. пешков лениво затягивается клубничной ашкой, чуть морщась. даша стоит прямо под лучами, словно окутанная светом, чуть улыбается, заправляя прядь пшеничных волос за ухо. знает, что долго серёжа отказывать не сможет — любит. — ладно, солнце, — и вправду сдаётся, поднимаясь с насиженного местечка. девушка прыгает на месте от радости и нежно касается серёжиных губ своими. они раскачиваются, держась за руки, взлетают всё выше и выше, будто стремясь попасть к облакам. серёжа улыбается, когда раздаётся звонкий дашин смех, беззаботный и тёплый, как тот летний день, когда у них всё было намного лучше, чем просто идеально.
качели спустя несколько лет на месте, чуть раскачиваются от ветра. пешков садится на промокшую сидушку, отталкивается ногами от земли и взлетает навстречу тёмным тучам. он словно слышит отголоски того счастливого смеха, чувствует тёплую ладонь в своей руке и понимает: «пиздец». но с площадки не уходит; закрывает глаза и продолжает вспоминать.— пять. — дорого. девушка обиженно надувается. они спорят уже десять минут, сколько банок колы купить, и пока удача не на её стороне. — зай, я так люблю колу, пожалуйста, — тянет она, не оставляя попыток достучаться до серёжи. — дорого, — так же тянет пешков. — а я тебе ашку, — беспроигрышный вариант. — три колы, — предлагает серёжа, готовый сдаться ангельскому голосу. — идёт.
пешков помнит этот день также хорошо, как тысячу других, проведённых с кудановой. тогда они так и не дошли до магазина, купив бутылку воды в близлежащем автомате и облившись с ног до головы, брызгаясь и отпугивая одиноких кошек и бабушек на лавочках, что глядели снисходительно, мол, «влюблённые дураки, что с них взять». вторая сигарета, и он встаёт с качелей. входящий звонок отдаёт вибрацией в кармане. ванюша. — да, вань? — где ты? — я… — парень оглядывается по сторонам и тихо заканчивает: — в воспоминаниях? — что? без разницы. пишешь адрес, я вызываю такси, — гудки. бессмертных груб, и его можно понять. волнуется. несмотря на все серёжины проколы, которые можно было прочитать, как открытую книгу. адрес пешков не пишет, блокируя ванин номер, чтобы тот не смог дозвониться. идёт к дому, один, низко опустив голову. он слаб. той же ночью в диалоге с ванюшей появляется несколько сообщений. Серёжа кудря любимая Прости Я устал врать себе Нам лучше расстаться И тебе больно и мне А так только мне будет Желаю найти своего человека Люблю тебя❤️Ваня.)
Стой Давай поговорим Мы вместе разберёмся Обещаю Пожалуйста Нет нет нет не разбивай меня Я тебя очень очень очень люблю Серёж пожалуйста…
вы в чёрном списке у пользователя Серёжа кудря любимая
пользователь ограничил вам доступ к его сердцу.