Ты мне нужен

      Комната до самого потолка забита серым воздухом осеннего утра, по стенам ютится мебель: стол, компьютер на нём, стул один геймерский с чёрной кожаной спинкой, второй обычный с висящей на спинке одеждой, шкаф, тумба, на ней неубранная кружка, давно открытые таблетки и начатые тюбики. В центре маленького квартирного мира кровать. Рус пытается отвлечься, подмечая все эти детали, но глядя только перед собой - на Диму. Они сидят по-турецки, почти соприкасаясь коленями, Гаврилов не поднимает головы, смотрит на свои длинные пальцы теребящие края футболки. Это нервное. Нервное.       Рус медленно поднимает руку, тянется к Диме, замечая, как тот вздрагивает от его движения, сильнее горбит спину, будто старается стать меньше, спрятаться. Он аккуратно отводит пряди, заправляет за ухо, совсем мягко касается раковины и вновь чувствует дрожь. Страшно. Им обоим страшно, но Диме на совсем другом уровне - не человеческом - животном. Это страх за свою жизнь. Рус ведёт пальцами по мягкой щеке, и Гаврилов неожиданно для самого себя льнет к ним, будто находит старые пыльные воспоминания кричащие, что это правильно, что эти касания не опасны. В любой другой ситуации и с любым другим человеком Руслан бы подумал, что это комично - почти двухметровая шпала дрожит и льнет к его руке, как побитая собака, не видя своего физического превосходства, но сейчас было не до смеха. Грустные прячущие страх в своей глубине глаза смотрели на него с такой надеждой и верой, что дышать было тяжело и казалось, что лёгкие засыпаны острым песком. Больно. Каждой клетке, каждому атому. Последний раз они "так" касались друг друга больше года назад, только Дима тогда другой был, светящийся изнутри мягкий, бархатный, с далеко запрятанными искорками в глазах и улыбкой длинной смешной, будто нарисованной.       Они никогда не сходились и не расставались, не ругались и не хлопали дверями, просто тогда у Димы кто-то появился, а Руслан понял, что он не должен отстаивать свои права. Не было никаких прав. Был Гаврилов, ставший ещё радостнее, ещё теплее и мягче. Если ему хорошо, то пусть всё так и остаётся. Тогда он думал так. Думал, что прав. А сейчас невозможно жалел. Жалел и звал себя идиотом. Жалел, гладя бархатную кожу и мягкие волосы, жалел почти целомудренно целуя теплые губы, жалел аккуратно и медленно засовывая руки под футболку, гладя рёбра, чувствуя под пальцами бешеный стук сердца и что-то ещё, что-то страшное. Нельзя бояться, нельзя показывать эмоции, нельзя задавать вопросы. Вопросы были одним из условий Димы. Димы, пришедшего к нему и похожего на тень, Димы, сказавшего лишь одну фразу: "Ты мне нужен." Под пальцами были тонкие царапины и шрамы, едва ощутимые, но будто отпечатывающиеся на нём самом. Не уследил. Не остановил. Ничего не сказал. Дурак. Дурак. Дурак.       Дима сам, медленно и потерянно, как поломанная кукла тянет руки вверх, и Рус стягивает с него футболку, вновь целует лохматую голову и на секунду ловит губами улыбку, робкую и короткую, но такую родную, что хочется в ней поселиться и жить, жить, жить. Дима хочет жить, и поэтому они сейчас здесь, поэтому длинные пальцы Гаврилова наконец оказываются в его волосах и ерошат короткую челку, сбивают чуть в бок очки, смешно давят на скулы большие пальцы. Дима и раньше так делал, и Руслану всегда казалось, что он так проверяет реально ли происходящее. Всё было реально. Реальны были длинные волосы разметавшиеся по подушке, реальны были короткие, почти неощутимые поцелуи сначала в губы, затем по созвездиям родинок они смещались к ушам и Дима откидывал голову сдавленно выдыхая, реальны были его руки, то ли обнимающие Руса, то ли ловящие его в клетку. Он был не против любого расклада, пока можно было чувствовать, что Дима здесь, с ним, сейчас. Реальны были выступающие рёбра и полосы на них, чертовски реальны, реальны два круглых шрама-ожога расположившиеся прямо под сердцем, реальны такие же полосы и круги на руках и бёдрах. Реальны пальцы и губы спускающиеся по веренице следов, гладящие аккуратно и мягко, реальны глаза за стёклами и контакт, неразрывный контакт: "Я здесь. Я рядом. Ты нужен мне. Ты дорог мне. Ты важен." Дима смотрит в ответ и не помнит, как дышать, ласка такая неожиданная, правильная и родная, столь необходимая оглушает, выбивает земли из-под ног и при этом впервые заставляет почувствовать себя живым. Настолько правильно. По-настоящему.       Ему кажется, что он маленький стоит на песчаном пляже и смотрит на волны, а мама говорит не заходить в воду - сшибет, закрутит, протащит по берегу, и потом будет ходить весь в ссадинах и царапинах. Только теперь всё наоборот. Наизнанку. Фильм снят задом наперёд. Уже есть ссадины и царапины, есть боль и осознание ошибки, уже прокатило, завертело, ударило о дно, но только сейчас, в эту самую секунду его накрыло волной, поражающей волной спокойствия, волной бесконечного тепла и нежности, волной любви. И вот он вновь стоит на берегу и смотрит в глубину бушующего моря. Его взгляд фокусируется на Руслане, и он дёргается, сгибаясь чуть ли не вдвое и целуя его так, что кислород заканчивается и лёгкие колоть начинает, но оторваться невозможно, слишком долго он ждал, не понимая этого ожидания и утоляя его сначала в других, а потом в собственной боли. Всё было так просто. Так просто и глупо. - Ты мне нужен, - повторяет Дима, глядя в глаза напротив. - Ты мне нужен - Нужен - Я люблю тебя       Руслан улыбается. Дима льнет к рукам и повторяет эмоцию, пусть и не так ярко, как когда-то, но всё ещё будет. Всё ещё будет. Ведь дальше только жизнь. Жизнь. Жизнь. Жизнь.       Они курят на крошечном балконе. Искры летят вниз и исчезают в рыжих сумерках. Как же хочется жить. Как замечательно хочется жить 25.01.22.