обложка

- Литвинова, вставай, прошу тебя, нам ещё встречать дочерь, - уже в сотый раз умоляла женщина с темным утренним вихрем на голове. – Иначе будешь ждать нас в машине, если не хочешь быть увиденной, кем бы то ни было, в своем самом «честном виде». Это я про твой прикид заядлой дачницы. - Зе… - режиссер тыльной стороной ладони потерла правый глаз и приняла сидячее положение, непривычным для себя образом держа спину прямо: такая отчаянная попытка мобилизовать все мышцы даже самой женщине показалась довольно неестественной. – Какая дачница? И это, я очень даже редкая, вот. Или редкостная, но это уже про другое как будто. Никакая, в общем, не заядлая. И прошу, хватит заражать меня этой своей язвительностью с момента самого пробуждения. Скажи мне, сколько у нас есть времени? - Рената, его просто нет, как и, видимо, твоего понимания, что мы очень сильно можем опоздать, - губами, на которых ещё можно было прочесть ощущение тепла, оставленное горьким кофе – вечным, что без единой капли будь то молока или сливок и всегда без сахара, - коснулась высокого лба напротив и стремительно, чтобы не стать жертвой неспешных нежностей рассветного часа, поднялась с белой кашемировой ткани. Она представляла собой мягкий плед, который, пролежав всю ночь в ногах, стал каким-то странно угловатым существом. Неизвестно, почему не убрали это покрывало: то ли предугадали, что неожиданный утренний туман принесет с собой зябкость, то ли так были поглощены друг другом, когда ложились. А ведь по приезде на дачу они всего лишь мирно пили на веранде что-то вроде чая, закинув в фарфоровые китайские чашки без ручек по несколько листиков мяты с маленького куста, росшего подле так полюбившихся Ренате «преувеличенных сиреней». – Я успела отгладить твоё платье, поскольку знаю, что иначе мы отсюда не уедем. С каких блин это пор ты так комкаешь вещи, Ре? Или ты совсем забыла, когда в последний раз самостоятельно собирала чемодан куда-либо, вот чтобы совсем без моей помощи? - А ты когда-нибудь задумывалась о том, что предусмотрительность – самая привлекательная вещь на земле? Даже не так.. Самая сексуальная, вот! – кинула актриса в сторону скрывающейся за смежной стеной спины, а лицо расплылось в игривой улыбке, точно сама она услышала только первую фразу певицы. Так хорошо ей было в этой заботливости, которая позволяла гораздо большее, нежели просто кидать вещи в сумку каким только вздумается образом. В носу с такой силой защекотало от всех осознаний, посетивших утреннюю голову, что случился порыв – срочно поцеловать свою женщину. Хотя знала, что Рамазанова сделает вид, будто в первую очередь ее обрадовал подъём режиссёра. Получалась такая, своего рода двойная плата в виде поцелуя – за мотивацию и счастье. Спустя пять минут из ванной донесся радостный вопль, предвкушающий первый за долгое время полноценный семейный день: - Зе, у меня идея, Зе! Мне кажется, что мы могли бы встретить Улю с цветами, ты не находишь? – с азартом говорила светловолосая женщина, обильно жестикулируя руками и не позволяя млеющей в них помаде довершить алую полоску на губах. Почувствовала продолжительный поцелуй в правое плечо, с которого минутой прежде спустилась мягкая ткань кардигана. -Нахожу, нахожу, Литвинова. Я ребёнка уже пять месяцев не видела. Но что ты предлагаешь? Судя по тому, сколько времени ещё займёт твой марафет, мне остаётся нарвать гортензий в саду. - Ну чего ты? Я уже это, ну, заканчиваю. А насчёт гортензий… Ты вполне могла бы это сделать. - Рената, всё, не дурим. Ты сегодня из крайности в крайность. То пошлишь, то дуришь. Жду в машине. И, в общем, люблю. Вышла, чтобы больше не отвлекать. И не отвлекаться. Светло-голубые гортензии были едва заметны в туманной дымке, обволакивавшей сад почти целиком. Подойдя ближе к еле проглядывающим краскам, женщина оценила роскошь околоцветников, которые она увидела даже слегка перезрелыми – настолько крупными и душистыми они были, что, казалось, лепестки вот-вот осыплются. Незатейливо сорвала три крупных гроздочки соцветий и, выровняв стебель к стеблю, составила небольшой букет из садовых растений – собранный с душой и какой-то особенно уютный, как и предстоявший Ульяне остаток лета, который она проведёт здесь. Они проведут. - И всё-таки ты нарвала их. А говоришь, что дурацкая идея. Зе, они прекрасны, - мягкий поцелуй в губы, закрытая дверь автомобиля. Буквально вбежали в зал встреч (так называла это место Рената), поскольку ещё из окон машины за стеклянными стенами терминала разглядели толпу прилетевших, допуская, что среди всех этих людей могли быть пассажиры рейса «Антверпен – Москва». Высматривая в потоке торопящихся Ульяну, будто невзначай касались рук друг друга, однако спустя секунды вспоминали об обстоятельствах, в которых оказались на ближайшие несколько минут, из-за чего холодным пальцам приходилось разорвать связь. Увидели девушку, отчего-то сильно похожую даже не на одну из них, а сразу на обеих, и зашагали ей навстречу. Улыбки на расстоянии. Все втроём кинулись в объятия: - Привет! Зе и мама, я так рада, что вдвоём! - Ульяна немного запыхалась от комка радостных эмоций, поэтому запнулась, оставляя трогательное невыраженным. Или сохраняла на потом. А многое и вовсе сочла невыразимым, потому что никак нельзя было целиком, чтобы вот одними словами, выказать ощущений от такого неожиданного теплейшего «приёма», который напоминал детство: когда возвращение из парижской школы встречали почти всегда вместе и обязательно на своей машине. А пока девушка просто наслаждалась объятиями. - Уля, мы очень скучали, боже мой, дорогая! – Рената чмокнула дочь в щёку, в то время как Земфира теперь отошла поодаль, распахнув руки в ожидании уже направляющейся к ней Ульяны. - Улька! Пять месяцев не виделись, и вот, киндер теперь ещё больше некиндер, - женщина немного приподняла повисшую на ней девушку. С Ренатой любимица семьи пересекалась меньше месяца назад, когда режиссер прилетала в Париж по извечным делам, а с Земфирой так давно, что даже пришлось, как это обычно бывало, прибегнуть к особому приветственному ритуалу. После проделанного певице оставалось взяться за ручку чемодана, покатив его за собой, а Ренате – перехватить лямки довольно увесистой сумки. С правого переднего сидения автомобиля назад протянулась рука, сжимающая стебли цветов: - Дочь, мы так торопились, что забыли вручить сразу. Вот, возьми. Рождённые, между прочим, самим нашим садом. Взгляни, какие же крупные! Уля, слышишь? - Спасибо, это очень мило с вашей стороны, правда, - девушка улыбнулась и аккуратно разместила цветы на коленях, продолжая мечтательно смотреть за сменяющимися видами, которые открывала несколько пустынная ввиду раннего часа дорога. Она умилялась своим мыслям о том, что здесь хоть в чём-то можно было вновь стать ребёнком, самостоятельно не отвечая за очень многие стороны жизни. Однако потом вспомнила об основной цели приезда в Москву – о показе коллекции. - Уля, какие планы на сегодня? – подмигнув, певица украдкой взглянула на девушку в зеркало, но встречного взгляда в нём не нашла. - О нет, сегодня же двадцать второе? Господи, эти ночные перелёты, и я могу запутаться в датах из-за разницы во времени. Предусмотрительно, конечно, с моей стороны, ничего не скажешь! – глаза девушки наконец встретились с тёплым зелёным взглядом, который подсказал ей, что число угадано верно. - Странно перестать разглядывать билеты? – точно в воздух задала вопрос Рената, посмотрев на руки, лежащие на руле. - Ну, если летать столько, сколько летаю я… полагаю, это естественно. Могут наскучить, мам. - Я летаю даже больше, сдаётся мне, - произнесла режиссёр и, теперь полная внезапной мечтательности, коснулась ногтем проглядывавшейся на стекле линии неба. - Уль, ты же знаешь, у нас мама пока всё не запечатлит, далеко не улетит. Вся галерея в билетах тоже бывает. Засматривает их до дыр, как говорится. - Ну чего вы, я же ищу цифры там всякие, чтобы потом из них это, что-нибудь сложить такое. Они меня вдохновляют. И почему бы не вести счёт путешествиям таким образом? Вы как-то безжалостны сейчас к идее, будто сами не творите. Ульяна с Земфирой тепло рассмеялись. - Мам, ты вообще могла бы ни разу не беспокоиться, на мой скромный взгляд, - девушка выглянула вперёд и поцеловала в щёку Земфиру. – Зе, люблю. И тебя, мама, очень-очень, - сзади обняла острые плечи и тоже оставила на щеке след лёгкого поцелуя. - Издевайтесь надо мной, издевайтесь! – рассмеялась Рената, но потом закончила их маленькое дорожное безумие вопросом. – Уля, так когда съёмка для «Собаки»? Утверждена же? - Сегодня, мам, сегодня… - девушка опустила взгляд, складывая руки в замок. - Улькандра, давай без чувства вины. Понимаю, что все ждали семейного дня, но работа не ждёт, тем более такой твой проект. С ума сошла поникать, киндер? - Уля, правда, чего ты опустила руки? Мы же совсем сейчас не заняты и всюду будем рядом. У нас на абсолютную свободу ещё шесть дней в запасе. - Да, но я будто выгоревшая. И мне кажется, что я не совсем готова интервьюироваться, вот. - Но ты помнишь, что я тебе об этом говорила и какие советы давала? Так вот, надо воспользоваться. Тем более мы считаем, что о своём проекте ты можешь столько рассказать, что этого с лихвой хватит на несколько журнальных разворотов. - Знаю, что получу по шее, но хочется курить, - виноватым и одновременно весёлым голосом проговорила Ульяна. - Киндер, разрешаю! - Зе! Вы опять против меня? Вот сейчас совсем разозлите. У нас был уговор. Так вот, будьте добры хоть немногое исполнять. - Литвинова, у ребёнка стресс. А если при тебе она не будет курить, то вряд ли от этого бросит. Что уже сделаешь? Пускай. Тем более положительного примера перед глазами однозначно нет. - Мама, а мне вот наоборот хочется поговорить даже о нас больше. Поведать что-то такое обо мне и вас. Я уже устала разглагольствовать о концепции коллекции, о Феде, обо всём таком. - Ну тут уже всё будет зависеть от интервьюера, так что вот, Уля, посмотрим. - Киндер, раз такие дела, то как-нибудь без меня постарайся обойтись. На дачу решили пока не заезжать, сразу отправившись в центр города для занятий приготовлениями к съёмке. И вот, спустя пару часов, девушка, набравшаяся сил для предстоящей работы после ночного перелёта, покинула салон автомобиля. Две женщины, разместившиеся на передних сидениях, смотрели ей вслед. Рената, не отводя взгляда от отдаляющейся в сторону вестибюля метро фигуры, как-то меланхолично и тихо вздохнула: - Зе, я не могу поверить в то, что у нас с тобой уже такой взрослый ребенок. Как это всё так незримо и неощутимо в процессе, но сейчас я не могу без боли смотреть на неё, такую уже максимально независимую. - Я сама не могу осознать, что киндеру через пару дней двадцать. Уже двадцать, Ре! Всё, я не паразитирую на возрасте, всё. Короче, сейчас будет самая банальная речь, но мне так нужно это сказать. Я тебе пока не открою всех тайн о моем подарке, который я приготовила для Ули, но… - Наш общий подарок, кстати, готов! - Мой, к слову, и для тебя отчасти тоже предназначен. Мне пришлось немного влезть в наши семейные архивы… - А я даже не помню, чтобы они в последний месяц доставались. - Ты была в Париже, а я в какой-то странной тоске по вот такому, как сегодня. Так сильно загрузилась, когда достала и стала разглядывать. Там первый совместный наш с Улей рисунок. Помнишь? Только вот мой и её, с цветами. Которые для тебя. Причём знаешь, я сейчас даже могу вспомнить сходство с сегодняшними гортензиями. Они тоже голубые. - Вот как можно всё предугадать и предсказать, - Рената опустила голову на плечо певицы. - В этом, наверное, и заключается любовь. Вы тогда сразу так спелись. Именно что спелись, я отлично помню. - А потом срисовались сразу же, да? - Шутки шутками, но кто виноват, что Уле больше нравится рисовать? – женщины одновременно улыбнулись, после чего Земфира поцеловала светлую макушку и заглянула в глаза: - А потом я вспомнила такие эпизоды. Они никогда не забывались, но иногда к ним надо подходить как-то отдельно от остального. В один из вечеров я укладывала Улю спать, это был год седьмой, вот так. Ну да, седьмой. И после концерта киндер был настолько эмоциональным, что не хотел ложиться и слушать продолжение, насколько помню, «Мио, мой Мио». И вот мы подбираемся к встрече с Като, как Уля вскакивает и начинает прыгать, а потом пользуется случаем и задаёт вопрос, волновавший её в послеконцертный вечер больше всего: «Зе, ты сегодня пела про какого-то крошку-гения. Мне интересно, крошка-гений это я, что ли? Ты и мама ведь называете меня крошечкой иногда, а это значит, что песня про меня!!» Я очень тогда смеялась, а потом всеми правдами и неправдами уговаривала её наконец улечься. Потом приходила ты из ванной, непременно с полотенцем на голове, целовала Улю перед сном и ложилась к нам, причём всегда якобы ненадолго. - Да, я помню, Зе, конечно. И мой приход Улю повторно раззадоривал: она вскакивала и обнимала нас сразу вместе. Так и обнимались – втроём. - А потом пару раз так и засыпали. Ты наутро иногда сердилась даже, потому что не хотела приучать Ульку к такой расхлябанности перед сном. А мы с ней говорили, что так всё равно лучше всего спится. И никогда не страшно. - Вовсе не страшно, никогда. А потом в ночи просыпаешься от чего-то такого увесистого на щеке, а оказывается, что это Уля, перевернувшаяся вниз головой и раскинувшаяся звездой, решила закинуть пятку непременно на тебя, - женщины рассмеялись и очень крепко сцепились пальцами рук, которые сегодня были совсем без колец. И от этого можно было прижаться теснее. И теснее почувствовать всё, что ещё оставалось невысказанным. *** - Киндер, вымученная? Засыпали вопросами? - Уля, да, как интервью? А мы и сами не лучше интервьюеров сейчас. - Ну какая ты у нас красота, Ульяна Леонидовна, ну! - Да, бесподобный стайлинг сегодня, Улечка. Обложка будет непременно поразительной. Дверь машины захлопнулась. Лицо девушки, окончательно устроившейся на заднем сидении, озарилось тёплой улыбкой. - Я говорила про вас тоже. Про то, что мне так дорого, про то, что я предпочитаю, про ваши важные подарки. Про всё. Не знаю, сколько из этого сочтут нужным оставить, но я говорила от всей души. Я скучала по вам и по этому всему… Ну что, едем? - Всенепременно. На дачу. Рассматривать фотографии. - Зе, и ты не злишься? Ну, что про тебя тоже, немного… - Киндер, как можно злиться, когда тут такое? Люблю. На вечер им остались воспоминания и смех сквозь слёзы счастья.