убийство души

В самом начале была пустошь. Тишина, выжженная и вымученная. Ни мыслей, ни чувств. Упрямое упорство и желание жить, на этом всё зиждилось. Позже пришла потребность защищать и защищаться, себя и Май. Всполохи беспроглядного отчаяния и гнусной безысходности норовили придушить алыми тонами, которыми расписаны сёдзи главы клана. Цель была проста: выжить. В 8 лет, когда на запястье появился рисунок нагинаты, отчётливо различимый, она сначала обрадовалась. Воспарила, мечтая о том, что могла бы повстречать свою душу за пределами клана, и уж тогда-то, ничто её не удержит. В 9 её настигло сокрушающее разочарование. Тот, о ком она грезила оказался самым ненавистным из всех, кого Маки когда-либо знавала. Тощий и невысокий мальчишка с задиристым характером и языком, что брызжет ядом не хуже самой опасной гадюки в мире. Обнаруженное клеймо на его запястье, точно такая же нагината как и у неё, заставило горестно прорыдать в подушку всю ночь. — Не отсвечивай, дерьма ты кусок, — вот и всё что сказал ей Наоя, когда увидел метку на её руке. Маки нахмурилась, но повиновалась, по привычке. А потом решила, что сбежит. Время неминуемо тянулось, пока она выжидала подходящего возраста для зачисления в колледж. И самым жутким было то, что её невыносимо тянуло к Наое. Изо дня в день она сталкивалась с ушатом отрезвляющих ругательств в свой адрес, пренебрежением и полным безразличием. Казалось, его не волновала ни метка, ни их дальнейшая судьба, ни она сама в целом. Маки не рассчитывала на нечто тривиальное, вроде розовых соплей и прочей драмы, но она ждала, что они хотя бы попытаются поговорить обо всём что между ними происходит, и решат, стоит ли обращаться к верховным магам чтобы стереть метку. Наоя был тем ещё дерьмом, но проблема Маки была в том, что несмотря на всю горечь разочарования и боли, она продолжала верить в тех, кто звался «семьёй». Пусть и не признавала этого, но в ней часто теплились эти дурацкие, полные надежд мысли. Маки была уверена, что Наоя чувствует всё то же, что и она, с того самого дня когда осознали свои метки. Её тянуло к нему, хотелось быть рядом и говорить, слушать его и просто смотреть. Она часто засматривалась на него, за тренировками или тем, как аккуратно он вырисовывает иероглифы на письме, даже за тем, как аккуратно и изящно он орудует палочками во время еды. И ловила точно такие же задумчивые взгляды на себе. Наоя засматривался, но всякий раз, когда она замечала, переменялся в лице и делался злым. Лишь многим позже, в стенах колледжа после очередной возни на тренировках с Ютой, ей стало ясно, что он ненавидел эту связь всей душой. К тому времени Маки не видела Наою, без малого, три года. Метка продолжала обжигать запястье огнём, особенно в те дни, когда она скучала, и когда скучал он сам. Чувства ощущались так отчётливо, что лишь выработанная годами сила воли не позволяла сорваться и вернуться назад, к нему. Ей хотелось отбросить всё, оковы между ними двумя, между ней и кланом, все эти глупые предрассудки. Если бы Наоя хоть на мгновение позволил себе отставить навязанное отцом мнение и заглянул бы ей в глаза, она уверена, всё сложилось бы совершенно иначе. Быть может благодаря тому, что он так упорно игнорировал их связь, она смогла стать той, кто в итоге поставил точку. Наоя сделал её сильнее, духовно и даже физически, наполнил тело силой, а разум — нужными мыслями. Искоренить все те предрассудки в обществе, что он так сильно возвышает. В ней не жило стремление доказать, в ней таилось желание открыть ему глаза, затуманенный пустыми разговорами взор ей нужно было разогнать ясностью реальности, в которой он, так или иначе, научиться уважению и принятию. В тот день, когда он напал на Мегуми, желание её опасно колыхнулось. Наоя был не тот худощавый мальчишка с задиристым взглядом, теперь перед ней стоял молодой парень черты лица которого были идеально очерчены, а глаза, сверкавшие совсем по-кошачьи, смотрели хитро и с вызовом. Он совершенно точно знал куда шёл и зачем, и знал о вероятности их встречи, может быть потому то и не был удивлён, в отличии от неё самой. — Маки, — только и сказал он, а сердце дрогнуло, готовое сорваться. Ей казалось, что он слышит за версту как оно колотится. Лишь отбиваясь от его ловких и быстрых ударов, она вдруг осознала, очевидно, как и он, почему на запястьях у них нагината. Наоя замер, лицо его, до этого мгновения хищно вытянутое, вдруг приобрело непривычную мягкость. Разгладилось и стало ещё более прекрасным, а глаза, яркие и с желтоватыми крапинками, посмотрели с пугающим спокойствием. Наоя отбился, продолжил отбиваться, но лицо его так и осталось по прежнему мягким и расслабленным. А затем, он исчез. Маки истерзала себя, гадая, что значило сегодняшнее его, из ряда вон выходящее, поведение. Пока весь мир и даже собственный клан ненавидели его за чрезмерную надменность и гордыню, она лишь пыталась разгадать. И не оправдывала, а понимала, он такой какой есть не потому, что выбирает, а потому, что иначе не умеет. Наобито сам вписал в него эти глупые догматы и истины, заставил принять их на веру, а теперь пожинает плоды. Следующая их встреча, как оказалась, последняя, случилась в тот день, когда перестало биться сердце Май. Маки чувствовала себя так, будто внутри отмерло сердце, отодран кусок некогда живой плоти, а на её месте червивая пустошь теперь. И убивая, переставляя налитые свинцом ноги и вонзая острие своего оружия в тех, кого когда-то знала как «семья», она знала, что Наоя там, наверху, ждёт её. — Мы не изменимся, — сказал он ей. — Это порочный круг. Маки кивнула, пусть даже глаза стала застилать мутная пелена. Наоя подошёл ближе, не настолько, как ей бы хотелось, но достаточно, чтобы ощутить его запах, мягкий и успокаивающий. Как противоречиво, что самый мятежный среди клана звучал именно так, отголосками цветов жасмина и листьев мяты. Его холодная ладонь на миг пробежалась по щеке и Маки тут же прильнула, позволяя себе эту предсмертную слабость. Она закрыла глаза и почувствовала, как вторая его ладонь накрыла её собственную, до посинения сжимавшую нагинату. Лёгкий толчок и всем своим телом она ощутила, как лезвие проткнуло его в сердце насквозь. — Прости, — сказал Наоя. По подбородку заструилась первая алая нить. Он отпустил её руку и осел на пол. — Может быть потом, в другой жизни? — спросил он и бездыханное тело упало лицом вниз. Маки осталась стоять. За окном простирался кровавый закат. Тихо колыхались жёлтые занавески. Клеймо на запястье растворилось с лёгким шипением. Больше она никогда не почувствует.