***
Какой он теперь? Появились ли мозоли на руках, шрамы на теле? Его кожа всё так же бела, или же солнечный луч мазнул по ней невесомым поцелуем? Он живой и теплый, прямо как в едва-едва различимых воспоминаниях? Хуа Чэну кажется, что если бы грудь вздымалась при каждом вдохе, а сердце билось внутри тела, голова не кружилась бы так сильно из-за предвкушения и паники. Ноги будто одеревенели, а в голове ничего, кроме всполоха мыслей, что совсем неуместны для Непревзойдённого. Они больше походили на панику впервые влюбленного мальчишки. Это он, это он, это он. В свадебном паланкине и в красном свадебном одеянии, которое даже не предполагает наличие перчаток. Пальцы покалывает от нетерпения перед прикосновением, хочется крепко и вместе с этим нежно схватить ладонь и не отпускать, пока они не омоют друг другу руки. Когда запястье Хуа Чэна скрывается за завесями, он замирает. Его Высочество может разрубить эту жалкую конечность в фарш, если захочет, и Хуа Чэн не будет против. Он готов отказаться от неё в любом обличии или же истечь кровью, не залечив увечье. Но ничего подобного не происходит. Хуа Чэн не видит, но чувствует едва уловимое колебание воздуха, когда пальцы принца с подозрением касаются его собственных, полностью заслуживающих опасения. Его пальцы тёплые. Вспоминается тот самый день, когда с огромной высоты маленький ребёнок будто бы упал на облако, что подхватило его и пустило в свои объятия: так ощущались руки наследного принца. Его маска слетела с лица, являя прекрасные юношеские черты, и этот образ в секунду заменил для ребёнка солнце, согрев. Принц хватается за ладонь крепче, и Хуа Чэн понимает, что нужно отвести его ближе к храму с невестами. Помочь хоть немного, показаться полезным. Идти совсем недалеко, и демон на секунду даже жалеет об этом, потому что уже сейчас он боится отпустить свой огонёк, свое солнце и то самое одеяло, которое должно было согревать его в холодные ночи и которого никогда не существовало. Как получилось прожить все эти восемьсот лет без руки принца в своей? И что делать, если одна мысль о расставании теперь будто бы убивает и без того мёртвое тело? Но пока Его Высочество рядом… кажется, будто жизнь начинает плескаться где-то глубоко внутри. Будто тепло его прикосновений запускает цепочку, побуждающую сердце биться, хоть то и пропускает удары, стоит лишь осознать происходящее. Когда принц выходит из паланкина и встаёт близко-близко, появляется еле преодолимое желание вознестись на ненавистные Небеса или же попасть в круг перерождения, окончательно перестав существовать. Принц такой красивый, и ему так идёт красный. То ли этот цвет на нем будит в Хуа Чэне неведанное раньше желание присвоить себе, то ли тот факт, что его надевают на свадьбу, но мысли демона медленно ускользают куда-то в сторону абсолютно бессмысленных грёз о том, как в уже более торжественной обстановке они оба окажутся всё в том же красном, и после они навеки будут связаны узами брака. Хуа Чэн бы ласково называл Его Высочество «гэгэ», одевал его в самые мягкие шелка, лишь бы тот благодарно улыбнулся и никогда больше не покидал его так надолго. Улыбка… она такая же, как раньше? Поднимаются ли уголки прекрасных губ принца из-за маленькой радости или хотя бы из чувства презрения? Как же хотелось стать причиной его улыбки, пусть даже та будет презрительной или безумной. И как же хотелось поцеловать… Вуаль скрывает лицо Его Высочества, и Хуа Чэн невероятно жалеет и одновременно рад этому. Увидь он лицо принца, тотчас, словно ребёнок, прижался бы к его груди и разрыдался от того, что нашёл. Разум все ещё отказывался до конца понимать, что грёзы оказались явью, потому что Хуа Чэну ещё не удалось увидеть лицо своего бога, и это было к лучшему. Всего остального хватало сполна, чтобы отключить сознание. Руки́ Его Высочества в его собственной, тела, так невыносимо и одновременно желанно близкого. Звучания его дыхания, мягкой поступи, слышимой только из-за хруста веток под ногами. Хуа Чэн помнит, каким великим казался ему принц в прошлом. В одеянии бога ли, воина, будучи лёжа в пустой могиле с таким же пустым кувшином вина, или же превратившимся в кровавую кашу, лишь отдалённо напоминающей человека. Его Высочество всегда делал лишь то, что велело ему сердце, и демон не смел усомниться в этом. Принц терпел всю жестокость так, будто был готов, и Хуа Чэн хоть и хотел защитить, но не смел (да и не мог) запретить идти своей дорогой. Его Высочество страдал, однако делал страдания осознанным выбором. В этом было его величие. И Хуа Чэн всегда смотрел на принца снизу вверх, хоть и не опускался на колени по завещанию божества. Но сейчас он понимает, насколько все изменилось. Его Высочество — никому неизвестный бог, а Хуа Чэн — один из Четырех Бедствий, Непревзойденный Князь демонов. Так странно было осознать, что теперь для жалких демонов и людей чудовище будет важнее, чем принц. Но ещё сильнее удивило то, что Его Высочество будто бы меньше, чем раньше. Изменился ли его облик, или же Хуа Чэн теперь не так хрупок, как раньше? Он и не помнит, каким вернулся в этот мир после смерти. Умин наверняка выглядел чуть по-другому. Возможно, теперь они просто находятся наравне. От этой мысли почему-то горели лёгкие то ли от радости, то ли от самоненависти. Теперь Хуа Чэн может защитить своего бога. Однако он бы не посмел показать себя выше правителя. В конце концов, мечты оставались мерзкими, недостойными грёзами. Однако, Хуа Чэн и правда был выше. И это вызывало крайне противоречивые чувства. Он чувствовал себя таким маленьким в его руках тогда, восемьсот лет назад. Было очень уютно и безопасно. А сейчас, когда Его Высочество хоть и не настолько, но меньше демона, сможет ли он испытать такие же приятные эмоции? Если бы его бог позволил, Хуа Чэн забрал бы его в свои объятия. Слушал биение сердца, мягкое, возможно сонное, дыхание, ощущал каждой мёртвой клеточкой своего тела всю жизнь чужого, его тепло. Демон хотел, чтобы для них обоих эти объятия стали самым безопасным местом во всех Трёх Мирах. Как однажды руки принца стали таковыми для маленького ребёнка. В какой-то момент воздух будто бы загустел, в нём сверкнул запах металла. Хуа Чэн открыл зонт одной рукой, не желая отпускать принца и боясь, что тот может запнуться из-за вуали, закрывающей обзор. Несмотря на то, что зонт был большим, демон неосознанно отклонял его в сторону любимого человека. Дождь барабанил по зонтику, словно в тот день, когда божество покинуло свой народ, будучи им отвергнутым. И только Хуа Чэн отказывался покидать его. Он верит, что именно поэтому они смогли вновь встретиться. Хоть и через сотни лет, но это произошло. Верующий вернулся к своему богу. В какой-то момент зонтик был убран, будучи ненужным. Капли крови с него упали на траву, оставляя весь ужас и мрак позади. Хуа Чэн продолжал вести принца, в одной ладони держа его собственную, а другой придерживая его за предплечье. Теперь они вновь походили на новобрачных, решивших провести обряд в лесу. Из-за чего? Неодобрения, неправильности их союза? Или из личных желаний? Думается, что Его Высочество никогда бы не захотел пышной свадьбы, однако не лишил бы её важных обрядов и некоторой эстетики. И зачем такие мысли посещают голову демона? Испытывая лёгкую дрожь в теле и предаваясь мечтам, Хуа Чэн не заметил, как они дошли до места назначения. Не было ничего более болезненного, чем отпустить его руку. Будто из песочной пустыни переместился в снежную — так холодно. Из-за этого Хуа Чэн не удержался. Потянулся рукой к красной вуали, закрывающей лицо принца, что всё ещё чего-то ждал. Однако уже через секунду демон почувствовал угрозу, стремительно надвигающуюся на него. Хуа Чэн и сам не заметил, как растворился в воздухе вихрем серебряных бабочек. Мельком он увидел, как всколыхнулась вуаль, а затем медленно вновь упала на лицо принца. Тот приподнял голову, наблюдая за бабочками. Хуа Чэну хочется думать, что в тот момент улыбка всё-таки проскользнула на его лице. Возможно, однажды демону получится убрать свадебную вуаль с его лица.***
Принцу всё ещё идёт красный, однако этот его образ кажется ужасно непривычным из-за того, что тот всегда носил белые одеяния. Но не менее прекрасным. На этот раз свадебное ханьфу было куда более изысканным, расшито серебряными бабочками и цветами. Хуа Чэн не удержался и оставил ещё одно напоминание о себе. Но в конце концов, разве они не собираются сказать всем мирам, что всецело принадлежат друг другу? Дух захватило в тот момент, когда демон приподнял собственными руками вуаль, а после откинул ее назад. Он всё-таки смог сделать это. За этой вуалью скрывалось лицо, которое Хуа Чэн целовал уже тысячу раз, лицо того, кто долгое время являлся для него путеводной и согревающей звездой. Его Высочество улыбался. А потом нежные прикосновения рук во время омывания их водой, вино, которое божеству пить нельзя, и маленькие мешочки для прядей волос, тут же убранные в рукава — лишь бы не потерять. Демону было неловко отрезать волосы божества, однако он смог сделать это. Гэгэ всегда напоминал, что его можно трогать, целовать и делать всё, что захочется и что нужно, ведь он почти не отличался от обычных людей. «Просто представь, что я твой муж». Теперь и представлять не надо. Три поклона: небу и земле, родителям и друг другу. Слишком много противоречивых чувств. Хуа Чэн ненавидел небо и своих родителей, но всё это позволило ему встретить свою любовь. Его Высочеству поклониться хотелось, но тот никогда не разрешал. Лишь сегодня это произошло. И вот, их брак заключён. В тишине храма, без каких-либо свидетелей. Только они вдвоем и их любовь, разделенная на двоих. Свадьбы в лесу не произошло, хотя та всё равно оказалась необычной. Но Хуа Чэн был не против. Ведь теперь он может заключить возлюбленного в объятия, одеть в мягкие одежды и ласково называть «гэгэ». А тот лишь посмотрит благодарно в глаза, улыбнется и, может быть, поцелует. Или же Хуа Чэн это сделает сам. Любовь Хуа Чэна разгорелась по-новому, согревая, а не сжигая. Теперь они оба могут друг друга согреть.