Как черный жемчуг ягоды черемухи

      Узкая грунтовая дорога с глубокой вымоиной прямо в середине, выныривая из хвойного леса, уходила резко вниз, к карьерным разрезам. Толстые корни старых сосен, подобно огромным змеям, переплетались между собой, поднимаясь из земли гладкими боками. Если ехать на машине — запросто копчик отбить можно.       По самой кромке, почти на выходе из леса цвела кислица. Среди старой жёлто-коричневой хвои, мха и чахлых папоротников её крошечные бледно-сиреневые колокольчики в кружеве изумрудно-зелёных сердечек листьев смотрелись удивительно нарядно. Отщипнув пару листиков, Тася сунула их себе в рот, смешно сморщилась и осмотрелась. Если спускаться вниз к мосту, то можно выйти к нижнему поселку, а там до дома минут десять-пятнадцать. Но домой не хотелось. Хотелось черёмухи. А за ней — вверх по обрыву, потом огородами и к затону.       Внизу, искрясь солнечными зайчиками, перекатывалась по камням обмелевшая река. Некогда грозная, выходившая из берегов в иные дни, она теперь напоминала лишь ручей. А дно её частично заросло травой и кустарником. Отец говорил, что виной тому стали сами люди. Кто-то сделал какой-то неверный расчёт и при взрыве где-то нарушил дно. Так много «…то», а река ушла навсегда. Но это здесь. А вот если подняться выше по течению километра на три, то даже купаться можно. И черёмуха там крупная, сладкая. Только растёт высоко. Но больше это не проблема. Бросив взгляд на высокого парня позади себя и довольно хмыкнув, Тася вытряхнула из балеток хвою и щебневую крошку и уверенно выдвинулась к цели.       Очень скоро дорога осталась позади, а потом и покосившиеся заборы огородов. Серебристо-белые гроздья диких злаков, доходившие порой Тасе до пояса, раскачивались, потревоженные людьми. И казалось, будто она плывёт в этом некошеном летнем море, в зелёных волнах которого мелькали жёлтые и розовые звёздочки осота и белые хлопья пастушьей сумки.       — Ну и жара! — Славка задрал футболку, чтобы утереть ею лицо, но вместо этого стянул её вовсе и повязал на голову арафаткой. — Капец! Пить будешь? — Протянул Тасе бутылку, но та отказалась, напомнив, что скоро заводь, там и охладятся. — Слушай, меня вот всё вопрос мучает: ты меня реально не узнала или так, просто прикинулась?       Тася покосилась на Славку через плечо, приставив к глазам ладонь козырьком. За прошедшие тринадцать лет брат вытянулся — не узнать. Куда только делся любимый ею забавный пухляш с милыми ямочками и доброй улыбкой? Тот, с которым они вместе шелушили иргу бабы Марты. Тот, что залез на крышу, чтобы достать для неё ягоды с верхних веток, а потом ободрал себе всю спину и задницу, когда с этой самой крыши по старому шиферу летел… в крапиву. Самый любимый из всех её братьев. Теперь он склонял голову, чтобы посмотреть на неё, Тасю, явно этим забавляясь. Да она бы в жизни не узнала в парне, нерешительно топтавшемся у калитки, своего «дружище из детства», если бы не дядя Коля и эти самые ямочки.       — Ну, вот не узнала, — с деланым безразличием пожала плечами, а сердце внутри прыгало, как когда-то она сама через скакалку.       Славка исчез внезапно. Просто однажды не приехал на лето. Ни он, ни его старшая сестра Аделя, ни его родители. Будто никогда их не бывало здесь. Даже баба Марта, родная Славкина бабка, на все расспросы внучатой племянницы отвечала односложно: «Живёт — хлеб жуёт». И всё.       — Обидно. — Слава цыкнул и почесал шею. — Я вот тебя сразу узнал.       Ироничный хмык был ему ответом. Узнал он сразу, как же!       — Ты как была рыжая, так и осталась бесстыжею. — В два прыжка догнал Тасю и, обняв за плечо, натурально изогнулся в три погибели, чтобы заглянуть в её орехово-зелёные глаза. Качнул пальцем деревянную серёжку в виде арбузной треугольной дольки, семечки на которой когда-то выжигал сам, а затем раскрашивал обычными фломастерами. Удивительно, что сестра не только сохранила, но и носит его подарок. Только проволоку заменила на серебряные замочки. — Ульк! — изобразил звук капающей воды.       — А по сопатке? — Сурово сдвинула тёмные брови на переносице и ловко щёлкнула Славку по носу, тот болезненно шикнул, но руку не убрал.       — Это же такой… хенд-мей.       — У меня этот «хенд-мей» раза три купить пытались. Я даже озвучивать не буду, за сколько. Саму жаба давит. Поэтому — руки прочь от фамильной драгоценности.       Господи, как же она по нему соскучилась! Словами не передать — как сильно.       В бесконечно высоком небе рваными клочками белоснежной ваты лениво тянулись редкие облака. Сладко пахло клевером, затянувшим весь берег лилово-белым ковром, будто вышарканным у самой воды до песка. Суетились бабочки. Качалась на ветру осока, цепляясь острыми тонкими листьями за низко склонившиеся ветви старой дикой черемухи.       — Здорово тут. — Бросив футболку в траву, с протяжным стоном Славка растянулся на ней во весь рост, похлопал по плечу, приглашая Тасю угнездиться. — Не то что у тёти Шуры на даче. Там всё так ровненько, векторно. Прямоугольные грядочки правильными рядочками. Пока морковь со свеклой не начинали колоситься, меня аж оторопь брала порой. Вправо не ходи, влево не дыши.       Тася растрясла мокрые волосы и приняла приглашение. Славкина кожа была ещё мокрой, холодной и пахла речной водой.       — Тебе вообще сказочно повезло, — заявила она, устраивалась на крепком плече поудобнее. — Если бы не грёбаная пандемия, меня бы здесь не было! Гуляла бы я по Парижу…       — И то, что слышу, и то, что вижу, пишу в блокнотик, впечатлениям вдогонку. Когда состарюсь — издам книжонку о том, что Тася, Тася, Тася, мы с тобой в Париже нужны, как в бане пассатижи, — подражая Высоцкому, с серьёзным видом пропел Славка.       — Вот чего ты ржёшь? У меня это была плановая поездка после Будапешта. Каждый отпуск — новая страна. Вот смотри.       Но вместо Эйфелевой башни, Мулен Руж и замков Луары на экране телефона возникла огромная радужная горка, с которой взрослые одетые люди в каких-то корытах несутся со счастливыми лицами вниз. Брови медленно и удивлённо поползли вверх.       — Ты серьёзно? Вот ради этого?       — Конечно! Ты посмотри, какая красота!       — Ну, цвета, конечно, яркие… — Довольный Тасин вид вызвал ещё большее изумление. — Но я предпочитаю или ледяные, или водные… А это… какое-то странное оно.       В недоумении Тася развернула к себе экран, шумно выдохнула и смахнула картинку.       — Вот, — демонстрируя лавандовые поля Прованса.       — Не, ну, виват короне, иначе у меня был бы облом века. — Славка легонько двинул плечом. Европа его впечатляла мало, разве что Швейцария с ее Альпами, но и ей было не сравниться с долиной семи озер Алтая. Хотя… какой смысл сравнивать. Тасе нравилось, значит, это хорошо.       — И всё же, — запрокинула она голову, чтобы взглянуть в Славкино лицо, но тот, прищурившись, смотрел в небо и делал вид, что не слышит. — Почему ты перестал приезжать к нам?       — Эй, — шлёпнула его по животу, привлекая к себе внимание. Получилось звонко, аж ладонь прижгло. Славка вздрогнул от неожиданности и расхохотался.       — Да блин, Тась, влюбился я тогда. Новенькая в наш класс пришла. Ну и всё, я попал. Мозги отключились начисто… Хотя какие мозги в одиннадцать лет? Одна каша, и хорошо, если геркулесовая. Ты же меня помнишь — колобок на ножках…       — Эй! — Даже если в таком контексте о Славке говорил сам Славка, ей это не нравилось.       — Да ладно, ты одна и не видела этого. — Чмокнул в макушку. — А так… даже мать тыкала мне моим весом через день да каждый день. Ну, и моя любофф — не исключение. В общем… фигово закончилась моя первая лавстори. Даже вены резал и под мотоцикл кинулся. Дурак.       Тася приподнялась на локте, с недоверием глядя на своего самого близкого и самого лучшего друга, только теперь понимая, что широкие кожаные браслеты-напульсники он носит не для крутизны. Славка пальцем очертил свою бровь и указал на шрам.       — Говорю же — дурак. Это ладно, водитель ехал с черепашьей скоростью, так что отделался я только вот этим, а мужика, мне кажется, скорая откачивала. Он реально перепугался.       — А почему мне не позвонил?       — И что бы я сказал? Сестрён, меня в классе гнобят, теперь меня зовут «жиртрест», лупят за углом по пятницам? А всё это организовала моя любимая за то, что посмел смотреть на неё на каждом уроке и пытаться ухаживать. Ты как себе это представляешь? И так почти пять лет. Мне родные сказали, что поделом, а ты троюродная. — Он уложил Тасю обратно себе на плечо. — Да успокойся, всё уже нормально. Это я пережил.       — Мне вот интересно, а она, зазноба твоя, не пожалела потом? Ты же очешуенный стал.       — Аха, видна силушка в жилушках, — явно кого-то передразнивая, шкодно улыбаясь, отчего на щеках обозначились ямочки, поддакнул Славка. — А зазноба… да без понятия. Я после девятого в колледж ушел. Там с парнями сдружился. Они меня и затащили в качалку. Хорошая компания — лучше плохого психолога, я тебе скажу. С одним, кстати, с Михой, до сих пор дружу. Вас познакомлю. Обязательно. Потом вообще поступил в универ в Казани. И всё, больше её не видел.       Поджав губы, Тася молча смотрела в бездонную лазурь. Хорошо, что Славка вернулся. Плохо, что прошел через трудности один. Ей всегда казалось, что они не просто родня, а друзья «ближе некуда». Но если «друзья познаются в беде», то почему он даже не вспомнил о ней в тяжёлую для себя минуту? Хотя в одиннадцать лет в голове реально каша. Но эта коза малолетняя всё равно поганка. Ну, не нравится тебе человек, ну, проигнорь. Зачем вести себя как последняя стерва?       — Хочу ей отомстить, — резюмировала она свои мысли вслух. Славка расхохотался, но идею не поддержал.       — Может, ты всё-таки черёмухи хочешь?       Лист лопуха, полный крупных ягод, похожих на чёрный жемчуг, лежал на песке. И было просто здорово сидеть рядом, слушать тихий плеск волн, запихивать в рот сладкие, чуть вяжущие ягоды и плеваться косточками в воду «кто дальше». Как в детстве.