***
Что самое обидное — первой о ее положении узнает даже не она сама, а мама. А все благодаря Касите, которая и не думает даже исключать Бруно и Мирабель из семьи — в отличие от той же абуэлы. Джульетта приходит сразу после завтрака, и смотрит на Мирабель с загадочно-многозначительной улыбкой. — Да, мама? — настороженно тянет Мирабель, лихорадочно вспоминая, не надела ли она платье наизнанку. — Девочка моя. Я так рада… то есть, с одной стороны я все еще не могу это уложить в голове, но я действительно рада. Мирабель понимает, что окончательно запуталась. С момента их ухода из Каситы прошло уже два года, так что вряд ли мама только сейчас решила поздравить ее с началом семейной жизни. — А ты вообще о чем? — наконец, спрашивает она, и теперь уже Джульетта смотрит на нее с недоумением. — О твоем… положении. Мирабель осторожно нашаривает рукой стул и садится на него. — О каком? — слабым голосом уточняет она. Хотя, понимание и осознание уже мерцают у нее в голове. «Но как?! Я ведь пила отвар!» — мелькает испуганная мысль, и Мирабель усилием воли отодвигает ее в сторону. — Мира, mi vida… у тебя будет ребенок. Мирабель думает, что это неплохой момент, чтобы лишиться чувств, но на самом деле она чувствует себя слишком хорошо. А если вспомнить страдания Лолы — так вообще отлично. — Может, вы вернетесь домой? — тихо спрашивает Джульетта, и Мирабель решительно качает головой, так, что отросшие волосы щекочут спину. — Это наш дом, — строго говорит она. Джульетта с тяжким вздохом оставляет эту тему, и переводит разговор на другие вещи — что ей следует пить и есть, чем можно и нельзя заниматься по дому… Мирабель рассеянно слушает это все, стараясь запомнить хоть что-то, но в голове звенящая пустота и странное спокойствие. Она дожидается возвращения Бруно и смотрит ему в глаза. — Я не знал, — спокойно отвечает он. — Этого не было в том будущем, что я видел, Марипосита. — Ну… тогда придется строить новое, — она слабо улыбается, когда Бруно подходит к ней и садится рядом, положив голову на колени. — Кажется, у нас это получается лучше всего, — говорит он. — И если верить tía Урсуле, это будет девочка. Мирабель задумчиво хмыкает, откинувшись на спинку стула. Что ж… это обещает быть интересным. Помня опыт Долорес, она втайне ожидает ужасов и мучений, но на удивление все проходит более чем легко. Конечно, иногда Мирабель на пустом месте пробивает на слезы — особенно, стоит ей взглянуть на рубашку Бруно, которую она сшила когда-то давно, и Бруно от греха подальше прячет ее в недра шкафа. Со временем буря эмоций стихает, и Мирабель почти привыкает к своему положению… вот только теперь к этому добавляются толчки и пинки изнутри, и если в начале это похоже на еле ощутимые шевеления рыбки, то чем дальше, тем весомей они становятся. — Она точно удастся в своего tío Камило, — рычит Мирабель после особо сильного пинка в ребра, и Джульетта утешительно гладит ее по спине. — Нет, правда, я уверена, она будет играть с мячом лучше моего кузена! — Ты уверена, что это будет девочка? — спрашивает Джульетта, и Мирабель кивает. В один прекрасный день Мирабель понимает, что пришло ее время. Она знает, что к чему — побывала уже на родах у Каролины вместе со своей мамой, и помнит, что дело это не быстрое, а больше муторное. Джульетта, кажется, переживает сильнее ее самой, а Мирабель хочется спать. Ну и еще — чтобы это поскорее все закончилось. — Лучше бы их приносило с первым лучом рассвета, — сердито ворчит она, пережидая очередную вспышку боли. — Серьезно, мама, как ты это выдержала целых три раза? Джульетта нервно смеется, и вскидывает голову, когда в дверях маячит фигура Бруно. — Ты еще что тут забыл?! — сердито спрашивает она. — А ну-ка иди отсюда. — Не надейся даже, Летта. Это моя жена. — В первую очередь это моя дочь! — А можно вы потом поругаетесь? — спрашивает Мирабель, разглядывая потолок и стискивая зубы. Это отрезвляет обоих, и до самого конца Бруно стоит у нее над головой, растирая запястья, придерживая за плечи, глядя в будущее и подсказывая ей, что делать раньше матери. — О втором даже не заикайся, — устало бормочет Мирабель, обнимая ребенка. — Ну здравствуй, Урсула Ремедис Мадригаль. Бруно опускается на колени рядом с ее кроватью и смотрит на них так, словно они — святыня.***
То, что Урсула Ремедис — самая необыкновенная девочка в мире, Мирабель знает сразу, как только видит свою дочь. Просто иначе и быть не может. Но даже от самых необыкновенных детей иногда нужен отдых, и теперь Мирабель начинает понимать свою маму, когда та удирала в город, чтобы выдавать страждущим арепы и эмпанады. Сама Мирабель спасается подработкой у сеньоры Аппелузы — которая закрыла глаза на небезупречную репутацию Мирабель, а точнее сказать, просто махнула на это рукой. И потому, когда в их уютную обитель грешников с самого утра приходят Камило и Исабелла, Мирабель удивленно вскидывает брови. — Ничего не говори, — останавливает ее Камило. — Давай сюда Урсулиту, давай сюда пеленки, бутылочку и, por el amor de Dios, отдохните вы, оба! Бруно смотрит на племянника с чем-то вроде искреннего удивления. — Ты серьезно, Камилито? — Tío, я перенянчил всех младенцев в этом городе с тех пор, как мне исполнилось пять лет. Просто давайте ребенка и отдыхайте. — Камило, я тебя люблю, — искренне заявляет Мирабель, вручая ему свою дочь с очень неприличным энтузиазмом. Исабелла тихо хихикает и протягивает девочке ромашку. Едва за драгоценными родственниками закрывается дверь, Мирабель смотрит на Бруно очень проникновенным взглядом. Он кивает, и они с удовольствием падают на кровать… чтобы наконец-то выспаться. Мирабель просыпается через несколько часов — солнце в зените, и сквозь приоткрытое окно в дом проникает послеполуденный зной. Рядом ворочается Бруно. Впервые за полгода они похожи не на живых мертвецов, а на нормальных людей.***
Когда Урсуле исполняется четыре года, Мирабель понимает, что ее дочь действительно необыкновенная. Они сидят в саду, под апельсиновым деревом — тем самым, с очень кислыми плодами. Мирабель вышивает очередную юбку, краем уха прислушивается к дочери — та вдохновенно болтает обо всем, что видит, поет себе под нос песни и, пританцовывая, пытается допрыгнуть до нижних веток. — Привет, абуэла! — говорит девочка, и Мирабель поднимает голову, ожидая увидеть свою маму. Но никого нет, только она и дочь. — Милая? А с кем ты говоришь? — уточняет Мирабель и вздрагивает — Урсула оборачивается к ней, и ее глаза горят ясным золотым огнем. — С бисабуэлой Урсулой. Она передает тебе привет. А, и папе тоже! Абуэла, а ты знаешь, папа недавно предсказал, где находится месторождение зеленых камушков — изурудов… Да, изумрудов, точно. Мирабель молча смотрит на то, как ее дочь болтает с давно умершей бисабуэлой и понимает, что даром она точно не обделена. Вечером Урсула сообщает папе, что сеньора Ремедис совершенно не сердится на него за то, что он воровал апельсины из ее сада, когда был маленьким. Бруно серьезно кивает, и дарит дочери небольшой браслет, взяв с нее обещание, что она никогда и ни при каких обстоятельствах не снимет его. — И как ты это объяснишь? — спрашивает Мирабель шепотом, когда Урсула уже спит, а они сидят в своей спальне. Свеча горит все так же ярко, и ее свет разгоняет ночную темноту. — Она… bruja. Это не совсем дар. Скорее… сущность. — Откуда ты это знаешь? — Мирабель придвигается ближе, а затем и вовсе забирается к нему на колени, прижимаясь носом к шее. Бруно обнимает ее, целует в плечо, и говорит: — Потому что я сам — brujo. — Знаешь, даже спустя семь лет ты еще способен меня удивлять, — вздыхает Мирабель и смотрит ему в лицо. Хотя, возможно, это объясняет то, почему ее муж — и ее же tío — выглядит так, словно время для него остановилось. — А раньше сказать не мог? — Как-то к слову не пришлось… — Бруно пожимает плечами. — Рассказывай, — тихо просит Мирабель. Ночь за окном все темнее, уже даже не слышно поздних гуляк, а Бруно все еще говорит, а когда замолкает, Мирабель крепко обнимает его. — Люблю тебя, — тихо говорит она. Бруно ведет кончиками пальцев по ее спине, и она довольно выгибается, стараясь прижаться к нему теснее. — Mi destino. — Это все? — спрашивает Мирабель, и Бруно кивает. Вот только… Пусть он хоть сотню раз brujo, но она — его жена вот уже семь лет, и знает его наизусть. И потому с легким нажимом уточняет: — Точно все? Бруно колеблется пару секунд, не больше. — Я могу повернуть время вспять, — с неохотой говорит он. — Точнее… У меня это получилось однажды. Не хочу проверять еще раз. Она бы могла попросить рассказать больше… Но она его жена. И знает, когда стоит отступить. Поэтому Мирабель трется носом о его подбородок, довольно щурясь, чуть сжимает и разжимает пальцы на плечах, слегка впиваясь ногтями в кожу… — И все-таки ты pequeño depredadora, — Бруно улыбается, обводя ее губы кончиком пальца. — С кем поведешься… — Вот как?.. — Бруно резко переворачивается, опуская ее на кровать, прижимает запястья к матрасу и ведет языком по горлу. Мирабель коротко вздыхает, запрокидывая голову, и чувствует, как его губы опускаются ниже, оставляя обжигающие поцелуи на ее ключицах. Она ерзает, пытаясь ответить на ласку, но Бруно качает головой. Он отпускает ее руки только для того, чтобы раздеть — Мирабель сама ему помогает стянуть платье, тянется к его рубашке, но Бруно ловит ее руки, целуя кончики пальцев, и мягко нажимает на плечи, предлагая лечь. Они женаты уже семь лет, но Мирабель желает его с той же силой, как и тогда, давным-давно, в прошлой жизни, когда она пробиралась в недостроенную Каситу. Она чувствует его губы на своей груди, и уже этого достаточно, чтобы довести ее до пика, чтобы внутри все вспыхнуло ярчайшим огнем, но сегодня Бруно хочет большего. И опускается ниже, небрежно снимает ее белье — и насмешливо хмыкает, когда Мирабель сжимает ноги. — Неужели есть вещи, которые тебя все еще смущают, mi vida, mi destino? — поддразнивает он, целуя ее колено. — Я вообще очень скромная, — отвечает Мирабель, с трудом сдерживая смех. — О да, я помню… Очень скромная, только набросилась на своего бедного старого tío, словно пума… Она все-таки смеется, чувствуя, как Бруно разводит ноги, и смех сменяется судорожным вздохом наслаждения, когда он касается ее языком. Мирабель дышит прерывисто и часто, пока удовольствие захлестывает ее, словно волны. Она опускает руку, хватая его за волосы, слышит гортанный стон, и к языку добавляются пальцы, доводя ее почти до беспамятства. Мирабель выгибается, глухо стонет в собственную ладонь, пока под веками пляшут фейерверки, и тянет его к себе. — Люблю тебя, — шепчет она, когда Бруно входит в нее одним резким, сильным движением. — Я люблю тебя… Ее снова накрывает волной, и в глазах уже не фейерверки, а бесконечный космос… И Мирабель слышит ответное: «И я тебя люблю» — Если действительно любишь, — они улеглись в кровать, и кончики ее волос еще мокрые после ванны. — То до восхода солнца это твоя дочь. Мирабель чувствует его улыбку, когда он целует ее плечо, и засыпает.***
На самом деле Мирабель не очень хочет идти на церемонию малыша Аурелио, второго сына Долорес и Мариано, но она знает, что это надо. Она старается не накручивать себя, но все равно нервничает, не зная, как отреагирует абуэла на их визит. Чтобы успокоиться, она смотрит на свечу, которая горит все так же ярко, как и в первый день и решительно вскидывает голову. Нет смысла зря дергать себе нервы, как будет — так и будет. Она надевает на Урсулу голубую, с зелеными бабочками, руану, поправляет зеленую шаль на плечах своего бирюзового платья — и улыбается, глядя на Бруно. Он задумчиво разглядывает их старую зеленую руану, которая уже действительно готова рассыпаться на клочки. — Как ты думаешь, мамита сильно разозлится, если я ее надену? — спрашивает он и Мирабель смеется. — Она будет в ярости, и выгонит тебя прочь из дома. — О, то есть, ничего нового, верно? — они смеются, обнимая друг друга, и Урсула с веселым визгом виснет на них. — Мы идем к абуэле Летте и абуэле Пеппе, — напевает она, топая по дороге. Войдя в Каситу, девочка ненадолго замирает, а затем бросается в центр патио с громким и радостным криком: — Я тоже рада тебя видеть, бисабуэло! Семья Мадригаль молчит, пока Урсула беседует с невидимым Педро, передает Мирабель от него «большой-пребольшой привет» и пожелание приходить почаще… — Это что за балаган? — абуэла стоит на самом верху лестницы, с неприязнью глядя на Урсулу. А та вскидывает голову, сияя улыбкой. — Я знаю, ты моя бисабуэла Альма! Моя бисабуэла Урсула хотела тебе передать… — Хватит! — абуэла отворачивается, и Мирабель, переменившись в лице делает шаг вперед… но Бруно успевает быстрее. Он подхватывает на руки, прижимает дочь к себе и погрустневшая Урсула прячет лицо у него на груди. — Донья Мадригаль, — цедит он. — Извинись перед ребенком. — Если вы хотели испортить церемонию малышу Аурелио, то поздравляю, вам это почти удалось, — Альма не поворачивается к ним лицом… вот только Касита неожиданно с грохотом роняет цветочный горшок. Балки грозно стучат друг о друга, черепица идет волной, двери в комнатах хлопают сами по себе. — Бисабуэло Педро сердится, — сообщает Урсула и протягивает руку в пустоту. — Не злись. Ей просто все еще больно без тебя. Мирабель подходит к своему мужу и своей дочери, глядя на побледневшую Альму. Ей очень многое хочется ей сказать, и слова эти оседают на языке кислой горечью, но она пытается сдержаться. В доме становится тихо, словно в жаркий день перед грозой, но положение, неожиданно, спасает Мариано. Он подходит к их маленькой троице и приветливо улыбается Урсуле. — Привет. Давай знакомиться? Я — Мариано, твой… вроде как tío. А ты Урсула? — Урсула Ремедис Мадригаль, — чинно отвечает девочка, и Мирабель видит, как в глазах Бруно гаснет зеленый огонек. — И сколько тебе лет? — Мариано пожимает ей руку с таким видом, будто она по меньшей мере помощница президента, и на лице Урсулиты вновь улыбка. — Мне скоро будет пять. — А моему сыну как раз сегодня пять лет. Аурелио, иди сюда. Через пару минут дети с радостными воплями носятся по Касите, и ссора, кажется, забыта… Вот только Альма не глядит на грешников семьи Мадригаль. Как и всегда.***
Пятый день рождения Урсулы они справляют в тесном семейном кругу… насколько можно назвать это сборище гостей тесным. Мирабель приветливо улыбается родителям, обнимается с Изабеллой и ее парнем со странным именем Бубо, которого занесло в Энканто неизвестно каким ветром, замечает крайне неприязненный взгляд Камило на этого самого Бубо, шутит с Луизой, бросается к Каролине и Альберто, которые являются негласными крестными для малышки Урсулиты, а их дочка Лючия, кажется, и вовсе считает Урсулу родной сестрой… Антонио устраивает для своей маленькой кузины-племянницы целое представление с птицами, и Урсула заливисто хохочет. — Как думаешь… если бы мы жили в Касите, была бы у нее дверь? — тихо спрашивает Мирабель, дотронувшись до руки Бруно. — Мне кажется, у нее уже есть дверь. У нас дома. Мирабель кивает. В глубине души она рада, что ее дочери не придется идти в одиночестве мимо незнакомых людей, подходить к сияющему золотом дверному проему, чтобы прикоснуться к ручке… Она понимает, что вцепилась в ладонь Бруно только когда он, повернувшись спиной к гостям, крепко прижимает ее к себе. — Ты — Чудо. Так было всегда и так будет всегда. Мирабель прижимается к нему и, возможно, самую капельку жалеет, что не может простоять так целую вечность. Но ее отвлекает деликатное покашливание и, обернувшись, Мирабель видит Долорес, Мариано и их сыновей — Педро Мануэля и Аурелио Хосе, которые почти сразу сбегают к Урсуле и Лючии… Праздник заканчивается уже поздним вечером, и Мирабель с тоской смотрит на оставшийся беспорядок. — Ох, и почему же ты, наше маленькое убежище, не можешь убрать себя само? — вздыхает она… и что-то меняется. По кровле пробегает золотая искра, окна распахиваются, словно под порывом ветра, и Мирабель, застыв, видит, как обрывки бумаги сметает невидимым вихрем в аккуратную кучку, как сматываются флажки и стулья сами собой расставляются по местам… — Убежище? — осторожно спрашивает она, и дом приветливо машет ей ставнями. — Ну здравствуй, наше маленькое Убежище. Бруно только разводит руками, глядя на нее. — Я же говорил тебе, что ты и есть настоящее Чудо? Мирабель, кивнув, смотрит на входную дверь. Там только три силуэта, а орнамент состоит из бабочек и песочных часов… и это греет ей душу. Тихонько, на цыпочках, они поднимаются наверх — дверь их спальни теперь украшена песочными часами, на которых сидит бабочка, а на двери Урсулы сияет золотом ее силуэт с широко открытыми глазами, а вокруг стоят полупрозрачные фигуры.***
Беседа течет неторопливо и гладко, как и всегда во время сиесты. Мирабель и Каролина вполголоса обсуждают детей, новую поездку Альберто и последние новости. У Мирабель в руках — вышивка, и она, даже не задумываясь, сплетает три нити в одну, украшая воротничок крестильной рубашки странным, ни на что не похожим узором. Она уже давно не пользуется «подсказками» Ремедис, узоры и сюжеты приходят к ней сами в процессе работы, и за пределами Энканто уже хватает желающих получить вышивку «от Мадригаль». Идиллию нарушает вопль, и Мирабель срывается с места, словно пантера. Дети играли за домом, и первое, что видит разъяренная Мирабель — это слезы в глазах Лючии, и то, как крепко ее обнимает Урсула. А на земле, в нескольких шагах от них на земле верещит Эрнесто, бывший жених Каролины. Он плотно прижимает ладони к лицу, и сквозь бессвязные вопли и визги слышится жалкое: «Уйдите! Оставьте меня!» — Что произошло? — Мирабель обнимает девочек, позади слышится тяжелое дыхание Каролины — она уже на последних месяцах, и не может так быстро бегать. — Этот глупый сеньор сказал Лючии плохие слова, — Урсулита на мгновение бросает на Эрнесто холодный — совершенно отцовский — взгляд, и тот отползает по земле еще на пару шагов. — Он сказал… сказал что мы… — Лючия заикается, и Урсула гладит ее по голове. — Что у меня хвост, как у свиньи, потому что я… — Лючита, не повторяй гадости! — строго говорит Урсула. Каролина крепко прижимает к себе дочь, с ненавистью глядя на Эрнесто. — Ты что тут забыл? — она почти рычит, но тут воздух становится очень колючим и стылым, и Мирабель не нужно оглядываться, чтобы знать, что это пришел ее муж. Эрнесто отползает еще дальше, скрючиваясь, словно младенец в утробе, но Бруно подходит к нему и почти дружелюбно опускает руку на спину. — Ты такой отважный, — говорит он, и только Мирабель и Урсула могут различит рычащие нотки. — Обидеть двух маленьких девочек — такое не каждому по силам. — Двух? — шепотом спрашивает Мирабель, и дочка небрежно дергает плечом. — Ну, меня он тоже хотел обидеть, но бисабуэла Урсула и сеньора Мендез на него набросились. И я знаю, что у меня нет никакого хвостика. И у Лючии тоже. А сеньор Эрнесто просто глупый и пьяный. — Никогда в жизни не бывать тебе счастливым, — глаза у Бруно горят изумрудной зеленью, а Эрнесто издает еще один вопль, пытаясь вырваться из-под его руки. — Все, к чему ты прикоснешься, обернется прахом. Ни в этом краю, ни в другом — никто руки тебе не предложит, не разделит с тобой хлеба и вина. И проживешь ты долгую… очень долгую и пустую жизнь. А если еще раз задумаешь подойти к моей семье или к семье Каролины и Альберто — крысы обглодают твои руки и ноги, пока ты спишь. Убирайся! Эрнесто срывается с места на четвереньках, спотыкаясь на каждом шагу, и бежит прочь. Бруно отряхивает руки и оборачивается, почти сразу подхватывая Урсулу и Лючию, которые виснут на нем с двух сторон. — Папа, сеньора Мендез просила передать, что ты стал самым настоящим el Brujo! — с гордостью говорит Урсула. — А я тогда — hija del brujo? — Ты — наше сокровище, — искренне отвечает Бруно. Каролина пытается его отблагодарить, но он только искоса смотрит на нее, и Каролина, притихнув, гладит Лючию по голове. — Он ведь не даст нам жизни? — вздыхает она, и Бруно пожимает плечами. — Этот уже не сунется. А другие сто раз подумают, прежде чем полезть. — Может… — Каролина ненадолго замолкает, и Бруно качает головой. — Не вздумайте. Тебе вообще в ближайший месяц из дома лучше не выходить. Каролина встревожено охает, обняв живот ладонью, но вместо того, чтобы проклинать «злого brujo» искренне благодарит его за заботу. Мирабель молча гладит взъерошенные волосы Урсулиты. Этой ночью, пока их дочь спит в своей волшебной комнате под защитой их Убежища, Мирабель и Бруно снова жгут костер, и Бруно бросает в огонь сплетенные из их волос шнурки, а Мирабель — обрывки нитей, оставшиеся от вышивок. Под утро дует ветер, резкий и пронизывающий, притягивая к городу низкие, угольно черные тучи — и даже tía Пеппа не может ничего сделать с разразившейся бурей. Молнии бьют в землю перед нескольким домами, но ливень, хлещущий с небес, не дает огню разгореться, только и остаются, что черные пятна с поблескивающими там осколками стеклышек от расплавленного песка. Это напоминание всем в Энканто — магия семьи Мадригаль сильна, а Бруно Мадригаль видит и знает гораздо больше, чем некоторым хочется верить.