Я буду идти по воде, А ты поймаешь меня, если упаду. Я потеряюсь в твоих глазах, Знаю, всё будет хорошо, Я знаю, всё хорошо ©.
Lifehouse — «Storm»
Я ненавижу его. Ненавижу так, что нет сил. В своём стремлении забыть то, что с ним связано, я пытаюсь сделать всё, от меня зависящее, но тщетно. Он сделал мою жизнь невыносимой и похожей на бесконечный круг на чёртовом колесе в Аду, заставив пройти через все возможные муки. По ночам я готов выть на луну от отчаяния, потому что каждый раз оставляя его в одиночестве после очередного выяснения отношений, я продолжаю думать только о нём и ни о чём больше. Это чувство съедает остатки соображения, заставляет терять контроль и превращает некогда человека в жалкое существо. Может, я грёбаный мазохист, раз позволяю так над собой измываться, а может это уже зависимость... Я ещё не разобрался. Я ненавижу его до глубины души, но в это осеннее утро я снова помчался именно к нему. Сквозь туман и надвигающийся шторм я по какой-то причине не мог остановиться, предчувствуя неладное, и со всех ног нёсся по давно знакомому маршруту к одинокому дому на берегу. Порывистый ветер бил в лицо мелкой моросью, которая освежала пылающее от долгого бега лицо, а влажный воздух забивался в лёгкие, оседая где-то внутри и оставляя после себя тяжёлое ощущение. Но я должен был успеть. В этой утренней дымке едва можно было разглядеть пристань, где на чересчур беспокойной воде покачивались маленькие лодочки и катерки, привязанные рыбаками. Казалось, сильный ветер вот-вот разорвёт крепкие узлы на верёвках, отправляя старые посудины дрейфовать в незнакомые воды. Небо давило тёмно-серой массой, словно ещё чуть-чуть — и оно упадёт. Волны вздымались высоко и стремительно падали, создавая слепящую белую россыпь на прибрежных камнях, с каждым новым ударом заставляя и моё сердце подскакивать. Я был почти на месте. Оставалось лишь несколько шагов, чтобы оказаться на высоком крыльце и постучаться в деревянную дверь, которая так часто с грохотом захлопывалась перед моим носом или же после моего ухода разлеталась щепками, что я уже и счёт потерял этому... Я отдышался, поднявшись по старым ступенькам. Слегка приоткрытая дверь отобрала у меня крупицы надежды на лучшее, и я вбежал внутрь, впиваясь взглядом в знакомую картину. Так и знал. Пустые бутылки и тело, распластавшееся на полу прямо по центру — обычное явление, только в этот раз всё хуже. Подлетев к «трупу», и, уронив на ходу пустую тару, я подхватил потяжелевшее туловище и понёс на второй этаж — в душ. Лестница казалась бесконечной, а минуты слишком медленно тянулись, но цели я всё же достиг. Ворвавшись в ванную, и, быстро врубив холодную воду, я загрузил себя вместе с ним, подставляя почти бездыханное тело под ледяные струи. — Давай же, — пара пощёчин, и, кажется, что он постепенно начал приходить в себя, слабо понимая, что происходит. — Мне... х-холодно, — зубы начали стучать, и он вцепился в мою насквозь промокшую кофту. — Сейчас, — произнёс я, меняя температуру воды, пока она постепенно не стала более тёплой, но не резко — не хотелось, чтобы кое-кто окочурился от резонанса. Стянув с него прилипшую одежду с большим трудом, я снял промокшие вещи и с себя, и так мы стояли какое-то время. Он отогревался, прижавшись ко мне всем телом, а я по привычке гладил эти мокрые волосы и думал, почему я в очередной раз этим занимаюсь. Спустя примерно ещё полчаса он уже дремал в спальне, пока я варил для него крепкий кофе, стоя на холодной кухне в махровом халате босиком — если заболею, мне есть, кого обвинять. Когда я принёс ароматный и бодрящий напиток, этот сопящий наглец даже не шелохнулся, плотнее кутаясь в свой мягкий халат с капюшоном и ушками — он так был похож на дикого зверька, но никак не на человека с серьёзными проблемами. Я растолкал его, напоил кофе, ничего не спрашивая — как и всегда. Он, как и всегда, сухо поблагодарил и вперился в меня выжидающим взглядом зелёных глаз. Котяра. — Ну что? — сложив руки на груди, спросил я, стоя рядом и наблюдая, как меняется его мимика. — Останешься? — с плохо скрываемой надеждой спросил он. Я взглянул в небольшое окно над кроватью. Дождь плотной стеной скрывал улицу, а ветер буквально вдавливал крупные капли в поверхность стекла — меня скорее смоет, чем я куда-нибудь доберусь. — Только из-за шторма, — сурово глядя в его глаза, со всей серьёзностью ответил я, хотя если бы я не был таким безвольным перед этим котом, я бы даже на лодке доплыл домой, но не стал бы оставаться здесь. Он поставил наполовину опустошённую кружку на низкую тумбочку рядом с кроватью, и, схватив меня за руку, утянул к себе в постель. За какое-то жалкое мгновение я оказался прижатым его разгорячённым телом и даже не оказывал никакого сопротивления. — Ещё полчаса назад ты не подавал признаков жизни, — пробормотал я куда-то в сторону. — Откуда у тебя силы? Никогда не устану этому удивляться. — Ты на меня так действуешь, — ответил он, подцепив мою верхнюю губу своими — влажными, на которых ещё ощущался терпкий привкус кофе и алкоголя. Его рука медленно развязала пояс моего халата, и я ощутил горячую ладонь, которая скользнула по животу, а затем остановилась на внутренней стороне бедра. Он дразнил меня, зная, что я давно хочу большего. Почему я каждый раз позволяю ему все это? Потому что я неспособен противостоять наркотику, который давным-давно завладел мной полностью, проник даже под кожу, даже в самые недоступные уголки моего сознания, и ничего с этим поделать я уже не мог. Даже если бы действительно захотел. Именно поэтому я прервал поцелуй, схватил его руку, которая издевательски медленно подбиралась к моему члену, поднёс ко рту, погружая внутрь его пальцы — один за другим, и облизал. Его возбуждение я почувствовал сразу же, а опасный блеск в потемневших глазах явно не сулили ничего благочестивого... — Можно я отсосу тебе? — с хрипотцой спросил он, хотя итак знал, что я скажу. — Делай, что хочешь, — глядя затуманенным взглядом, ответил я. Я не мог противиться этому. Я никогда не мог остановить эти губы, которые пытались убить меня своей нежностью и настойчивостью, как сейчас. Я пытался быть сильнее этих глаз, каждый раз заставляющих подчиняться, как и сегодня. Невыносимый жар этого тела, этих рук никогда не сравнится ни с чем в этом мире. Я это знаю, он это знает, и именно поэтому меня так просто не отпустит... Он оставлял синяки и отметины везде, где только мог, наслаждаясь моими стонами и мольбами; его язык и губы проникали туда, до куда только могли дотянуться, а я продолжал повторять лишь одно: «Ненавижу... Ненавижу!» Сегодня мы были, наверное, ближе, чем когда-либо. Это ненормальное сердцебиение, страстный шёпот и движения тел — с каждым разом всё происходило будто по-новому. Мы продолжали изучать друг друга, как интересную книгу, открыв очередную страницу которой, понимали что-то очень важное, неизвестное доселе. Я не знаю, сколько раз мы кончали и снова заводились, но за окном уже стемнело, и дождь тоже стих. Был слышен лишь постепенно прекращающийся шум волн. Мы лежали на смятых простынях и ничего не говорили. — Спасибо, — пробормотал он, кажется, и не надеясь, что его услышат. — За что? — так же тихо переспросил я чуть сонным голосом. — За то, что остался со мной в самый тёмный и дождливый день, — еле уловимый шёпот послужил мне ответом, и я почувствовал, как рука на моей талии прижимает меня теснее к тёплому телу. Я ненавижу его, но до сих пор не могу себе признаться, что это чувство называется совершенно иначе...