Подводка для глаз

I. Чарльз не знал, ликовать ему или проклинать судьбу за то, что учительница поручила именно ему провести новичку эту ознакомительную экскурсию. У такого ботаника, как он, с парнями вроде Эрика Леншерра нет никаких шансов: весь затянутый в черную кожу, в пирсингах и стальных кольцах. Чарльз более чем осознавал всю патетичность своих надежд. Однако продолжал завороженно разглядывать шрам у Эрика на губе и то, как меняются цвета в его окольцованных черным радужках. Он вполне отдавал себе отчет в том, что за любое неловкое движение может быть съеден заживо, в самом дурном и буквальном смысле этого слова. — Похоже, твое первое занятие в Холле «D». Нам сюда, — сказал ему Чарльз с улыбкой, хоть она и вышла немного дерганая. Эрик окинул его внимательным взглядом с ног до головы, и тогда Чарльз с ужасом ощутил, как у него нагреваются щеки. Он не пытался читать его мысли — не хотел лезть без разрешения в чужую голову, знаете, это только для крайних случаев, — но это было и не нужно: и так понятно, что он видит перед собой тщедушного паренька, у которого щенячий восторг в глазах и волосы гораздо дольше приличного не видали стрижки, рубашка застегнута на все пуговицы и целых три гордых значка (ЛГБТ, «Научный Клуб» и «Мутант») красуются на твидовом пиджаке. Господи, твидовом пиджаке! Кто вообще посчитал это хорошей идеей? Как Рейвен выпустила его из дома в твидовом пиджаке? Однако в остром взгляде Эрика не было ни презрения, ни веселости. Закончив осмотр, он сказал только: — Так ты тоже мутант? Именно таким образом он, во всем своем бэд-бойском великолепии, и оказался за распоследним столиком во всей школьной столовой, зажатый между гиковатым на грани абсурда Чарльзом и Хэнком, который эту самую грань уже переступил. Их окружали такие звезды школы, как торчок Шон, Алекс, который последние три недели проводил на отработках после уроков, сводная сестра Чарльза Рейвен, которую уже дважды грозились выгнать за то, что она притворялась директором, и Энджел, ведущая кровавую войну с администрацией по вопросам дресс-кода. Дарвин был единственным адекватным в их компании и задержался только потому, что встречался с Алексом. Хотя нет, пожалуй, он все-таки тоже не в себе, раз на такое способен. — Что ж, Эрик, добро пожаловать за Мутантский Стол, — представив всех друг другу, сказал Чарльз. — Что бы где ни стряслось, мы друг за друга горой. Эрик оглядел все лица за их столом, и впервые его настороженное выражение сменилось улыбкой. Ликовать и проклинать судьбу, решил Чарльз и понял, что пропал. II. Чарльз догадался, что Рейвен нравится Эрик. Впрочем, ничего необычного; Рейвен нравился еще и Хэнк, и Ирэн, и тот парень Аз из-за другого мутантского столика, крутого мутантского столика. У Рейвен был довольно широкий круг интересов. Значительно больше Чарльза волновало то, что Эрику, похоже, она тоже нравилась. Он уделял Рейвен много внимания. Они часто спорили на темы гордости быть мутантом, феминизма и интерсекциональности, и когда на уроке английского она случайно стала синей на глазах у всего класса, Эрик сказал ей, что она прекрасна, и ей стоит быть синей всегда. Не то чтоб Эрик и с ним не разговаривал. Они обсуждали все на свете и проводили много времени вместе, в дискуссионном клубе, шахматном клубе или просто за поеданием пицца-роллов, пока отец Эрика не возвращался домой с работы. Он даже пригласил как-то Чарльза на Хануку на рождественских каникулах. Дразнился тогда, ерошил ему волосы и говорил, какой он великолепный и какая его мутация великолепная, и какие они с ним лучшие друзья. Но вот прекрасным не назвал ни разу. Правда как-то раз, когда один коренастый старшеклассник плюнул в Чарльза и сказал, что «хуже педика может быть только педик-мутант», Эрик вмазал ему по лицу и подвесил к стене за его же карманную мелочь. Ох и выл он тогда. И чего-чего, а этого Эрик для Рейвен никогда не делал. III. Чарльз бы ни за что не подумал, что подводка для глаз может ему подойти. Да, накрашенные ею глаза Эрика неизменно притягивали к себе его внимание — как бы Рейвен сказала, так они «раскрывались по-новому», хотя это сравнение больше напоминало Чарльзу о том выражении лица, что было характерно для Эрика в моменты особого желания нарисовать кому-то очередной фингал под глазом. Весь его пирсинг — в ушах, бровях, губе (и кто знает где еще; Чарльз думал об этом временами, и каждый раз щеки наливались краской), уж на металлические побрякушки Эрик не скупился, — все они приобретали смысл, стоило узнать о его мутации. Наверняка они не раз становились ему единственными верными друзьями за прошедшие годы. Но вот подводка — исключительно дань моде. Потому что на самом деле — Чарльз узнал об этом не сразу, постепенно раскрывая для себя разные стороны Эрикового ума, познавая его «на вкус» (и этого всегда было так мало!), — на самом деле Эрик Леншерр был существом исключительно тщеславным. Он продумывал весь свой образ до мелочей, чтобы впечатлять, устрашать и неизменно выводить из себя. Дерзкая черная кожанка и потертые джинсы обязательно должны контрастировать с белой накрахмаленной рубашкой и зализанными волосами на манер шестидесятых — только вот после обеда укладка, как правило, начинает подвиваться и теряет безукоризненный вид. Не то чтоб Чарльз следил за ней, не подумайте. Они как раз сидели на уроке по контролю мутаций (и, господи боже, Эрик никогда не мог удержать свое мнение о названии этой дисциплины при себе), и Эрик упражнялся над точностью манипуляций, меняя форму одного из своих колец, когда его пренебрежительный фырк отвлек Чарльза от созерцания оставшихся на руках украшений (от двух до четырех на каждом пальце, всего одно — на большом; никаких камней, чистый металл, все разного цвета и ширины; и почему это тонкое серебряное колечко, которое он носит на середине указательного пальца, так завораживает?). — И что на этот раз тебя так развеселило? — спросил он. — Эмма. Тут Чарльз обратил на нее внимание. Где-то позади них Эмма Фрост разразилась тирадой о Выпускном Комитете и запрете на то, чтобы цвет платья сочетался с цветом кожи ее партнера. — Я так понимаю, она идет с Азом, — сказал Эрик. — Рейвен расстроится? — О, нет, она будет с Хэнком. — И Чарльз этому несказанно рад. Эрик нахмурился, и радость в Чарльзе быстро увяла. Он что, планировал ее пригласить? — Выпускной в любом случае для идиотов, — сказал Эрик. — Но идти туда с наивным дурачком МакКоем — тупее плана не придумаешь. — Ну, не тебе же с ним идти, вот и не рассказывай, — огрызнулся Чарльз. Брови Эрика взлетели вверх. — Ладно, — сказал он, и на целую минуту повисла тишина, за которую кольцо с большого пальца Эрика успело свернуться между ними в ленту Мебиуса. — А ты сам, — наконец заговорил Эрик, — с кем пойдешь? — Ни с кем, — ответил Чарльз. — Выпускной для идиотов. IV. Другая группа мутантов время от времени предпринимала попытки притереться к Эрику, но не похоже, чтоб он их замечал. Все это было очевидно с самого начала; Эрик должен был быть именно с ними, с крутыми и уверенными в себе и уважаемыми, а не с Чарльзовой шайкой-лейкой, которые только и стараются, что головы выше плеч не поднимать. Эрик всегда говорил им отстаивать себя, давать сдачи, посылать всех по известному маршруту — по этому поводу они несколько раз крупно повздорили. Мнения о том, хорошо ли давать сдачи, если это сделает ситуацию только хуже и заставит других бояться их, тогда разошлись. Вот Эмма и ее компания очень любили болтать о превосходстве мутантов, братских чувствах и ужасно далекой от реальности версии эволюции их собственного производства. Чарльзу становилось тошно всякий раз, как Эрик начинал их слушать. И настал тот день — Чарльзу бы следовало подготовится к нему раньше, — когда Эрик (и Энджэл, из всех людей?) предпочел столик Эммы в общей столовой. Они не разговаривали три дня. Однажды Эрик попытался вывести его на диалог на уроке французского, но Чарльз без слов уткнулся в книгу и проследовал в другой конец класса. Позже он страшно себя корил и предпринял попытку разговорить Эрика в коридоре, но тот сделал вид, что не слышит. Чарльз знал наверняка, что он притворяется. Он проверил. Все шло ужасно. Иногда Чарльзу становилось дурно от этого. Он не мог ни есть, ни концентрироваться на учебе, он провалился с треском на экзамене по химии, который должен был сдать с закрытыми глазами, и мог часами лежать на кровати и изучать потолок, думая, каково было бы снять кольца с пальцев Эрика одно за другим, желательно зубами, а еще о том, какие они оба идиоты и какой ужасный вокруг мир. На третий день, когда за столик к Эмме пересела и Рейвен, Чарльз сказал себе, что предательство более не способно его ранить. Он сломал палец на ноге о мусорный бак, который пнул на выходе из столовой. V. На следующий день после ухода Рейвен их преподаватель по контролю мутаций решил устроить двум ученикам-телепатам взаимную практику. Чарльз старался сглатывать как можно тише, опускаясь на стул прямо напротив Эммы Фрост. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что не заслуживает значка за добропорядочность с его привычками использовать способности направо и налево, но он никогда не подслушивал ничего серьезного; уж тем более не стал бы использовать это, чтобы кому-то навредить — ударом лопатой в лицо он бы смог сделать это куда эффективнее. Эмма же была другая, и все знали это. Эмма использовала свои способности намеренно, и практики в этом деле у нее наверняка намного больше, чем у Чарльза. Он поднял пальцы к своему виску, и на лице ее блеснула бриллиантовая улыбка. Следующее, что он помнил — как просыпается с ослепительной мигренью у Эрика на руках под его громогласное: «ОТОЙДИТЕ, Я СКАЗАЛ!» Остаток дня Чарльз провел на койке медпункта, Рейвен держала его за руку с одной стороны, а с другой Эрик мерил шагами комнату, рычал и неразборчиво бормотал что-то себе под нос, пока наконец не прибыл личный шофер его матери. На следующий день Рейвен и Эрик снова оказались за столиком Чарльза, и Эрик не мог усидеть на месте и двух минут без того, чтобы коснуться его плеча, или спины, или волос, и постоянно спрашивал, в порядке ли он. И Чарльз был в порядке. Впервые за все эти дни, он был абсолютно в порядке. VI. Основать Клуб Усиления Способностей было идеей Эрика. — Что-то типа армии Дамблдора? — посмеялся тогда Чарльз, хоть и стоило признать, что их преподаватель по контролю мутаций был более чем бесполезен. И все сложилось вполне удачно; на первой же встрече Алекс научился управлять своей плазмой так, как на уроках не смог и за год, а Хэнк впервые за всю сознательную жизнь смог разуться на людях. Несмотря на все это, однако, Эрик воспринял предложение Чарльза поискать какой-нибудь другой триггер для его сил — вместо привычной злости — весьма скептически. — Всегда это работало на ура. — В последний раз тебя чуть не исключили, — поправил Чарльз. — Сколько наказаний тебе назначали за порчу имущества, когда тебе срывало тормоза? — И что же ты предлагаешь? — нетерпеливо сказал Эрик. — Ты не против, если я… И это сработало, сработало, Чарльз отыскал в сознании Эрика самое прекрасное воспоминание: как они с матерью вместе зажигают свечи, мать умерла, когда Эрику было всего пять — он и сам не знал, что может такое помнить. Они изо всех сил делали вид, что не плачут, и это сработало — Эрик смог развернуть спутниковую антенну (и вполне заработал бы за это очередное наказание, если бы кто-нибудь смог доказать, что это он). Он выглядел таким счастливым и открытым и прекрасным, о, боже, я реально так попал… И потом Эрик наклонился к нему и поцеловал — в тот момент Чарльз был абсолютно уверен, что у него взорвались мозги. Поцелуй был не долгий, но решительный, и Эрик, отодвинувшись, не отнял руку от его щеки — контраст теплой кожи с холодным металлом послал целый табун мурашек вверх у Чарльза по спине. Он попытался сказать что-то, отчаянно заикаясь, но Эрик опередил его: — Ты пойдешь на выпускной со мной? Чарльз уставился на него в упор. — Я не сплю? Эрик улыбнулся с таким обожанием, что у Чарльза перехватило дыхание. — Скажи «да». Прошу, скажи «да». В ответ Чарльз поцеловал его снова, долго и со всей тщательностью, и сразу после очень милого знакомства с пирсингом у Эрика на языке пришлось отстраняться, чтобы не упасть в обморок. — Так это «да»? — хрипловато переспросил Эрик, упершись своим лбом в его. — Вносите приз в студию. — Чарльз не удержался от легкомысленного смешка. Клюнул его в губы еще разок и так и продолжил стоять, поглаживая кончиками пальцев щеки Эрика, лоб, веки… — У тебя вся подводка размазалась. Улыбка Эрика превратилась в озорную. — Ну так помоги поправить. — Только если и меня накрасишь. Он выпучил на него глаза в ответ на подобное предложение. — Ага, звучит… Это звучит неплохо. На тебе это будет наверняка… да. Чарльз по-прежнему не мог свыкнуться с мыслью, что что-либо в нем способно вызывать у Эрика на лице вот это выражение. — Эрик, а ты точно уверен, что… Ну, я имею ввиду… Я не думал, что нравлюсь тебе. В этом смысле. — И я не думал. Пока чуть тебя не потерял. — О, бога ради, это была всего лишь мигрень. — Я не только о ней, хоть это и было ужасно — и ужасно тупо, — чтобы ты знал. Но и до того, когда мы не разговаривали, это… Это было невыносимо, и я ни за что не хочу такое повторять. Я хочу, чтоб мы были рядом, вместе, всегда. Даже если ссоримся из-за всякого. — Чарльз осознал, что Эрик отчаянно краснеет. Это было мило до невозможности. — Хорошо, — сказал он. — Приятно знать, что мы хотим от жизни одного и того же. — И притянул Эрика в очередной поцелуй.