Позволь мне жить вечно в твоём сердце

      Хиробрин стоял на коленях перед братом. Его глаза были завязаны, а руки заведены за спину и сцеплены между собой. Бороться оказалось бессмысленным, когда сам повелитель этого мира всерьёз занялся поимкой главного злодея, мешающего простым людям и ломающего их судьбы из собственной прихоти.       — Жалеешь ли ты? — единственное, что спросил Нотч у того, кого не видел столько лет. Этот вопрос включал в себя слишком многое, необъятное: сомнения властителя насчёт своего решения, тоску по ушедшему из семьи брату, надежду на искупление всех проступков, желание услышать исповедь приговорённого и строгую любовь ко всем созданиям этого мира.       — Я жалею лишь о том, что никогда не был человеком, — ответил Хиробрин. Много лет его тяготила собственная неудержимая магия, словно дьявольское искушение, та провоцировала на жестокость и неравное отношение к людям, не обладающими ей. Вечная жизнь и могущество — худшие дары для существа, особенно такого дурного вольного характера, как у него. Никогда не жив, как человек, он мог лишь издеваться над более слабыми и низкими, по его мнению, созданиями, играть с ними, пугать, давать и забирать надежду, жалеть любимчиков, давая им небольшие подачки, и даже не считая это аморальным, подобно тому, как относятся люди к животным, не требуя от себя смотреть на них, как на равных. Однако это всё порождало бесконечное одиночество в душе, которое нечем заполнить, попросту не видя рядом с собой одного из людей на ролях друзей, любовников, соратников.       — Неужели кроме этого, ты больше ничего не хотел? — несколько разочарованно произнёс Нотч, подходя ближе к брату, — Твоё существование будет прервано.       — Нет, у меня, кроме этого, было всё, — белоглазый, задумываясь о скорой смерти, ощутил чудовищную скуку перед бесконечной пустотой вместо хоть какой-то, но жизни. Он не боялся, но чувство неполноценно сложившейся судьбы тяготило, никакие воспоминания не могли его утешить, а череда скудных однообразных впечатлений от вечной жизни, которой ничто не могло угрожать ранее, быстро меркла даже на фоне этой секунды в ожидании меча, что вскоре опустится на его шею.       — Пусть будет так, — его брат, на что-то решившись, встал подле него, положив ладонь на голову осуждённого, — Ты будешь сброшен в пустоту, вся информация о тебе будет удалена из мира, и ты исчезнешь, не оставив ничего, — Нотчу нелегко давался этот приговор, но сам белоглазый был спокоен, — Однако до этого момента у тебя будет неделя, которую ты проживёшь простым человеком, лишённый магии и своего бессмертия, — Хиробрин, крайне удивлённый, поднял голову на брата, не видя того из-за повязки, но ориентируясь на голос. Мысль о том, что можно остаться живым ещё на несколько дней показалась крайне соблазнительной, пускай и без колдовства. Это будет, непременно, мучительно, но интересно, даже несмотря на то, что позже придётся умереть.       — Спасибо, — искренне прошептал белоглазый. Странная волна прокатилась по всему телу от контакта с рукой Нотча, вызывая покалывающие болевые ощущения, уносящие сознание куда-то к звёздам…       Хиробрин пришёл в себя, когда свет луны, создавший под веками приятный красноватый оттенок, оказался заслонён каким-то силуэтом. Он открыл глаза, принявшись ощупывать своё лицо. Те же щеки, скулы, брови, небольшая щетина на подбородке, брови, обычные глаза с выделяющимся на ощупь зрачком. Конечно, этого следовало ожидать — без магии глаза приняли более человеческий вид. И только после всего самоосмотра он понял, что кто-то наблюдает за ним, чуть склонившись над сидящим на земле и прислонённым спиной к стене человеку.       — Тебе нужна помощь? — раздался озабоченный мягкий голос сверху, но его обладательницу всё ещё было почти не разглядеть. Лишь рыжие волосы, волнами спадающие с плеч, трепались на ветру, путаясь между собой.       Мужчина не знал, как себя повести. Где-то он слышал, что со слабым полом нужно быть галантным, ухаживать и помогать, но, в данном случае, такое отношение было проявлено к нему, явно не вызывающему доверия своим странным местоположением и поведением в принципе.       — Не боишься? — спросил он, удивляясь, как вообще девушка решилась подойти к нему, тем более ночью, когда едва ли видно, кто находится перед тобой. Она лишь пожала плечами, протягивая свою руку.       — Пойдём, проспишься, — предложила она, вероятно, приняв за пьяного. Хиробрин не стал спорить, лишь аккуратно взял поданную ладонь в свою и встал, совсем на неё не опираясь. Кожа девушки была нежная и гладкая, но местами огрубевшая из-за мозолей от физического труда, он погладил её большим пальцем, не выпуская до неприличия долго, но и самому не осознавая этого. Она смутилась, но не выдернула ладонь назад, замерев и просто смотря на их сцепленные руки. Только сейчас мужчина с любопытством отметил, что на запястье девушки красуется странный узор двух переплетённых роз. Он знал, что обычно два цветка обозначают у людей нечто связанное со смертью, утратой близких, гореванием.       — Мои соболезнования, — искренне посочувствовал он неизвестной ему боли, сам удивляясь, как человеческая потеря смогла вызвать в нём какой-то отклик. Однако сейчас всё словно изменилось, новые эмоции и ощущения нахлынули на него, странно меняя поведение и желания. Он мягко провёл пальцем по этому рисунку и, лишь тогда ощутив общую неловкость, отпустил руку незнакомки, — Меня зовут Хиробрин.       — Я Алекс, — улыбнулась девушка, проигнорировав соболезнования, — Пошли ко мне, не стоит оставаться ночью на улице, это небезопасно, — она, неспеша, но не оборачиваясь, направилась куда-то. Только сейчас мужчина понял, что находился в небольшой деревне, уже, судя по всему, совсем глубокой ночью, когда ни в одном из окон нет света, и лишь луна позволяла разглядывать местность. Подойдя к одному из небольших двухэтажных строений, девушка остановилась, ожидая, пока мужчина тоже дойдёт до него, затем приоткрыла незапертую дверь, сообщая, — В доме никого, но лучше вести себя тихо, чтобы не тревожить соседей. Не буянь, пожалуйста, — она мило усмехнулась, точно думая, что спасённый ей от наружных монстров человек пьян.       — Не буду, — пообещал он, проходя внутрь первым, следом уже зашла Алекс. Она, достав откуда-то спички, подожгла висящую на стене съёмную лампу, разулась и взяла её за рукоять, снимая с крючка. Следуя её примеру, Хиробрин также снял обувь, смотря на освещённое тусклым огоньком лицо девушки. Оно казалось милым и несколько детским, а светлые зелёные глаза с контрастным лимбальным кольцом казались огромными, смотрящими несколько наивно, однако по сформированной фигуре и пропорциям он не дал бы ей меньше двадцати лет.       — Ты всегда живёшь одна? — зачем-то спросил он, чувствуя неясный интерес к этой девушке, проявившей к нему такую доброту. Возможно, если бы он остался на улице, он и впрямь бы погиб, как часто гибнут от клыков монстров люди, слишком далеко отошедшие от укрытий ночью.       — Не одна, — Алекс, застеснявшись, поправила волосы так, чтобы чёлка скрыла половину её лица. Дурацкая привычка интроверта, — Стив отправился в шахту на несколько дней, но скоро должен вернуться, — не желая больше говорить о себе, она задала встречный вопрос, — А о тебе кто-то беспокоится дома?       — У меня нет дома, — честный ответ, который вряд ли устроит рыжую, но лгать было бы глупо, да и незачем, — И никто не ждёт.       — Это… грустно, — сказала девушка, проходя в одну из комнат вместе с лампой. Комната оказалась небольшой, совмещающей в себе кухню и небольшую спальню на двоих. Алекс села на кровать и похлопала по месту рядом с собой, прося Хиробрина сесть рядом, чему он тут же послушался. Поставив источник света на тумбу рядом, она, внезапно спохватившись, спросила, — Ты голоден?       — Нет, — ответил он, улыбаясь заботливости хозяйки дома. Его начинало клонить в дремоту, но вот есть пока не хотелось. Слишком увлечённый наблюдением за рыжей, он, впрочем, сейчас мог бы отказаться и от сна.       — Тогда я сейчас приду и устроимся спать, — девушка вышла из комнаты, направившись куда-то, а Хиробрин, смущённый, смотрел на двуспальную кровать, которую, видимо, им придётся разделить. Что скрывать, он бы хотел этого, чувствуя странное влечение к рыжей, разделить постель было бы неплохо, но жалость к девушке, наверняка чувствующей себя неловко от такой необходимости, заставила его принять решение отказаться от подобного.       Алекс зашла в ванную комнату, по привычке заперевшись изнутри. Запястье чесалось, как всегда это было вечером, когда краска оставалась на коже слишком долго. Тщательно намылив руки, она принялась тереть его, смывая часть узора, но, хотя чёрный краситель и спустился вместе с водой в трубу, она точно это видела, узор по-прежнему составляли два цветка, переплетённых, но один из них оказался чуть иным, чем она рисовала ещё на рассвете. На нём были лишние лепестки и незамеченный ею один, будто упавший с одной из роз, чего точно не было ранее, ведь девушка, выполнявшая рисунок по одному шаблону каждый день, наверняка знала каждый миллиметр кожи, где что должно находиться. И тогда догадка, проскользнувшая в недоумевающий разум, заставила её вжать в стену в немом ужасе и восторге, заставляющих сердце биться с невероятной скоростью, хотелось плакать и смеяться…       Провидица, к которой мать повела её ещё ребёнком из-за странной врождённой татуировки, сказала, что Алекс могла бы быть самой счастливой девушкой на свете. По судьбе ей предназначалась родственная душа, что было нечасто, ведь многие люди слишком самодостаточны и зациклены на себе, чтобы искренне нуждаться во второй половине. Однако счастью сбыться так и не было суждено с самого начала — цветок на узоре, не имеющий пары, говорил о том, что тот, кто был её истинной судьбой, уже мёртв, не определён в мире живущих людей, судя по всему, с самого момента рождения девушки.       Когда же она познакомилась со Стивом, породнившимся ей всем сердцем, она, чтобы убедить того остаться с ней, стала каждый день дорисовывать на своём запястье второй цветок, сплетённый с первым. Это подействовало, и парень, готовящийся уже уехать совсем далеко, остался с ней, считая своей судьбой. Они жили вместе уже два года, без сильной страстной любви, но верными друзьями и союзниками, помогающими друг другу во всём и делающими общую жизнь по-настоящему счастливой, полной. Через месяц должна была состояться их свадьба, на которую они решились почти сразу после съезда, но всё откладывали, желая накопить больше богатств и отстроить более крупный дом для зарождающейся семьи.       Алекс могла быть счастлива, так и не вспоминая больше никогда про погибшего предназначенного ей человека, но два цветка, нежно обвивающие друг друга, навсегда разрушали идиллию совместного будущего со Стивом.       — Жалеешь ли ты? — шёпотом спросила у себя девушка, глядя в отражение висящего на стене зеркала. Оно осталось безмолвным.       Умывшись и переодевшись в ночное платье, рыжая покинула ванную и вернулась к Хиробрину, так и сидящему на кровати. Увидев, что она уже здесь, тот встал.       — Я переночую на полу, дашь второе одеяло, если возможно? — спросил он, оглядывая хозяйку дома и её новую одежду, через которую слишком соблазнительно вырисовывался силуэт фигуры.       — В этом нет нужды, — Алекс улыбнулась, — Кровать раздвигается на две отдельные, вот, минутку…       Переложив всё постельное бельё на первую, девушка раздвинула две кровати на расстояние в метр-полтора, застелив простынями потом каждую отдельно. Она боялась проявить такую наглую инициативу, как совместный сон, но в глубине души бесконечно хотела попробовать, как это будет. Вот только ни уверенности в так странно возникшей судьбе, ни возможности быстро забыть о Стиве, откровенно предав его, у неё не было. Забравшись на дальнюю кровать, рыжая, дождавшись, пока мужчина уляжется на другой, укрывшись одеялом, погасила лампу.       — Доброй ночи, Алекс, — прошептал Хиробрин, быстро засыпая, отчего-то безумно вымотанный за этот короткий для него день.       — Сладких снов, — ответила та, из-за опущенных ресниц наблюдая за еле видимым во тьме силуэтом, лежащим рядом.       Совсем скоро дыхание мужчины стало ровным и глубоким, говоря о наступлении сна. Девушке же не спалось, слишком хотелось рассмотреть его, потрогать, узнать ближе… убедившись, что он уснул, Алекс зажгла спичку, тихо приблизившись к нему и с интересом рассматривая в неверном свете маленького огня запястье, на котором, как и у неё, красовались те же две розы. Заметил ли он, что одним цветком стало больше, или у него всегда были видны обе?..       Пламя, дойдя до конца спички, обожгло её пальцы. Взмахнув рукой, она потушила его, положив оставшийся от деревяшки уголёк на тумбу к лампе, и легла спать, убаюкиваемая ровным сопением рядом.       Близился рассвет шестого дня до смерти Хиробрина. Несколько раз перевернувшись во сне, тот наконец нашёл комфортную позу, едва касаясь своей рукой рыжих волос. Алекс, замёрзая, подползла к краю кровати и удобно уложилась на раскрытую ладонь мужчины своей щекой, почти с головой укрывшись одеялом.