Выбор

Шершавые руки на спине с ним… с детства. Неправильная привязанность, грешная, как сказали бы — и порой говорят — бабушки, откуда-то знающие правду. Широкая ладонь, треплющая волосы, теперь ладонь, оттягивающая голову за них назад. В школе порой говорят о любви: кто-то краснеет или бледнеет, кто-то строит из себя храбреца. Бакуго строить не нужно: тот, кого он любит, у него в руках. Или он у него? Сложно сказать. Бакуго ухмыляется, если такие разговоры заводят при нем. В школе он выглядит крутым парнем — Деку говорил ему это, прижимая к своей груди, приглаживая волосы с нажимом назад, улыбаясь так, что у Бакуго ноги подкашивались. В школе Бакуго крутой парень, а в его руках — кролик, краснеющий от похвалы. Все еще невысокий по сравнению с Деку, недостаточно сильный, остервенело думает Кацуки, вышибая из очередного спарринг-партнера дух. То, что он победил, лишь значит, что нужно найти кого-то еще сильнее. Ночами, особенно перед выходными, дух из него вышибает Деку. Бакуго сжимает его пальцами до синяков, жжется причудой — до ожогов, а Деку вбивается в него в зависимости от настроения его и Бакуго: удушающе нежно или горячо быстро и сильно. Прикосновения Деку разгоняют по телу электрические разряды, и Бакуго кончает, после нескольких подходов вымотанно лежа на кровати. В это время Деку относит его в ванную отмокать, сам принимает душ, готовит ночной перекус и тепло обнимает, благодаря за то, что Бакуго здесь — живой, здоровый, дышит, и сердце у него бьется. Бакуго вместо выдоха устало, тихо стонет, удовлетворенно, — кладет на голову Деку свою руку и медленно гладит по волосам. Улыбается. Он знает, что бывший партнер Деку умер в автокатастрофе. Гражданский. Тот, что был до него, — на задании по зачистке базы злодеев, мужчина старше Деку, кажется, его сенсей. Во второй раз Изуку думал: господи, спасибо, он не герой, а уж мирного жителя я как-нибудь защищу. Не защитил. Тот, второй, был примерно ровесником Изуку, лет на пять старше, говорил тот. Бакуго вскидывал брови: «Ровесником?» Деку звонко смеялся и запускал в его волосы ладонь, прижимая грудью к себе. — Когда тебе исполнится двадцать, ты очень быстро пересмотришь свои взгляды на такую разницу, Каччан. Бакуго промычал что-то хмуро, но положил ладонь на чужую спину. Сильную, истерзанную десятками шрамов, широкую и надежную. Он надеялся, когда-нибудь его спина будет такой же. Эти отношения были у Деку другими — и он сам говорил так, и Бакуго… понимал. Надеялся, что понимает верно. Сейчас выбрал не Деку. Выбирал маленький Бакуго, положивший глаз на маминого знакомого лет… в восемь? И так настойчиво его добивавшийся, что однажды Деку вымученно сказал: — Стань сильным и поступи в Юэй. Тогда я подумаю. Деку иногда говорил ему: «Я так нервничал, что не посчитал, что тебе будет всего шестнадцать». Бакуго ухмылялся от уха до уха и смотрел совершенно издевательски: в эти моменты Деку не выбивал у него из-под ног землю, а был простым человеком. И у Бакуго было время гордиться тем, что в шестнадцать он поступил в Юэй в числе первых по баллам. Деку мог дать рекомендацию, но они лишь переглянулись — и поняли, что так будет не интересно. Неправильно. Бакуго поступил сам. И в тот же день выторговал у Деку первый поцелуй. Жадный, требовательный, по-юношески горячий — Деку едва на него отвечал, но не зря же Бакуго последний год все силы прикладывал к тому, чтобы показать, что Деку не просто увлечение. Что он что-то невероятно важное, вызывающее терпкость в груди. Мама знает. Знала с самого начала, хотя Бакуго сказал ей только в четырнадцать, должно быть. Почему-то хотел, чтобы она знала, подспудно верил, что примет. И мама пожевала губу, взглянула задумчиво — но приняла. Сказала только, что если Деку заявится к ним в дом — она его, как беспричудного, прибьет, тот и моргнуть не успеет. А Бакуго сказал только, что между ними ничего сейчас нет. — Сейчас, — повторила за ним мама. И гордо удалилась к плите, от которой Бакуго ее оторвал. Сам он снова склонился к луку, который в этот раз выпало резать ему. Глаза почти не жгло, и он просто думал. У Деку большие горячие руки. Во время секса Бакуго сжимает вокруг него конечности, впивается пальцами в кожу — и неделями наблюдает, как медленно сходят следы, почти-ожоги, по форме — пять пальцев. Он выглядит виновато, когда Деку бросает на него взгляд. — Ты становишься сильным, — говорит он. Бакуго заставляет себя не всхлипывать. У Деку большие горячие руки — эти руки с Бакуго много лет. Треплют волосы, поправляют стойку, указывают на ошибку в решении задачи. Поправляют зеленые пряди, которые кудрятся, стоит им чуть-чуть отрасти. Ложатся на сильные предплечья, подчиненные появлению сурово-задумчивого взгляда. У Деку большие руки, которые Бакуго долго изучает, признавшись ему по крайней мере раз десять и получив в ответ условие поступить в Юэй. И после. Гладит шрамы, целует грубые участки загорелой кожи. Деку смотрит на него тепло и немного снисходительно — Бакуго плевать. Бакуго знает, он еще станет сильным. Достойным того, кого выбрал, кого любил и любит. Деку смотрит ему в глаза и спокойно выдыхает. — Я в тебя верю, Бакуго. Может быть, они уже достаточно долго вместе, чтобы Деку начал читать его мысли? Бакуго кусает его за ладонь. Деку улыбается.