* * *
Некоторое время все шло по-прежнему – Птица исчезал на короткое время, появлялся снова… и о странной находке не упоминал. Но однажды, после очередной отлучки, появился нахмуренный. «Князев дозрел. Собирается смотаться отсюда вместе с коробкой… и тем, что в ней. Так что хватит рассиживаться, надо что-то делать. Иначе это из коробки вселится и таких дров наломает – нам и не снилось!» «Так, понял. Ну, допустим, коробку я отберу, – Разумовский уже поднимался с кровати и нацеливался выскользнуть из палаты. Лечащий врач увидел бы – порадовался такой активности, а то все апатия, потухший взгляд… Но лучше бы не видел никто. – Князева, допустим, сдам санитарам. Но мальчишку из коробки так просто не уничтожишь. Да и не хотелось бы». «Только имей в виду – простых смертных он убивает взглядом из-за зеркала, как тех бедолаг в провале. Правда, вселиться может только в того, кто согласится добровольно, и для этого целый ритуал нужен, – взгляд Птицы стал насмешливым. – Ты уверен, что ты достаточно НЕ простой смертный, чтобы просто удержать его в коробке?» «Так, ты меня сам позвал на дело и сам тут чего-то…» «Я подумывал о том, чтобы, скажем, выкинуть коробку в действующий вулкан. Или в какую-нибудь огромную промышленную колонну с химикатами». «Плохие ты фильмы смотришь, пернатый! Я планировал с ним поговорить. Мы поймем друг друга». «Ох и идеалист же ты, Сереженька!» …Успели вовремя – или в самый последний момент, как посмотреть. Князев уже ухитрился поймать машину, водитель которой явно был добрым человеком, готовым подвезти незнакомца. Даже если незнакомец этот – в грязной больничной пижаме и просит везти его в противоположную сторону от находящейся рядом психбольницы. И держит в руках странного вида коробку… «Сейчас откроет… Да шевели ты ногами, Тряпка! Опять все самому…» И в самом деле, удар по затылку Князев получил от Птицы, перехватившего контроль. Вот дальше объяснялся уже сам Сережа, обаятельно улыбаясь водителю: – Извините, пожалуйста, он такой же пациент, как и я, просто получилось так, что я его первый нашел. Подкиньте нас до больницы, пожалуйста! Нала нет, кину на карту! К счастью, водитель решил не вникать в подробности, уже включившееся стремление помочь явно оказалось сильнее. Бесчувственный Князев был водворен на заднее сиденье, в процессе чего зловещая коробка перекочевала к Сергею. Единственное, что напрягало – уже всполошившиеся санитары могут обратить свой пыл на обоих беглецов сразу. Но повезло. В поднявшейся суете вокруг Князева Сергей все же сумел незаметно прошмыгнуть мимо санитаров со своей ношей. Дальше проблем не должно было возникнуть. Вернулся ведь в палату, как добропорядочный, сел там тихо в уголок, как сидел и все эти дни. А что при этом прижимал к себе коробку навроде зеркала – так разве нельзя это считать безобидной причудой очередного «психа-но-лечится»? Никто же не мог слышать безмолвного разговора, что вел Сергей через Птицу с обитателем зеркала. – Эй, прости, не знаю, как тебя по имени, но мы без спроса лезть к тебе в душу или еще куда не намерены. Мы не охотники за сокровищами. Просто хотим поговорить. Не против? Настороженное молчание и отсутствие всплесков силы Птица расценил, как разрешение осторожно заглянуть в зеркало. – Слушай, – начал Сергей, – да, я понимаю, ты один, тебя предали, бросили, но мстить за это всем подряд… Не лучше ли, раз ты один, воспользоваться своим правом и самому выбрать себе семью? – Я не всем подряд мщу… – Сережа с Птицей слушали, пока что не напоминая о том, что мальчишка уже успел порешить нескольких совершенно случайных людей, они спасли только одного – водителя. – Меня создали искусственно, из ничего, по запретной технологии, и пока я не вошел в Источник – верил, что они мне правда как родные, что любят… Но им было нужно только, чтобы я, безупречно-чистое создание, добыл для них знания изначальных. А потом они бы меня вышвырнули, даже уничтожили. Когда я это осознал, то кинулся на них – и оказался тут. Как я должен был сохранить чистое сердце, как я смогу вычеркнуть эти шестьсот лет, кого я смогу любить и кто сможет любить меня?.. Под эти слова в зеркале отразился ребенок, рыжеволосый мальчишка, при виде которого Птица издал какой-то странный, и в самом деле почти птичий звук: – Смотри, он так похож на нас… – И правда… Слушай, мальчик, как бы тебя ни звали, да, тебе досталось больше, чем мне и моему второму «я», мы никогда не знали родительской ласки, и обретенная семья у нас начала создаваться с нуля, но мы готовы помочь и тебе. – Но почему я должен вам верить? Неужели вам не нужна моя сила, мои знания? – Нам и своих хватает. Но ты сам по себе гораздо более ценен. Я рос без родителей – и разве не справедливо было бы, если б я сам дал кому-то заботу, семью, любовь? – Ты же меня совсем не знаешь. И ты сам еще совсем мальчишка. А мне нужно тело. Неужто отдашь мне свое? – А точно ли тело? Чтобы творить магию и мстить? А не новая жизнь с чистого листа, с самого рождения? – С рождения? Меня, конечно, создали искусственно, но, насколько я понимаю, для такого нужны двое – отец и мать? Вот тут Сергей переглянулся с Птицей, и довольно смущенно. – Знаешь… У меня есть мечта, есть человек, которого я люблю. Только он об этом не знает пока, но я был бы готов сам выносить для него ребенка. Я бы загадал это… если бы был как Князев, если бы одержимо искал цветок папоротника… и вдруг нашел бы. – Ну ты даешь! – Птица ошалело вытаращился на него. – Я знал, что ты безнадежный сопливый романтик, но чтобы так! – Вот так. – Двое мужчин дают жизнь ребенку? – мальчик за зеркалом похлопал глазами. – Всякая магия бывает, конечно… Но о цветке папоротника забудь, цвел в прошлом году, еще довольно долго придется ждать, пока на Ивана Купалу придется полнолуние или даже суперлуние. – Да? А что-то другое можно придумать? – И главное-то не забудь, – с ехидцей вмешался Птица, – Гром твой сам то еще чудо. Оно ему надо? – Я бы у него спросил, но где мы, а где Питер… И тут прямо рядом с ними заколебался самый воздух. Засветился синим тайный знак. И через секунду удивленный Сергей и не менее удивленный Птиц узрели перед собой старушку. Самую обычную старушку – платок, домотканая юбка, облепленные снегом валенки… Вот только на лице, почти лишенном морщин, ярко, совсем молодо, блестели синие глаза. – Ох, ну что ж вы тут… – начала странная бабка-ежка. – Хорошо, что я успела. Давайте к себе заберу и спрячу. Пока мальчик не сцепился со своими создателями. …Через несколько мгновений Сергей открыл глаза… в избушке. На курьих ножках? Очень даже может быть, судя по окружающей обстановке. Да и сама хозяйка была ох как непроста. – Вот потому я из Хранителей и ушла, – вздохнула она. – Они все норовили таких вот бедолаг создать, использовать, а потом в расход… – Что и говорить, богопротивненько, – вздохнул Сергей. – А сейчас вы… Решили нам помочь? – Да отчего же нет. Сколько можно множить зло? Ну, правда, ритуал сложный будет, и надо, чтобы все участники были согласны. – Некоторых этих участников еще найти надо! – проворчал Птица. – Вернее, одного. – Ну, и за чем же дело стало? – Ты его адрес знаешь? Или будешь надеяться, что уважаемая бабушка Яга сама найдет? – Я баба Вера, – но она совсем не сердилась. – Пару примет назовете – найду. – Да знаю я адрес! Надо только нас перенести!* * *
Игорь Гром релаксировал в горячей ванне после изматывающего рабочего дня, когда блаженство неожиданно прервалось шумом и чьим-то возгласом: – Да кто ж ванны на кухне-то ставит? Голос был незнакомый. Женский. Немолодой… Хотя как сказать. В любом случае майор смутился и занырнул поглубже. И невнятно пробурчал: – А стены ломать нормально, по-вашему? – Я, милок, не ломала, а вполне культурно открыла! «Ого! – присвистнул Птица, окидывая желтым глазом представшее зрелище. – Давай, не робей, Тряпка! Или мне и это за тебя делать?» «Иди ты…» «Вот уточнишь куда – и Гром тебе не достанется! А только мне!» «Все равно с тобой делиться… Черт!» Сергей набрал воздуха в грудь. – Игорь… Прости за вторжение, но есть очень, очень важное дело! – Угу, – буркнул тот, кося настороженным глазом. – А вот про санитаров и не думай, милок, не надо! Дело такое, что посторонним лучше не слышать, а и явятся эти санитары, так еще вопрос, кого заберут! – А вот вы, простите, кто такая и как вошли в мою квартиру? – Бабка-ежка я, Игорь. И я хочу, чтобы Сережа был цел и в своем разуме, и чтобы все вы были счастливы! – А вам-то что? И что мы за это должны будем? – Мне – ничего. Я делаю то, что раньше делал Сергей. Помогаю сиротам. И тоже – абсолютно безвозмездно! – Игорь, – Сергей взволнованно протянул к нему руку. – Игорь, знаешь, я… Я хочу, чтобы мы были вместе. Как пара. Как семья. – Семья? – сдвинул брови Гром. – Да. Настоящая. Так будет, обещаю. Если ты захочешь. – Ты… Эээ… Ты что, влюблен в меня? Как в девчонку? – Как в тебя. Как в Игоря Грома. И давай без стереотипов, я просто готов на все. В том числе сделать тебя отцом. – Какие-то интересные новые технологии… Или не технологии, другое что-то? – Игорь со значением покосился на старушку, не без оснований подозревая, что, если кто тут и сможет внятно ответить на назревшие вопросы, то это она. – Это, милок, силы древнее всего мира, это не этот вот сокол твой их открыл, тем более – не подчинял их. (Птица внутренне клекотнул в ответ на определение "сокол"). Это, – продолжала старушка, – магия. Есть много миров, кроме нашего, и там живут существа много могущественее, нежели люди, но и они не свободны от зависти, ненависти, вражды… – Вот это вы сейчас конкретно о ком? – Я покажу. Только сначала… – Сергей трепетно наклонился над коробкой и полушепотом произнес: – Это – тот человек, о котором я говорил. Он хочет увидеть тебя. Не причиняй ему вреда, ладно? Так впервые увидели друг друга Зеркальщик и майор Гром. Последний пробормотал что-то вроде «ох ты ж еж!» – а потом озвучил уже громче: – Не пойму, что за чертовщина, но очень на тебя похож, Разумовский. – Вот это случайно, – не по-детски серьезно заметил мальчишка из-за зеркала. То ли от увиденного, то ли от фразы майор ненадолго завис, давая тем самым ввести его в курс дела. – Н-да, история, – выдавил он после этого самого введения. – Не занимать чужое тело – это похвально, конечно, но что, совсем нет другого выхода, кроме как… создать новое? – Нежелательно, – веско сказала баба-яга. – Можно озаботиться поисками умерших младенцев, но времени у нас немного. Кто Зеркальщика породил, те и будут пытаться его уничтожить. Хорошо бы спешно его… спрятать. – В самое надежное место, – хмыкнул Птица. – Как ту котлету. Сергей же, в противовес нахальству второго «я», залился румянцем. – Игорь, я все пойму, если… Если я совершенно тебе не нравлюсь и не привлекаю в этом плане… А вот тут смутился уже Гром. Настолько сильно, что некоторое время с большими усилиями делал «протокольное» лицо. Наконец вопросил как мог строго: – А ты точно не собираешься сотворить еще что-то противозаконное? – Уголовный кодекс у тебя далеко? – сверкнул глазом Птица. – Могу на нем поклясться. – Да тише ты! Игорь, даю слово, ничего такого… – Ладно. Допустим, верю. Но имей в виду – все равно задержу и прикую наручниками. Персонально к себе. – Да? Правда? Насовсем? – Если мне дадут вылезти и одеться – сам на Уголовном кодексе поклянусь! Старушка прикрыла створки зеркала: – Кажется, мы тут немножко лишние, малыш. Спрячемся пока за порталом! Проводив ее взглядом, Птица вдруг ухватил пытавшегося выбраться из воды Грома за локоть: – Вы куда, товарищ майор? – Одеваться. – Зачем? Риторический вопрос был заглушен звучным плеском, когда Разумовский с подачи второго «я» плюхнулся в ванну прямо в одежде. И даже чуть ли не взвизгнул. Как-то неожиданно сбывались его мечты, да и вода подостыть успела. Завозился, не сразу осознавая, что каждое его неловкое движение оборачивается прикосновением к таком близкому сейчас – слишком близкому! – Игорю. Который, кажется, воспринимает его прикосновения отнюдь не невинно. – Что, вот так сразу, да? – и сам рванул с плеч Сергея мокрую рубашку, открывая себе простор для деятельности. Сергей ахнул, чем Гром немедленно и воспользовался, касаясь губами губ. – Ну скажи… Ведь этого хотел, да? Когда я к тебе пришел? – Хотел, – выдохнул Сергей. – Хотел! Я тебя ждал! А ты… – Я на работе был! Меня потом накрыло. Так накрыло, что себя ненавидел, хоть вешайся. – Ну, я понимаю, я невменяемый преступник… – Если был для меня этим… Или даже только этим… Ты думаешь, я стал бы так мучиться?! – То есть, ты… – Втрескался. Врезался. Втрямкался. Доволен? Я уже задолбался разговаривать! И теперь уже он отчаянно целовал Сергея, почти уложив его на себя. Ошарашенному таким напором Разумовскому оставалось только отвечать – и одновременно пытаться хоть как-то высвободиться из мокрой одежды, которую Игорь отчаянно пытался с него стащить. Они залили весь пол, чуть не перевернули ванну, и временами их душил истеричный смех, но зато оба не боялись, когда дошло до главного. Просто не успели испугаться. – Давай, – выдохнул Игорь, чувствуя неловкие попытки Сергея войти. Птица выразительно закатил глаза: «Что, и тут помочь, Тряпка? Ничего не… Ого!» «Ого» вырвалось вслух. От ощущения сомкнувшейся на члене руки – сильной, уверенной, направляющей. Сергей задохнулся. – Игорь… Ты… Там… Гром на мгновение отвел глаза. – Я знаю. Я сам пробовал. Пальцами, когда было совсем невмоготу… без тебя. Птиц издал нечто среднее между рыком и воем, да и Сергей почувствовал, что оставшаяся вода сейчас испарится, в такой жар бросило при попытке представить Грома, растягивающего себя пальцами, повторяющего его имя… И от одной этой картинки, наложившейся в сознании на живое, настоящее лицо Игоря перед глазами, все пошло само. Что Игорь направлял – конечно, прекрасно, но уже и без этого, кажется… Такой сладкий, такой горячий, выгибается, как под током, чувствуя наконец-то найденное то самое местечко внутри, вбирает, сжимает… Птица хрипло застонал, пытаясь извернуться. – Погоди… Постой… Я тоже хочу… Так! – Вот так… Поменяться? – Да! Да, черт возьми, я не дам тебе кончить иначе как в меня! – А сам? – Попробуем разом! Сергей, наверное, не сумел бы так, но Птица, пылавший энтузиазмом, извернулся прямо-таки по-змеиному, ухитрившись в тесном пространстве ванны просто проскользнуть под Игорем, ставя его над собой. – Давай…– прохрипел, прямо-таки пожирая взглядом то, что предстояло принять в себя. Сергей, в отличие от Грома, пальцами не баловался, но все мысли о боли, о дискомфорте заволокло, как туманом, одним животным желанием – почувствовать ЭТО. А Грому, увы, было не до осторожности, ему так мало осталось до конца, до вершины, а его еще и просили, и подначивали… Так что вошел он сразу резко и глубоко, и бешеного ритма уже не сбавлял. – Да! Давай! – Птица ликовал. – Вот так! Да, вот так. Еще немного, еще… Сильнее толкаться навстречу – на жаркий и твердый член, в ласкающую ладонь… И как будто бы две части сознания снова становятся одним целым, уже не под влиянием страха или гнева – одного только удовольствия. Их и правда накрыло одновременно, снесло, и как будто уже не двое, а трое едины, все сливается, ощущения, чувства, стоны… И долго еще в себя не придешь. И никто, даже Птица, не заметил, как из-за двери просочился черный дым. И струйкой, прямо под водой, впитался в живот Сергея. Птица, хоть и не сразу, но вздохнул деланно – придется потесниться. Но результат явно того стоил.* * *
В последующие месяцы скучно не было никому. Конечно, заниматься любовью с растущим животом и двумя подселенцами – это экстрим из экстримов… Да, готовящийся воплотиться Зеркальщик пока вел себя тихо и беспокойства не доставлял, но как забыть о том, что он есть – и КТО он есть? И куда денется его магия после нового рождения, и денется ли. И сколько он сейчас понимает. В общем, Гром порой не удерживался и замечал, что Сережина попытка поубивать нескольких зайцев проходит совсем не гладко. Сам потом чувствовал себя виноватым – ему-то легко говорить, самое трудное все равно Сереже досталось во всех смыслах. А тот кутался в крылья обнявшего его Птицы, превратившегося вдруг чуть ли не в наседку, и устало улыбался: – Ничего. Я сам это выбрал, понимаешь? Сам и выдержу. И Игорь обнимал его тоже. Он только и мог, что обеспечивать свое дикое семейство (не столько деньгами, сколько, так сказать, организационно) да скрывать, что живет не один. Исчезновение Разумовского из клиники было замято с помощью щедрого пожертвования, работать он мог и удаленно, и никто не должен был видеть его до появления ребенка на свет. С последним уже обещала помочь таинственная «баба-яга», так что пока оставалось только наслаждаться относительно спокойной жизнью – и выбирать имя для теперь уже действительно своего ребенка. Вот сейчас и спросить бы мальчонку, как бы он хотел именоваться… Правда, даже если бы он и ответил Птице, все равно не разбирался в «нормальных» именах. Бабка-ежка улыбалась: – Ну, вот меня, например, зовут Верона, но я всю жизнь предпочитала бабой Верой быть. Так что выбирайте что нравится, а дальше он выберет сам. Сына они в итоге назвали Валеркой.