У него на плечах карта звёздного неба

Звезды — лишь легенда. Но Кун знает, что их и не нужно искать, ведь есть Баам — пропавшее с неба солнце, что свалилось Куну под ноги как дар свыше, не иначе. Его можно потрогать, ощутить, вдохнуть — вот он настоящий, а не выдуманные сверкающие точки на темно-синем фоне, холодные и неприступные. В его золотых глазах виднеется теплый вечерний закат, его улыбку Куну хочется целовать всякий раз, когда он ее видит. Трепетно, неспешно, ненавязчиво притянув за плечи. Провести пальцами по щеке, встречая ласковый взгляд и чувствуя, как волнующе сводит в груди, на соединении ребер, как раз рядом с сердцем. Куну нравится Баам. Очень нравится. Он слишком яркий лучик света для этого мира, который Кун оберегает, наверное, чересчур жертвенно, но оттого чувствует себя важным и нужным. Согревая собственные руки и сердце в чужих объятиях, он счастлив до неприличия, до радостного стука за ребрами, до потерявшейся в темных растрепанных волосах ладони. Он вдыхает настоящий запах солнца, щекоча дыханием шею и пальцами кожу под одеждой. Ведет подушечками вдоль позвоночника, оставляя за собой легкую дрожь, — как нежное дуновение ветра оставляет рябь на воде — и снова спускается вниз. Баам под его касаниями рассыпается и собирается снова. Прижимаясь, ищет ласки и поцелуев, которыми Кун усыпает его лицо, шею и, немного, плечи. На щеках солнечными брызгами разбросаны те самые звезды. Кун знает, что часть есть и на плечах. Он чертит там настоящие созвездия. Каждый раз во время близости, ускоряя темп, наклоняется к лопаткам, ведет нежными поцелуями выше и чувствует, как партнер под ним начинает дрожать сильнее и шепотом зовет по имени: то громче, то глуша голос в крепко сжимаемой руками подушке. Под пальцами рисуется все больше и больше новых созвездий — все, что успел изучить и запомнить Кун, читая информацию о Внешнем мире. Вот здесь Лев, чуть подальше — Малая Медведица, прямо под созвездием Дельфина. Если взять от него часть и украсть пару звезд у Медведицы, соединив еще несколько точек, то получится Орион. Это совсем другая карта звездного неба, она отличается от той, что Кун встречал в электронных учебниках, но она вся, без остатка принадлежит ему. Он владеет целой Вселенной и делиться не собирается. Кун первым разглядел в Бааме великую ценность — то, что следует оберегать всеми силами. Как же он благодарен дурочке Рахиль, которая так хотела поскорее от него отвязаться. И он безумно гордится тем, что теперь Бааму совершенно на нее плевать — он смог сместить весь фокус на себя, и не важно, что для этого пришлось падать два года в темноте. Кун взбирается наверх еще и ради того, чтобы увидеть ее перекошенное от злости лицо, когда он поцелует Баама у нее на глазах, притянув его к себе за пояс. У Рахиль тоже есть веснушки. Но они нисколько не делают ее особенной. Они не скрывают живущую в ней мерзкую сущность, ведь за лживой улыбкой таится презрение ко всему, что ее окружает. Кун знает не понаслышке, и он не хочет, чтобы Баам снова постарадал по ее вине, поэтому тщательно оберегает. Он слишком хорошо знает Баама: его упрямство, доброту, жертвенность. С последним он отчаянно сражается, готовый, схватив за плечи, прижать спиной к груди и просить — умолять — остаться, не делать глупостей, ведь «это опасно, тебя снова ранят». Волноваться за него входит в привычку, и спокойствие теряется всякий раз, когда объявляется слишком сильный враг. — Господин Кун, не переживайте, я скоро вернусь. — Опять без сознания или на пределе жизненных способностей? — спрашивает Кун. Вопрос риторический, но он все равно отпустит, потому что знает, как это важно для Баама. — Живой, — губы трогает легкая улыбка, бледную руку с длинными красивыми пальцами — ободряющее прикосновение. Кун поднимает голову, смотрит долго, стараясь запомнить каждую деталь на родном лице, но в конце концов кивает, на прощание шепнув: — Будь осторожен. Резкий порыв ветра, ворвавшийся в открывшийся суспендолет, взъерошивает волосы и заглушает любые звуки. Чтобы что-то сказать, приходится кричать, но Кун успевает прочесть по губам, прежде чем Баам ринется в неизвестность: «И вы тоже».

***

Закрытые веки даже не дрожат. На побледневшем лице коричневатые брызги веснушек становятся заметнее. Хва Рьюн, хмыкнув, на всякий случай напоминает Куну, что у них не траур и что Баам скоро очнется. Не уточнив, конечно, что для нее это понятие растяжимое. Пять дней. Пять дней неизвестности, пять дней потраченных нервов, усиленная слежка за пульсом и дыханием. Кун вымотался. Поэтому Баам почти не удивляется, обнаруживая спящую голубую макушку у себя на груди. Сколько бы раз ни пытался проснуться максимально бесшумно в таком положении, Кун всегда — всегда — открывал глаза следом, тут же накидываясь с беспокойными вопросами. Поцелуи давали ответ коротко и ясно, быстро остужая его волнение.

***

А потом появились кошмары. Не те, от которых Баам отвязался, едва покинув FUG и воссоединившись со старыми товарищами. Это были сны, приводящие Баама в такой ужас, что он отказывался спать. До истерики. Успокаиваясь в теплых объятиях Агеро, он все-таки засыпал, просыпаясь позже от собственного крика. Кун чувствовал себя здесь по-настоящему беспомощным, как бы ни пытался сделать Бааму легче. Его присутствие помогало прийти в себя, но ночные приступы кошмаров никуда не девались. Они продолжали мучить, выматывая Баама буквально до предела. — Вы ведь никогда не отвернетесь от меня? Вы останетесь рядом, что бы ни случилось? Кун сглатывает, собирая рукой слезы с его щек. Неужели Баам видит это в своих кошмарах? [— Нет! Нет, господин Кун, не уходите… — Я больше не на твоей стороне, Баам. — Но вы нужны мне… — Прочь! Не прикасайся. Отчаянный крик царапает горло; тупая боль пронзает ударившиеся о пол колени; внутри все скручивается от дикого страха. Потому что его снова предал самый близкий человек.] Баам крепко цепляется за его плечи, утыкаясь носом в шею, шепчет какой-то несусветный бред, который Кун в жизни бы ему не сказал: «Я чудовище, вы имеете право меня ненавидеть…» Кун крепко обхватывает его лицо ладонями, переспрашивая в ответ шепотом: — Ненавидеть? Я люблю твои веснушки, твою улыбку, твой смех — люблю всего тебя. Я сделаю все, чтобы ты улыбался чаще, чтобы ты ничего не боялся. Я с тобой, слышишь? Я всегда буду с тобой, и не смей думать иначе. Кун целует его щеки, лоб, веки. Гладит, успокаивает. Ему важно, чтобы Баам чувствовал себя в безопасности. Кун не знает, что должно произойти, чтобы он вдруг отвернулся от настолько дорогого и важного ему человека, Кун уверен, что этого не произойдет. Даже если Баам обернется к Тьме, Агеро шагнет за ним в эту пропасть, он примет его любым, что бы ни случилось. Не бросит, ни за что не бросит. Не для этого он его искал, не для этого нашел. Отвернуться от Баама? За этим лучше обратиться к Рахиль. У нее в этом больше опыта. — Обещаете? — Обещаю, Баам, — Кун крепко обнимает его, целуя в каштановую макушку. — Даю слово. Он говорит это, хотя прекрасно помнит, что нельзя обещать то, за что не можешь поручиться наверняка.

***

Утром он смотрит на дрожащие перед самым пробуждением ресницы, делает рывок вперед, убирая со лба Баама челку и коротко прижимаясь к нему губами. «Тепло, тепло, так тепло!» А затем мягко смеется с чужого сонного вида и немного растерянного: — Уже пора? — Нет-нет, спи. У нас еще есть немного времени.

***

Времени почти не осталось. Кун не жалеет, что так и не увидел настоящих звезд, в конце концов, ему хватало тех, что рассыпались на щеках Баама. Видеть струящиеся по ним слезы так непривычно, но Баам сейчас имеет полное право плакать. Пока еще есть силы, Кун дрожащей рукой тянется к его лицу, стирая большим пальцем влагу. Улыбнувшись, он не скрывает тихой заботы в голосе: — Ну чего ты? Все же в порядке. Испытание наконец завершилось, ты можешь пройти дальше, — он хмурится, потому что Баам явно пытается сдержать новый поток слез, стискивая зубы. — Без меня, Баам. Ты же слышал Хранителя: пройти сможет только один из нас. Это ты, а не я. Рана напротив сердца не затягивается, ведь Рыбка давно сгорела, выполняя эгоистичные желания Агеро спасти Баама. Кто бы ему самому сейчас помог? — Вы обещали, что всегда будете со мной… — голос у Баама дрожит. — Прости… — Вы обещали!.. — Тш-ш-ш, не плачь, Баам. Я останусь с тобой, вот здесь останусь, — он касается ладонью его груди, напротив сердца, чувствуя, как оно бьется в истерике. Бааму сейчас страшно, как никогда прежде, и Кун чувствует себя из-за этого виноватым. — Я не солгал. — Я не хочу так… — Баам удерживает его руку возле себя. — Хочу с вами добраться до вершины, хочу с вами увидеть звезды. Вы нужны мне сейчас больше всего. Только не умирайте у меня на руках! — Я знаю, — вкус крови во рту мешает говорить. Глаза уже тяжело держать открытыми. Ужасно хочется спать. — Но тебе нужно двигаться дальше. — Без вас? Я не смогу. Я не справлюсь. — Конечно справишься… Мне жаль. Он тоже не хотел, чтобы все вышло именно так. — Нет! Господин Кун, должен быть другой выход! Хоть что-нибудь, что угодно. Вы столько раз вытаскивали меня, теперь я должен спасти вас. И прекратите извиняться… Ведь извинение — равно прощанию. Дрожь в плечах не утихает. — Баам… Я не вижу твоего лица. Баам едва не задыхается, понимая, к чему все идет. Он выдавливает из себя ломаную улыбку, видит, что Кун тоже боится. Прижимая его голову к своей груди, он тихо произносит: — Все в порядке, господин Кун. Спокойной ночи, увидимся утром. И уже не так страшно — думает Кун, хотя знает, что слова Баама ложь. Ему чудится, что он не в объятиях смерти, в которые его так отчаянно не хочет отдавать Баам, а рядом с любимым человеком, вот-вот погрузится в долгожданный сон. Нет, Кун все-таки не хочет умирать. Не хочет оставлять Баама. Он больше не увидит золотые глаза и брызги солнца на немного смуглой коже. Сознание уплывает, мысли покидают голову, и вскоре холодная темнота навсегда забирает его с собой. Баам ловит ослабшее запястье, на мгновение замирая. Смотрит, пытаясь убедиться, что Кун еще дышит. Но глаза закрыты, под ребрами — тишина, и громкий крик в тот же миг разбивает ее, потонув в опустевшем пространстве. Женский механический голос сообщает, что до перемещения на следующий этаж осталось десять секунд. Кун не прошел испытание. Кун останется здесь, как бы сильно Баам ни цеплялся за его бездыханное тело. Свечение на одежде усиливается, и контуры этажа медленно растворяются, приобретая совершенно новые черты. — Избранный Двадцать пятый Баам, поздравляем с переходом на следующий этаж. Удачи вам в дальнейшем восхождении. В руках у Баама ничего не остается. В груди, где продолжает с грохотом биться сердце, — тоже. Обещание Агеро не сделает пустоту меньше, не заменит живое тепло, касание рук — все-таки оно было ложью. Закрывая руками голову и сжавшись на холодном полу, Баам совершенно не понимает, что ему делать дальше.