***
За окном царит мрак. Снега нет, стоит устойчивый мороз без единого облачка на небе. В квартире прохладно, на первом этаже всегда как-то холоднее. Ребенок с радостью смотрел мультик, подаренный на сегодняшнее пятилетие. Она уже на год старше, а значит — самостоятельнее. Мама рядом сидела и от чего-то нервничала. Раздался стук в дверь. Та подорвалась с места и пошла открывать. Девочка подскочила за ней и высунула голову из-за дверного проема, с интересом наблюдая. На пороге стоял мужчина в пуховике, от которого несло чем-то неприятным и солярой. Он держал в руках розовые коробочки. Та сразу оживилась. Папа ей что-то купил! Вот почему его не было так долго! Неделю, наверное, не мог найти что-то хорошее. — Юлечка, с днем рождения, — он присел рядом и отдал подарки вместе с открытками. Пахло от него так, как от взрослых по праздникам. — От меня и бабушки Лены. — Спасибо, — тихо произнесла девочка, смотря на цветные картинки. — Иди в комнату, мы немного поговорим, — подталкивая в спальню, приказала мать. Юля не обратила внимание на это и тут же вскрыла небольшой розовый утюг и швейную машинку с маленьким наборчиком ниток. Она крутила их, вскрывала, чтобы понять, как это вообще работает, пока не раздался грохот и душераздирающий вой. Та подскочила и выбежала из комнаты в коридор, тут же натыкаясь на сидящую в углу маму. Девочка кинулась к ней, сжимающей в руке шарф и воющей в приступе истерики. Губы красные от крови, как и зубы. Юля обернулась в сторону отца и увидела, как тот пнул лежащие на полу духи и ушел, хлопнув дверью. Сумки, собранные мамой два дня назад, он так и не забрал.***
В новом детском саду ей неуютно, но… С Машей было хорошо. Юля могла спокойно с ней общаться, играть в «дочки-матери». Но каждое общение с ней вызывало в девочке странное ощущение: в животе так щекотало, все стягивало от объятий, щеки сами заливались румянцем. Девочка со временем сама поверила в игру, что она с Машей — супруги. Они даже пробовали целоваться в туалетных кабинках и сделать кое-что недетское. Это нечто интуитивное, об этом они обе не знали, но сделали. — Давай быстрее, пожалуйста, — робко шептала она. Юля быстро подняла юбку, становившись на колени, и чуть отодвинула нижнее белье — да, немного. Не успели, так как услышали шаги. Потом их спалили во время сончаса — Маша захотела поцеловаться. Кажется, тогда Юле и сказали первый раз, что это отвратительно и неправильно. А значит самая первая влюбленность, уже которой нет в живых, тоже отвратительная.***
Кажется, отец тогда первый раз пришел после официального развода. Играл в семью, не зная, что после его ухода наступает моральная давка. Девочка лет восьми сидела на кровати и следила за тем, как мужчина чинил старый, разваливающийся диван. — Почему ты ушел от нас? — вопрос сорвался с языка просто с ничего. Он замер, потом тихо усмехнулся. — Понимаешь, это все была игра, — что? — как в шахматах мы сыграли партию, и я выиграл. На следующий день Юля шла со школы и увидела папу с другой женщиной. Она стояла на морозе до тех пор, пока они не уехали. Она была на расстоянии пяти метров от них, и никто не обратил на нее внимание. Безразличное, опустевшее выражение лица словно слилось с унынием зимы в этом поселке. Дома ее ждут очередные крики, претензии и маленький неспокойный ребенок. Видимо, здесь все же проиграла и она. Слезы застыли в остекленевших глазах.***
Морозный ветер неприятно колол щеки. Под ногами раскатанный из-за автомобилей снег стал настоящим препятствием после небольшого кратковременного потепления. Каждый шаг в сторону дома казался непомерно тяжелым. Девочка лет девяти с лицом крайнего безразличия остановилась рядом с подъездом. Долго смотрела на окно своей комнаты, а затем все же зашла в подъезд и открыла ключом самую первую квартиру. Постаравшись расслабить лицо, девочка скинула сапоги и повесила пуховик на крючок. Из зала раздавались детские крики, от которых хотелось закрыть крепко-накрепко себе уши или заткнуть вечно недовольного ребенка. — Юль, ты? — послышался раздраженный голос. — Да, — громко крикнула она в ответ, уже стягивая ненавистный большой сарафан и белую рубашку. — Давай за уроки и помоги мне, — девочка стиснула зубы, кивнув уже выходящей из себя матери. С деланным спокойствием она подхватила тяжелый рюкзак, зашла на кухню и стала раскладывать принадлежности, учебники. Детские крики прекратились, сменяясь на заставку из «Смешариков». Поджав губы, Юля уставилась на изумрудную столешницу, а затем повернула голову в сторону пришедшей мамы. Стройная, с большими карими глазами, лицо с угловатой челюстью. Волосы крашенные в черный и постриженные коротко немного растрепаны. Движения дерганные, нервные, поэтому девочка чуть напряглась, готовясь снова контролировать каждое свое движение. — Доставай дневник, — почти приказ — женщина села на стул перед вытяжкой и закурила. В ее руках тут же оказался он: в обложке, идеально заполненный, со всеми заданиями, контактами. Почерк иногда некритично косил, но исправлялся только в черновиках и чистовиках. Настолько все было не критично, что черновая тетрадь теряла свое значение. Задания сделаны — продленка — это дело святое, переписаны, но она все равно не верит — сверяет каждое задание с дневником, спрашивает все правила и рассказы по учебнику. Все настолько зазубрено, что хочется удариться головой об стену, чтобы опустела и больше не болела. От нервного напряжения у нее сводит всю спину, под домашней футболкой все потеет, ладошки холодеют. Получить ремнем страшно, но не так как неосторожно кинутыми словами. — Иди с Димой посиди, — она затянулась сигаретой, смотря маленький плазменный телевизор на холодильнике, а девочка аккуратно покинула кухню. Кинув собранный рюкзак, Юля подошла к младшему брату и окинула его уставшим взглядом. Тот полностью пропал в мире «Смешариков». Девочка присела рядом с детским столиком и уставилась в пол, понимая, что через тридцать минут ей идти на никому ненужные кружки. Наверное, только там всем все равно, как она выглядит. Небольшой глоток свободы, небольшой…***
— Эй, корова! — девочка остановилась и медленно развернулась в сторону одного из мальчиков. Ей нельзя спокойно пройтись по коридору уже? — У меня имя есть, — скрестив руки перед собой, нахмурилась она. — Или ты такой отсталый, что не смог его выучить за три года? Да, у нее есть лишний вес. Да, у нее грудь в третьем классе. Даже вещи, не подходящие по возрасту из-за отсутствия нужных размеров и денег. Но эти тупорылые не должны знать, насколько сильно она ненавидит себя, свое лицо. — Нарываешься, жирная овца, — Юля замерла, а потом раздался звонок. Она тяжело вздохнула и вернулась в класс, чтобы больше не слышать, не видеть этого идиота с параллели. Присев за парту, девочка не обратила даже внимания на сидящего рядом одноклассника — Влада. Она поправила заколки на затылке, посильнее их закрепив, чтобы не светить тем, чем не стоило. Снова в нервном жесте потянулась перегрызть ногтевую пластину, но с входом Ольги Евгеньевны дернулась, поднимаясь со всем классом.***
Кажется, у нее пухнет голова от всего. Контроль за временем, окружением, движениями, мимикой, словами… Это сводит с ума, убивает всю радость. Нельзя быть слишком грустной, слишком радостной — появляются вопросы. Не скажешь, что не так или что так — скандал. Ей только десять, а она уже не знает, как перестать рвать волосы на себе, грызть ногти, тайно пить ибупрофен от головной боли. Ей так плохо, она так ненавидит себя: тело, волосы, характер, лицо. В груди тяжело-тяжело и спится тоже плохо. Кошмары преследуют без конца, уши сворачиваются от детского крика. В голове появляются ужасные мысли. Хочется разбить маленькую голову брата об стену, чтобы он заткнулся, чтобы дали и ей внимания — совсем чуть-чуть, просто так. Мама, ей просто нужна мама, но ее нет. Она только в покупных одеждах и еде, приготовленной на автомате. Она в редчайших проявлениях любви и в требованиях быть лучше-лучше-лучше. После отпуска с бабушкой Леной начало казаться, что девочка — не ее ребенок, а слуга, которая платит за жилье своими обязанностями. — Ты предала меня, когда согласилась на этот отпуск! — кричит она. Юля стоит с непроницаемым выражением и молча слушает, смотря в перекошенное от ярости лицо матери. Это было год назад, а напоминают об этом каждый месяц. Лысина на макушке от этого становится все больше. — Думаешь, что все достается так легко! Посмотри на себя, какая жирная! — девочка и не помнит, когда ела много. — Такая же неблагодарная, как твой папаша! Думаешь, ты ему нужна?! Да ты, блять, никому не сдалась! Действительно, рассказать об этом некому. Хочется плакать, но нельзя, потому что… — Че ревешь? Жалко себя? А представь, какого мне! Да, и еще хочется спать. И отдохнуть.***
Девушка вздрогнула от ощущения кипятка на руке и уронила кружку. Та со звоном разбилась. Повезло, что дома никого нет. Тяжелый вздох сорвался с ее губ, а уставшие карие глаза прикрылись в попытке не разреветься. Но без толку. Юля всхлипнула и посмотрела на время в телефоне. Время собираться…