Холод

      Острие оружия привычно холодило кожу. Альбедо, быть честным, вовсе не хотел драться сам с собой, если так можно выразиться. Держа длинными пальцами загривок человека перед собой, алхимик колебался: видя самого себя(без звезды на шее, конечно), даже зная, что натворил двойник.       Хребет стал для обоих домом, но для одного, всё-таки, станет могилой. Желательно подальше от сердца Дурина, бившегося и по сей день.       Что касается второго Альбедо, в чьи пшеничные волосы зарылась рука «брата», просто млел от грубости. — Сильнее, — едва слышно, практически сипя, просит старший и довольно расплывается в ухмылке. Меч дрогнул, царапая молочную шею. Альбедо. Альбедо-Альбедо-Альбедо. Перед глазами двойника только алхимик, уже готовый взорвать его своим цветком.       Такой совершенный Альбедо, такой настоящий и искренний с Путешественником, той девушкой с зелёными волосами — двойник видел её еще раньше, до того, как почти прикончил друзей своей копии. Альбедо, который с силой закусывает губу, щурится и вообще готов бросить оружие и дать волю эмоциям. Он должен. Должен убить первый номер, чтобы никто больше не пострадал. Даже если пострадает сам голубоглазый.       От ветра взметнулись светлые копны и окровавленный плащ. Двойник улыбался окровавленными губами, силясь зажать рану на животе. Умирать не хочется, а противник удивительно сильный и такой изящный, пока наносит удары.       Двойник знает, что Альбедо совершенен и в рисовании. Ему очень хотелось попросить алхимика зарисовать его сейчас с горящими азартом глазами, в которых смешались хорошо спрятанная любовь и такая яркая зависть. Словно в мире не существовало никаких чувств, кроме этих.       Блондин честно не знает, когда эта зависимость проявилась, но в последний месяц он всё чаще ловил себя на мысли, что ему важно знать, где и с кем находится Альбедо. Следить в городе было очень проблематично, потому проделать путь двойник мог только до подножия горы. Благо, алхимик часто проводил время на Хребте, поэтому двойник мог упиваться запахом, голосом и видом своей зависимости, определения которой он не мог дать.       А ещё двойнику нравилось, когда Альбедо размышлял вслух, сдувая со лба густую чёлку. И не важно, что они были как близнецы. Двойник бы не смог влиться в общество мондшадтцев, чувствуя жгучую ненависть к ним и их веселости. Особенно к тем двоим с пиро Глазом Бога.       От мыслей отвлекли горячие капли, упавшие на чужое лицо. И красивые аквамариновые глаза, эти самые капли ронявшие.       Альбедо сидел сверху, смотря на такое же как у него, избитое лицо. Лицо с кровоточащим носом, разбитыми губами и яркой улыбкой. — Нарисуй меня, Альбедо. Прямо сейчас, — просит блондин, задыхаясь.       Альбедо набирай воздух в лёгкие и дёргается, глуша собственный крик в хрусте костей. Поднявшись с колен, алхимик таращился на собственные дрожащие руки, на меч, торчащий из чужой грудной клетки. И на счастливое лицо стремительно остывающего тела, что-то едва различимо шептавшего.       А на белёсые ресницы двойника падали тяжёлые снежинки, оставляя дорожки воды с кровью, стекающей к волосам.

***

      Стоя в собственной лаборатории, Альбедо задумчиво крутит в руках человеческое сердце. Перчаток не было, а тонкие пальцы вымеряли какие-то размеры, давая карандашу произвольно двигаться по холсту. Глаза давно потеряли прозрачность, заменив её задумчивостью.       Тело, привыкшее к холоду Хребта, постоянно пробирал холод, а уши то и дело захватывали просьбу двойника в завываниях ветра. Альбедо сходил с ума.       А, услышав очередную просьбу о портрете, продрог окончательно. — Как пожелаешь, дрожайший.       И взметнул собственным мечом, последний раз взглянув на рёбра Дурина. Портрет, незаконченный, окропился горячей кровью. Да, тела найдут очень и очень нескоро, но у Ордо Фавониус достаточно времени, чтобы найти оба и гадать, кто из них настоящий алхимик.