***
Все дети хотят быть особенными. Все люди хотят быть особенными. Чтобы нашелся хотя бы один человек в их жизни, для которого те будут самыми-самыми. Лучшими, восхитительными, незаменимыми. С возрастом это естественное желание зачастую перекрывается другими, навязанными извне, семьей-коллективом-обществом. Дети же еще не зашореным взглядом взирают на мир, познают его, пробуют-нюхают-щупают-чувствуют, и уж точно каждый из них в этом деле не отказался бы от партнера-на-одной-с-ними-волне. Для юных умов соулмейт — это нечто абстрактное, и в это же время часть них самих, просто живущая в похожем теле. Еще две руки, две ноги и прочее, чтобы успеть обьять необьятное, ведь Мир — такой большой. Для детей норма — выскакивать, выпрыгивать из так называемой зоны комфорта и втягивать, втаскивать в нее всех и все, что им понравится. Даже мимолетного взгляда маленьким бесстрашным ураганчикам достаточно. Для них доверять себе так же естественно, как дышать. Дети не видят преград. Счастливы. Они умеют мечтать. Вот и маленький мальчик Гарри мечтал. Он так долго ждал и мечтал. Сколько себя помнит. Что наконец-то появится его человек. Самый-самый добрый и только его. Для которого мальчик не будет «ублюдком», «негодником», «паразитом», «нахлебником», а будет — «мой дорогой малыш», «дорогой», «родной мой» и «милый». Сначала он мечтал о маме и папе, о семье, о доме. Уюте, доброте и принятии. Но тетя с дядей ругались, кричали, шумели, делалось так страшно. Очень страшно. А еще грустно и будто бы больно. Гарри не знал, что значит «авария», «наркоманы» и «пьяницы», но быстро понял, что воображаемые самые-лучшие-родители его никогда-никогда не заберут куда-то далеко, где тепло и сытно. Каждый раз, когда Гарри думал об этом ему становилось нестерпимо грустно и больно до слез, а потому он старался не думать. Не мечтать «о несбыточном». Но соулмейты ведь существуют! Это не сказки! Об этом говорили по телевизору, когда Гарри удавалось подслушать. Шептались на улицах и перемигивались в начальной школе. Да, не кричали открыто. Да, встречалось не часто. Но встречалось же! Десятки по городам, может, сотни. А тетя Петунья им (нам) просто завидует! Потому что они с дядей совершенно обычные, совершенно не особенные друг для друга. Точно. Просто завидует. Ведь Гарри совершенно нор-маль-ный мальчик. А что чудит, ну, с соулмейтами так всегда и бывает. Он готовится быть самым-самым особенным для своего человека. Полезным и нужным. Желанным и ценным. Само по себе как-то оказывается, что Гарри может «скакать» туда, где больше всего нужен (как, например, на далекую безлюдную и безопасную крышу, где однажды смог спрятаться от разбойничьей банды двоюродного братца), отращивать волосы (себе) или окрашивать (в синий, — учительнице). Также Гарри может поднять в воздух что-нибудь мелкое (наверное; надо пробовать; со шпильками, расческами, ножницами). Да у Гарри Поттера же свехспособности… Парикмахера! Причем тут «магия», тетя? Сказано же: сверх-способ-ности. Такое бывает, об этом даже по телевизору говорили. А волшебства не существует! Верно ведь, дядя? Гарри не слушал (старался не слушать) ни чужих грубых и жестоких слов в свой адрес, не обращать внимания на обидные и порой болезненные тычки и подзатыльники. Старался не унывать. Гарри надеялся и мечтал о своей родственной душе. Гадал порой, лежа в чулане под лестницей, куда его в очередной раз сослали Дурсли после «причененных убытков», чтобы глаза не мозолил и «не доводил до греха». Каким же будет его соулмейт? Его партнер, его родственная душа. Теплым? Заботливым? Надежным, верным? Где же он, когда так нестерпимо нужен. Когда, наконец, придет? Найдет его, заберет. Ведь Гарри — особенный, у него сверхспособности, а значит, точно-преточно — особенный. Только вот Гарри ждал и ждал, и ждал. А потом пришло Письмо. И оказалось, что это всё не навыки, а чертова Магия. И таких, как он, людей много, целое отдельное спрятанное «сообщество». А значит Гарри… не особенный. Ему больше не на что надеяться. Не по кому тосковать. И… Гарри разбился. Вместе со всеми своими не нужными никому чувствами. Стал чудесатым калейдоскопом с осколками внутрь.***
В школе магии было… не плохо. Несмотря на одержимого профессора, который чуть его не убил. На василиска, который чуть его не убил. На турнир, в котором его чуть… Верно. На дементоров, которые занимались тем же самым. На Амбридж, которая на фоне всего остального казалась всего-то бешеной сучкой министра. О… Она, конечно, пыталась и пытала, но… не дотянула, да, не дотянула. Егеря тоже пытались, верная Тому безумная Белла пыталась, ПСы пытались. А потом Гарри устал, насмотрелся на чужие пытки-смерти-страдания, и в пустой попытке прекратить вертеп, именуемый его жизнью (не для высшего блага, неа, Директор). И Гарри подставился под Аваду. Не срослось. Победа досталась ему дорогой ценой. Гарри выжил. А многие нет. Гарри тосковал по близким. По брату, который не смог перебороть свой страх перед всем волшебным после атаки темных тварей, дементоров, на их тихий пригород. Родители продали дом, бизнес, прихватили сына и уехали в неверленд, не оставив тоскующему племяннику обратного адреса. Гарри мог только надеяться, что у тех все хорошо. Какими бы ни были между родичами взаимоотношения, но Дурсли оставались последними условно близкими родственниками Поттера. А семью, пусть и порой неприятную и непримиримую, парень научился ценить. Гарри тосковал по друзьям. По Рону, который прошел с ним суровую школу жизни и войну, уходил и всегда возвращался, но все же не смог смотреть лучшему другу в глаза после Последней битвы. Слишком много потерь… Пусть это не Гарри, а Руквуд послал в его брата (Фреду было всего двадцать!) взрывное, но ведь Гарри выжил. А рыжий-бесстыжий брат — нет. Умирали на этой войне почти дети — младшие ученики или его сверстники. Пятьдесят защитников Хогвартса были убиты заклинаниями. Кто-то был растерзан оборотнями и другими темными тварями. Кто-то попался егерям. Это был смертельно опасный год. Колин, Фред, Лаванда, Нимфадора, Тед Тонкс… Светлая память! Гарри будет вечно по ним скорбеть. И Сириус… Гарри все еще чертовски больно думать о нем. Друг родителей, истинный гриффиндорец, любимый крестный. Надежда на настоящую семью. Сириус был многим больше, чем магический опекун. Да, мужчина был неважным взрослым (десяток с лишним лет в ужасных условиях не добавили сидельцу здоровья и здравомыслия), но абсолютно всегда тот был на стороне Гарри. Ощущать это чувство оказалось бесценным. Надежность, безопасность, хотя бы временное спокойствие. Это оказалось многим больше, чем у Гарри когда-либо было. Но… не срослось. «Спасибо» змееликому Реддлу и фанатичке Белле, адского вам пекла на том свете, господа и дама. Поттер скучал по Гермионе. По умнице Гренджер, которая еще на первом курсе взяла на себя груз забот о непутевых мальчишках и стойко его несла через года. Сколько могла. Гарри процентов на семьдесят дожил до совершеннолетия лишь благодаря ее поддержке и научениям; вряд ли найдется хоть кто-то уверенный, что это не так. Но по ходу войны терял не только Поттер, стоит об этом помнить всегда. Гермионе пришлось стереть память о себе и обо всем волшебном собственным родителям. И теперь девочка-уже-девушка прикладывала все возможные усилия, чтобы ту вернуть. Где-то в Австралии. Самодостаточная, как и всегда. Мисс Грейнджер решила, собрала вещи и уехала. До победного. Гарри верил в нее, но подруги ему очень не хватало. Парень чувствовал себя одиноким. Спрятавшимся от празднующих и скорбящих, от минестерских чинуш и претенциозных приемов, от вездесущей с их приукрашивающими, почти лгущими, перьями прессы. Сидя на Площади Гриммо, пролистывая фамильную библиотеку Сириуса, перешедшую, как и дом, Гарри в наследство, юноша изнывал. Сильные и порой дурные мысли забивали его чернявую голову. Но пока что он их гнал от себя. Но когда-то должен был наступить предел. И вместо того чтобы окончательно и безвозвратно доразбиваться Гарри… услышал Голос. Голос своего Соулмейта. Одиночный хрип, почти сип, но все же слово. И жизнь Гарри в очередной раз изменилась. — Готов отвечать.