Одна из тысячи ночей

      Время приближалось к полуночи и дальнее крыло особняка Тосагара окутывала тишина, в которой даже малейший шорох казался непозволительно громким. Ночь занавесила стены зыбкими полотнами теней и посеребрила лунным светом, проникающим сквозь арочные окна. Он скользил черным мороком среди теней, бесшумно ступая босыми ногами по пушистым коврам. Дверь в конце коридора приближалась с каждым шагом, и по спине то и дело пробегала дрожь. Словно за украшенной вензелями деревянной преградой притаилась опасность, поджидающая именно его. Лука Кроссзерия, один из сильнейших опастов, позволил себе кривую усмешку. Ни один враг в любом из миров не заставил бы его дрогнуть. Но за дверью находился тот, кто имеет над ним абсолютную власть. Ночь украдкой пробралась и в просторную спальню, оформленную в светлых тонах, только ночник у кровати светился маяком, указывая путь. Ему не нужен свет, и дело даже не в способностях высшего демона. Юки он нашел бы даже полностью ослепшим, в кромешном мраке, за любыми дверями. По огоньку его души, по теплой, как лучи весеннего солнца, ауре, окружающей Божественный Свет. По трепетанию незримой нити, давно связавшей их судьбы воедино. - Лука, добрый вечер, - Юки подскочил на постели, роняя книгу на одеяло. Сверкая радостной улыбкой, глядя ясно и открыто. Лука не спешил приближаться, переступать круг света от маленькой лампы. Временами его ужасала собственная дерзость. Он не может, не имеет права… Такие, как он, должны любоваться светом украдкой, из тени, не смея прикоснуться. Чтобы не очернить собой. Однако Юки не ведал о его сомнениях. Возможно, потому что сам никогда не сомневался в тех, кому поверил однажды. - Добрый вечер, - Лука опустился на край кровати, улыбнулся, стараясь выглядеть безопасным и мирным. Он знал, что ведет себя глупо, однако страх испугать Юки все еще жил внутри. Бросил взгляд на отброшенный тяжелый фолиант. – Интересная книга? - Просто сборник сказок. Нашел случайно в библиотеке, - на мгновение взгляд Юки стал далеким, между бровей залегла морщинка. – Малышам из приюта понравилось бы. Раньше я часто читал им вечерами. - Почитай мне, - слова сорвались с губ прежде, чем успел осмыслить их. Тихий смешок Юки прошел перышком по коже. - Тогда ложись поудобнее и приготовься слушать.       Божественный Свет состроил серьезное выражение лица и для верности похлопал по одеялу рядом с собой. Временами Лука задавался вопросом, осознает ли Юки, по какой тонкой грани ходит, как неосторожен в своей почти детской непосредственности? И неважно, что он скорее вырвет себе сердце, чем причинит малейший вред любимому. Сколько не старайся, свою природу не изживешь, и наряду с неизменной нежностью и восхищением из глубины поднимаются иные, темные желания… Читал вслух Юки хорошо поставленным голосом, временами забавно хмурясь и проводя кончиками пальцев по пожелтевшим страницам. Лука вытянулся поперек кровати, заложив руки под голову. Смысл истории ускользал, да и был не нужен. Он вслушивался в звучание мелодичного юношеского голоса, следил из-под полуприкрытых век за сменой эмоций на выразительном лице. Быть рядом, иметь право смотреть, осязать тепло – уже огромное счастье, долгие десятилетия остававшееся недостижимым. Что-то большее казалось просто запредельной мечтой, почти кощунством. Лука закрыл глаза, позволив голосу Юки погрузить его в грезы между сном и явью…       …Повстречав Юки после перерождения, он запретил себе надеяться на взаимность. Защищать и беречь любимого человека, уважая его посмертную волю – единственно доступное счастье. Юки ничего не помнил о прошлой жизни, но тянулся к нему интуитивно, доверял, впускал в личное пространство. Лука не обольщался. Доброта Божественного Света безгранична, она осеняет даже недостойных. Юки слишком чистый и наивный, чтобы понять скрытый в словах и жестах подтекст. Наблюдая, как любимый позволяет Стражам обнимать и тискать себя, Лука повторял заклятье о наивности, тихо рычал и выдергивал Юки из наглых рук один раз из трех. Божественный Свет улыбался, глядя прямо и честно, явно не понимая, отчего один из его друзей и защитников раздражен. Когда Юки поцеловал его первым после одного из тяжелых боев, Лука позорно окаменел и не смог сдвинуться с места. Простое прикосновение обкусанных, соленых от слез губ нанесло сокрушительное поражение, пробило сердце и пришпилило к стене подобно сотне демонических клинков. За время, пока он собирал себя из осколков, Юки успел ужаснуться содеянному и сбежать. Проклиная собственную слабость, размеры особняка и попадающихся под руку удивленных Стражей, он несся по извилистым коридорам. Губы пылали, словно выпил морской воды, сердце пробивало ребра, в голове бушевала буря, пронизанная вспышками молний. Юки все вспомнил? Решил проверить его чувства? Или это лишь странная реакция на постоянный стресс и попытка отрешиться от чужой боли? В любом случае, как защитник, он обязан был успокоить совсем юного парня, а не стоять столбом.       Нашелся Юки на открытой террасе, где частенько коротал вечера или играл с Содомом в свободные от учебы и сражений часы. Сведенные лопатки, упершиеся в каменные перилла руки, вся тонкая фигура выдавала чудовищное напряжение, будто он из последних сил пытался удержать нечто рвущееся изнутри. - Юки… - Так уже было..., - Юки резко обернулся, пришлось подавить невольное желание сделать шаг назад. – Мы были вместе, да? В прошлой жизни ты не был моим слугой, Лука? - Я живу, чтобы защищать тебя, Юки, - он опустился на одно колено, склоняя голову, не в силах вынести наполненный смятением взгляд любимого. – Так было, есть и будет. Я никогда не предам тебя. Он ожидал обвинений во лжи, в том, что уже предал, утаив правду. Совсем не робкого ласкового прикосновения к щеке, не сильной руки на плече, тянущей вверх и помогающей подняться. - Прости меня, Лука, - Юки отстранился, потерянно обхватывая себя руками за плечи. – Мне было так хорошо рядом с тобой. Спокойно… Словно ничего плохого больше не случиться. Я словно уже знал эти чувства едва мы встретились. Почему я захотел забыть? Видеть боль Юки было стократ хуже любой боли, которую когда-либо довелось испытать самому. Снова… - Я не знаю. Мы… Я и Стражи Цвальт тогда не справились. Не смогли уберечь тебя… Сражения шли одно за другим, ты отдавал все силы, чтобы излечить наши раны, и слабел с каждым днем. Пока чужие страдания не надломили твой разум. Он задавал себе тот же вопрос бессчетное количество раз и не находил ответа. Лишь крепло чувство вины и тоска по ушедшей любимой. - Мне нет прощения… - Неправда, - улыбка на бледном лице походила на луч солнца после долгой зимы. – Вам всем не за что просить прощения. Тогда и сейчас никто меня не принуждает. Я выбрал свой путь сам. И я рад, что могу помочь вам хоть немного. …Тепло. В объятьях Юки всегда было так тепло, что хотелось эгоистично украсть ее у всего мира, замереть на века, уткнувшись в пышные волны волос, пахнущие весенними цветами. Сейчас у Юки короткие растрепанные волосы, а в робко обнимающих руках гораздо больше силы. Но ощущение тепла осталось неизменным.       …Шелест страниц и тихий голос, повествующий о злоключениях заточенной в башню принцессы, умиротворяли, навевали приятные воспоминания. Он редко мог позволить себе расслабиться настолько, отбросить вечную настороженность, от которой зависела не только его жизнь.       …Они целовались при каждом удобном случае. Вечерами на балконе, желая друг другу спокойной ночи. На прогулках в парке, окружающем особняк, если удавалось оторваться от вездесущих, жаждущих общения Стражей. Лихорадочно цепляясь за друг друга после боя. По утрам, когда Лука приходил будить Юки в школу. Обычно Юки смущался, подставляя лицо под легкие, нежные касания губ. Но иногда в застенчивого и неопытного парня словно вселялся бес, подстрекающий свести бедного Кроссзерию с ума. Он забирался на колени Луке, сжимал бедра острыми коленями и целовал сам так, будто душу хотел вытянуть. Пробирался пальцами под расстегнутую рубашку, гладил узкими ладонями по груди, выводя неведомые письмена. Пока дыхания не переставало хватать, а у поцелуев не появлялся солоноватый привкус. Лука стискивал кулаки, боясь лишний раз прикоснуться, боясь забыться и поранить любимого еще сильнее. Его руки, привыкшие держать меч, с когтями, способными разрывать противника в клочья, не годились для нежных прикосновений. Юки качал головой, накрывал стиснутые кулаки ладонями и перекладывал его руки себе на пояс, ободряюще улыбаясь. Подавался под легкие прикосновения, выгибал спину, стоило невесомо провести вдоль позвоночника кончиками когтей. Лука завороженно слушал тихие стоны, срывающиеся с любимых губ, с восторгом осознавая, что Юки нравится. Его не только не отталкивают особенности его демонической природы, наоборот… Открытие требовало осмысления. В одной постели они оказались вскоре после первого поцелуя. Истощенный лечением тяжело раненой Токи и впавший в беспамятство, Юки вцепился в него, отказываясь отпускать. Ему не впервые было охранять сон любимого, украдкой любуясь хрупкой красотой, скрывающей огромную силу духа. Рука в его ладони маленькая, с изящными длинными пальцами, но хватка стальная. В этом весь Юки. Длинные ресницы затрепетали, бросая тени на бледные щеки, из-под закрытых век потекли слезы. - Лука… - Я рядом, - от переполняющей горькой нежности голос охрип, превратившись в шепот. – Я всегда буду рядом. Юки просыпался медленно, словно с трудом выплывал из вязкой глубины тяжелых сновидений. В карих глазах плавали обрывки сонной мути, на щеках сохли дорожки слез. Сколько раз он еще вынужден будет наблюдать, как страдает его любимый, не в силах помочь? - Лука… Доброе утро. - Еще ночь. Отдыхай. - Ложись рядом. Тебе тоже нужно… отдохнуть… …Тонкая рука, тянущая к себе, такая теплая. От мягких волос пахнет весенними цветами. Он так устал. Ждать, надеяться, держать себя в руках. Родное сердце мерно бьется под ладонью, успокаиваясь. Он позволит себе короткую передышку… Ночевать в одной постели стало почти ежедневной привычкой. Во сне Юки доверчиво льнул к его груди, сворачивался клубком, утыкаясь носом в ключицу. Они не обсуждали происходящее, словно оно было абсолютно естественным. Если Юки нужно его присутствие, чтобы спокойно выспаться, не мучаясь кошмарами, он готов был хоть всю ночь лежать неподвижно, удерживая Божественный Свет в объятьях. В ночевках нет никакого интимного подтекста, их всегда разделяет барьер одежды. Юки ни разу не давал понять, что желает чего-то больше поцелуев. И все же перед рассветом, в серый час между днем и ночью, самоконтроль слабеет, и он подолгу смотрит в потолок, усмиряя текущую по венам огненную отраву. Дыхание Юки жжет кожу в вырезе рубашки, теплые губы почти невесомо касаются груди. Такой беззащитный. Беззаботно спящий в объятьях одного из самых опасных существ Нижнего Мира. Тонкая ткань пижамы ненадежная преграда для острых когтей. Один взмах – и откроется узкая спина с трогательно выступающими крыльями лопаток. Светлая кожа, нежнее лепестков сливы… Как полотно, на котором так сладко рисовать узоры страсти… Юки ворочается в кольце рук, вздыхает умиротворенно и прижимается еще теснее, и Лука замирает, чувствуя себя презренным демоном, тянущим нечистые руки к святыне. Теплая ладонь гладит по волосам, разморенной сонной лаской скользит по щеке. Даря прощение и успокаивая… …И все же Божественный Свет умеет быть беспощадным. Временами кажется, что он утонченно издевается, мстит за долгое молчание. Когда откидывает голову, подставляя шею под поцелуи, запутывается пальцами в волосах, прижимая ближе, выдыхая долгий стон стоит неосторожно задеть клыками тонкую кожу. Словно проверяет границы сдержанности… Едва ощутимый, острый запах возбуждения щекочет ноздри, заставляя дышать глубже. Провести носом вдоль заполошно бьющейся на шее жилки, жадно вбирая. Юки весь трепещет, его тело явно подает слишком противоречивые сигналы, путая разум. Однажды, дико смущаясь, он признался, что с его организмом не все в порядке, и проблемы, знакомые каждому парню-подростку обошли стороной. Юки не знал прежде желаний тела и не понимает, как на них реагировать. Потому Лука отстраняется, завершая очередной их вечер легким, почти целомудренным поцелуем. В отличие от любимого, он способен полностью контролировать реакции своего тела, насколько сложно это не было бы. Он примет все, что Юки захочет ему дать, и никогда не попросит большего.       …Кто просветил Юки в вопросах физиологии и мужской любви, долго гадать не приходится. Хоцума и Шусей, после ухода Такаширо резко осознавшие, что жизнь коротка, а счастье мимолетно, начали проводить совместные ночи весьма бурно, да и днем не слишком стеснялись демонстрировать взаимную симпатию, не смотря на возмущения других Стражей. Лука разрывался между желанием поблагодарить и обратить обоих в пыль. Несколько дней Юки ходил задумчивым, хмурился, отвечал невпопад и краснел, стоило встретиться взглядами. Ждать Лука умел, как никто другой, потому не торопил любимого. И безжалостно давил робкие ростки надежды, пробивающиеся сквозь пепел измученной ожиданием души. Не зря же Юки захотел родиться мужчиной. Вероятнее всего, их отношения в прошлой жизни стали ему в тягость. - Лука, вы с Юки… то есть со мной в прошлом… Вы были близки как супруги? Вдох застрял в горле, пришлось сжать кулаки так крепко, что когти врезались в кожу. - Да, были, - настроение Юки не позволяло сразу определить, к каким выводам он пришел в своих размышлениях, и Лука чувствовал себя ступившим на очень тонкий лед. - Я вспомнил совсем недавно, - щеки Юки пламенели алым, но тон оставался решительным. – Ты хотел бы… возобновить наши отношения? Я понимаю, что изменился… Лука, прости, тебе неприятно?! Прости, я такой глупый… Я никогда больше… Лука ощущал себя первым опастом, готовым умереть от разрыва сердца. Впервые за долгую жизнь, наполненную жестокими битвами, ранами и ненавистью, хотелось плакать. Затопившее все существо облегчение и радость оказались настолько сильными, что показалось, из тела вынули кости. Юки в его судорожных объятьях вздрагивал и норовил заглянуть в лицо, не понимая, почему его верный защитник и бывший супруг находится, кажется, на грани обморока. - Ты в порядке? - Я счастливейший из всех существ двух миров, - Лука почти повис на Юки, со странным удивлением осознавая, что его вполне надежно удерживают. – Даже находиться рядом с тобой – для меня счастье. Я никогда не попросил бы большего. - Знаю, - изящные пальцы вплелись в волосы, ласково поглаживая, и Лука почувствовал себя бездомным котом, пригревшимся в добрых руках. – Ты всегда бережешь меня. Спасибо, Лука. …Они не договаривались о сроках, а Лука не смел торопить любимого. Их обоюдные ласки становились раскованнее, и самоконтроль подвергался суровым испытаниям. Близость любимого туманила рассудок, временами Лука самому себе напоминал одержимого, сконцентрированного на единственном живом существе. Стражи проявили неожиданную для них тактичность и не лезли с расспросами ни к Юки, ни к нему. К сожалению, Рейга, после своего признания, захаживающий в Тосагаре и делящийся информацией, подобной тактичностью не обладал. Проклятый некромант беззастенчиво обнимал своего «младшего брата», шептал что-то прямо в ухо, кося темными глазами в сторону мрачно взирающего на него Луки. Словно испытывал предел терпения. Лука стискивал зубы и сохранял безукоризненно холодную вежливость, подкрепленную взглядом, обещающим долгую и мучительную смерть. Прежде Юки очень страдал из-за предательства своего старшего товарища, тоже считая его почти братом, так что мешать их общению теперь Кроссзерия считал себя не вправе. Однако с каждой улыбкой, подаренной не ему, разум трещал под напором демонической сущности, требующей разорвать посягающего на чужое нахала, а Юки забрать и спрятать ото всех. - Тебе неприятно мое общение с Канатой-саном? – Юки упорно называл Рейгу именем нынешнего воплощения. – Не сердись, Лука. Он долго был одинок, жил под гнетом презрения и несправедливых обвинений. Если бы тогда хоть один человек выслушал бы его и поверил, не было бы тысячелетия войны и многих смертей удалось бы избежать. «Я тоже был одинок. Я тоже страдал, когда потерял тебя». Он никогда не произнес бы эти слова, больше похожие на детские жалобы, вслух. Он забыл, что его любимому не обязательно слышать, чтобы понимать. - Не сердись, Лука, - прикосновения Юки, даже самые легкие и мимолетные, были словно луч света в кромешном аду. – Каната-сан мой друг и названный брат, а ты мой любимый.       …Мягкие губы коснулись виска, по щеке мазнула пушистая прядь. - Лука, ложись удобнее. Лука… Он не спал, воспринимая окружающую реальность как сквозь теплое марево. Присутствие Юки притупляло инстинкты хищника, позволяло расслабиться. Лука усмехнулся про себя, не спеша открывать глаза. Что предпримет его любимый дальше, дабы его разбудить? Сдвинуть его с места изящный Юки вряд ли сможет. Уверенные пальцы методично разобрались с пуговицами рубашки, раздвинули полы, едва задев кожу, и замерли. Лука уже вознамерился открыть глаза и узнать причину внезапной заминки. Но прежде, чем решение окончательно оформилось в полусонном разуме, пальцы вернулись, прохладными подушечками поглаживая грудь. От каждого касания под кожей словно ветвились маленькие молнии, щекоча нервы. Пальцы покружили и опасливо сдвинулись на живот, заставляя мышцы рефлекторно напрячься. Теплое дыхание согрело губы. - Лука, я знаю, что ты не спишь. Тяжесть Юки, устроившегося на бедрах и взирающего сверху вниз, почти не ощущалась в физическом плане и в тоже время прижимала к постели как обрушившийся небесный свод. - Тогда ты должен понимать, что небезопасно дразнить демона, - Лука подпустил в голосе мягкого рычания. - Возможно, я давно жду, чтобы этот демон продемонстрировал свои желания? …Мир взметнулся и перевернулся. Тонкое тело трепещет в его руках, прижатое к разворошенной постели, но в карих глазах нет страха, только удивление и, на самом дне, далекое от невинности предвкушение. - Не боишься, что желания демона порочны и нечисты? – когти скользят по нежной щеке, но угрожающий с виду жест только часть игры, и они оба об этом знают. – Что они могут осквернить тебя и причинят боль? Щеки Юки пламенеют жарким румянцем, когда он бесстрашно ластится к когтистой руке. - Я десятки раз доверял тебе свою жизнь. Я никогда не боялся тебя, Лука, - длинные ресницы отбрасывают тени на щеки, Юки глубоко вздыхает словно собираясь с силами. – Я хочу чувствовать тебя… как раньше… Как раньше… Лука глубоко вздыхает, на мгновение прикрывая глаза. В прошлой жизни они с Юки всего несколько раз успели разделить ложе как супруги. Сперва Божественный Свет охраняли рьяно, как величайшее сокровище, а после он сам боялся лишний раз коснуться измученной, одолеваемой бесконечной усталостью и печалю любимой. В хорошие ночи они просто засыпали рядом, в объятьях друг друга спасаясь каждый от своих кошмаров. И сейчас, спустя столько лет безнадежных ожиданий и тоски, ему снова выпало счастье касаться Юки в любовном танце. Он забыл, как это – ощущать желание, разделенную страсть, потому вначале все движения неловкие и слишком медленные. В новом времени есть свои преимущества. Не нужно выпутывать любимого из десятков слоев одежд, стараясь не порвать дорогую тонкую ткань. Хотя в этом тоже было некое очарование. Избавленный от пижамной куртки Юки поводит плечами, как от холода, смотрит вопросительно и растеряно. - Лука?... В голосе слышится дрожь, и Лука склоняется ниже, вглядывается в лицо любимого, ища подсказку. - Не заставляй себя, Лука, - тонкие пальцы тянутся к его щеке, замирая в миллиметре от кожи, голос переполнен болезненно-странным сожалением. – Мое тело теперь выглядит иначе. Я пойму, если ты больше не хочешь… - Т-шш, - от облегчения хочется засмеяться, приоткрытые губы Юки манят, взывая к поцелуям. –Для меня не важно, как ты выглядишь, душа моя. Ты – это всегда ты. Поцелуй получается нежным и волнующим. До этого дня их поцелуи не подразумевали немедленного продолжения, сегодня же они – прелюдия к чему-то большему. Лука не солгал – не имеет значения мужское или женское воплощение у его любимого. То, что Юки сейчас мужчина, означает лишь, что придется особенно тщательно позаботиться о его комфорте. Касания губ становятся беспорядочными, жадными, и разум медленно окутывает багровая пелена. Слишком много, слишком сильно после долгого ожидания. Как из мрака Нижнего мира оказаться под лучами полуденного солнца. Почти больно. Он должен сохранять рассудок ясным, если не хочет навредить Юки, но держаться все сложнее. Запах любимого, нежный шелк кожи под губами… Юки, полностью лишившийся покровов одежды, совершенен. Тонкий, изящный, сильный. Как лезвие идеального клинка, как лучшее творение Создателя. Льнет к нему, выгибаясь с изумленным вздохом, стоит слегка прихватить зубами бледно-розовый сосок. Все такой же чувствительный… Изучать его тело, узнавать его заново упоительно само по себе. Губами и кончиком языка по разлету острых ключиц, по груди, поднимаемой частым дыханием, ладонями по худым сильным бедрам и икрам. Было бы чуточку легче, просто принимай его любимый ласки. Но Юки щедрый и не желает наслаждаться в одиночку. Неловко мажет губами по шее, обжигая сбитым дыханием, ерошит волосы на затылке, пытается стянуть держащуюся на сгибах локтей рубашку, прижимается так тесно, что два сердцебиения сливаются в одно. - Разденься, пожалуйста, - просит Юки, заливаясь румянцем от собственной смелости. – Я хочу тебя видеть. Происходящее напоминает утонченную пытку, причиняющую боль равно и мучителю, и жертве. Отзывчивость Юки сводит с ума, отравляет и возносит к небесам. Оторваться от него нереально, даже чтобы дотянуться до тумбочки возле кровати приходится приложить запредельные усилия. В глазах Юки немой вопрос, стоит извлечь из нижнего ящика небольшой флакон с ароматным маслом и пару тонких черных перчаток, и Лука снова чувствует себя темной тварью, развращающей святого. - Это чтобы не поранить тебя когтями, - от необходимости пояснять столь прозаичные моменты к щекам приливает жар. Странно, он считал, что оставил способность смущаться века назад, однако само существование Юки отменяет все прежние установки. - А я все думал, зачем ты их принес, - Юки кивает, как серьезный ученик, внимающий словам наставника. – Ты же подскажешь, что мне нужно делать? Кто бы подсказал ему! Опастам недоступна любовь в человеческом понимании, лишь похоть и жажда обладания. В этом он тоже оказался с изъяном. От одной мысли, что может причинить Юки боль, хоть и невольно, сердце сковывает холодом… Обнаженный Юки кажется таким уязвимым, беззащитным. Готовым вверить себя его рукам, не представляя, что произойдет дальше. И все же в светлых глазах горит решимость и жажда. Он не может обмануть любимого, лишить желаемого из-за своих страхов… …Материал перчаток такой тонкий, что прикосновения ощущаются вживую. Масло льется тягучими каплями, наполняя комнату легким горьковато-сладким ароматом. От первого касания Юки вздрагивает, инстинктивно пытаясь свести бедра, и тут же снова раскрывается с тихим вздохом, словно извиняясь за невольное движение. - Не бойся, - обтянутые черной кожей перчаток кисти рук на белых бедрах выглядят порочно и безумно волнующе. – Ты можешь остановить меня в любой момент, любовь моя. - Но я не хочу, - Юки хмурится, будто само предложение звучит чрезвычайно нелепо. Тянется за поцелуем, легонько выдыхает в губы. – Я ждал слишком долго. Разум разделяется на две части. Одна следит за движениями пальцев, отслеживает мимолетные тени на лице Юки, шепчет слова любви и успокоения. Друга воет и бьется в агонии бесконечной жажды, желая вцепиться в податливо раскинувшееся под ним тело, утвердить свои права. Усмирить ее было бы проще, помоги в этом Юки хоть немного. Но его любимый, видимо, заразился толикой его безумия. Принимая в себя влажные от масла пальцы, вскидывая бедра навстречу, безмолвно торопя, словно каждая минута промедления нестерпима. Не позволяя медленно насладиться собой в полной мере, будто отведенное им время вот-вот истечет. - Лука, пожалуйста… Чтобы разобрать слова приходится склониться к зацелованным губам. Тепло Юки обращается пламенем, горячие ладони огненными язычками лижут обнаженную спину. Такая сладкая желанная боль… Сильные ноги обвивают бедра стальным обручем, Юки выгибается дугой, глотая вскрик. - Юки! - Нет! – голос хриплый, надрывный и почти яростный. – Не останавливайся! Со… мной все… в порядке… Его любимому никогда не удавалась ложь. Все его тело кричит сейчас о дискомфорте, гася возбуждение. Лука замирает, упираясь руками в постель, дрожа каждой мышцей от усилий сдержать себя. Так невыносимо хорошо, так ужасающе больно. Сердце глухо стучит в горле, пропуская удар за ударом. Он так долго ждал этого мгновения. И должен все прекратить, он не может навредить любимому. Глаза Юки полузакрыты, нижняя губа закушена, а тонкие руки, недавно дарящие тепло объятий, судорожно комкают простынь. Так уже было… В женском облике Юки тоже было тяжело принять его в первый раз. И она так же уговаривала его не останавливаться, пряча слезы. Воспоминание из далекого прошлого неожиданно выдергивает из круговерти самобичевания, помогает собраться. - Не спеши, любовь моя, - стоит провести по прикушенной губе, на пальце остается капля крови. – У нас достаточно времени. – Мягкие волосы, влажные от пота, тонкая жилка, бьющаяся на виске, пылающие щеки… Он касается невесомыми поцелуями, стремясь успокоить, в который раз сожалея, что не может забрать себе чужие страдания. – Больше никто не разлучит нас. Не заставляй меня мучать тебя, прошу… Юки выдыхает с тихим всхлипом, расслабляется. Касается лица, заключая в чашу ладоней. Смотрит с бесконечной любовью, которой Лука чувствует себя едва ли достойным. Поцелуй как благословение, как глоток жизни. Юки целует нежно и неторопливо, скользит языком по нижней губе, бесстрашно касается острых клыков. Дает столь необходимую обоим передышку. Сейчас, когда их тела соединены, Лука чувствует возлюбленного как самого себя. Боль, душевная и физическая, отступает, оставляя лишь незамутненное желание. Шагнуть в огонь рука об руку, разделить его на двоих и сгореть без сожалений. …Тело Юки поет в его руках, даря наслаждение столь щедро, что можно захлебнуться. Стоны ласкают слух, заставляя темную часть души торжествующе реветь. Короткие ногти впиваются в спину, расчерчивая пылающими царапинами, и хриплый стон сам собой срывается с губ… В прошлом Лука втайне не раз желал, чтобы Юки сжимала его в объятьях сильнее, чтобы оставила свои следы на его теле, заявляя о своем праве на него. Эти отметины он носил бы с гордостью. В новом воплощении его возлюбленный смелее, более страстный и жадный, словно отбросил все условности, навязанные обществом. Возможно, в этом и заключался смысл… Мысль проходит краем сознания и ускользает. В плену тела Юки так хорошо. Ему всегда будет мало… Движения становятся резкими, неупорядоченными. Разливающийся по венам огонь прожигает изнутри и остановиться уже невозможно. Юки больше не стонет, только дышит тяжело и надрывно, запрокинув голову. Но сжимает в себе так, словно не хочет отпускать никогда. Весь как натянутая тетива, в ожидании, когда отпустят, в предвкушении падения за грань. Юки тянется к нему медленно, словно в бреду, вплетает пальцы в волосы на затылке. В медовых глазах густая пелена и его отражение. Он хотел бы длить эти мгновения единения вечно, но почти совершенное в своей выносливости тело внезапно предает. Юки сжимается, выламываясь в позвоночнике с отчаянным, жалобным вскриком, сталкивая с вершины. Пик наслаждения столь острый, что на доли мгновения лишает рассудка, запирает дыхание на полувздохе. В себя они приходят медленно, словно выплывая на поверхность из океанских глубин. Теплые ладони водят по спине, от поясницы к лопаткам, с разморенной утомленной нежностью касаются проклятого клейма на плече, приглаживают волосы. Лука вздрагивает от этой ласки, ловит ответную дрожь всем телом и понимает, что они все еще соединены. - Не вставай, - попытку приподняться пресекают, снова притягивая в объятья. – Полежи так еще немного. - Тебе тяжело. - Не тяжело, - голос у Юки немного охрипший и слабый, сонный. – Не хочу снова… оставаться один. - Я никогда больше тебя не покину. Буду рядом, пока не прогонишь… …Поцелуи невесомые, как касания пушистого пера. Страсть отбушевала и схлынула, оставляя привычную щемящую нежность и благоговение. - Никогда… Я ждал тебя всю жизнь, Лука. Даже когда не помнил… Всегда любил тебя. Впервые за долгое время в голосе Юки не слышно усталости и страданий, он звучит умиротворенно. Есть связи, которые невозможно разорвать, есть клятвы, которые не нарушить или исчезнет сам смысл существования. Они связанны слишком крепко, опутаны терновыми ветвями горькой судьбы. И единственное облегчение для них возможно лишь в руках друг друга.