Как Кай свою Герду нашёл

      — Кай, ну вот где же твоя «Герда»? Ребят, тут походу скорую надо вызывать! Кто-нибудь, сходите за физруком, будьте так добры!       Даже в такие моменты надо мной ржут. Ну да, родители мои, видно, ярые фанатики по старым советским мультикам, раз решили дать такое имя — Кай. Эх, матушка расстроится, когда узнает о явном переломе ноги. Ой, что будет-то! Главное чтоб не драматическое представление на публику, а то как же! Она ж у меня актриса та ещё! Кот лапку подвернул? Как же так, свыше наказывают за грешную душу! Ну ничего, это ещё цветочки. А какие она концерты в классе, эдак, пятом устраивала директору, ух, загляденье!       О, только отвлёкся на пару минут, а уже качусь в машине «Скорой помощи». И когда успели? Ладно, шут с ним! Мне, кстати, восемнадцать годков недавно стукнуло, но старым ощущаю себя почему-то уже с шестнадцати. Н-да, во дела, конечно! Имя уже говорил, а по батюшке Сергеевич я. Кай Сергеевич, нет, ну вот как так можно было додуматься? Матушку мою звать можно исключительно замуж, она у меня красавица та ещё! А по имени всё просто — Александра.       Ну вот, уже и в палату уложили. Врач пришёл, посмотрел и выдал такое заключение — лежать, мол, в больнице недели две, не меньше, постельный режим соблюдать обязательно. Перелом не то чтобы серьёзный, но стоило перестраховаться. Ещё ко мне медбрата приставят, только тот позже подойдёт. Ну, надеюсь, мы поладим.       Маман, к слову, скандал устраивать не стала. А я сразу понял — во враче дело. Глазки у неё прям искрились, точно вам говорю! Даже не ругалась, что в октябре, после месяца учёбы слёг! А ведь тяжко будет потом, программу то нагонять, одиннадцатый класс как-никак!       В общем уснул я, как врач мне капельницу поставил. Проснулся уже ночью. Благо матушка книги привезла мои! Вот хорошо, что она женщина не сильно догадливая. Узнала бы что сыночек читает — корвалол и валерьянка бы не спасли! Это она ещё про то, что я столь же голубого окраса, как чистое небо летом, не знает. Н-да, сын — гей. Не самое хорошее известие. Но кто ж ей скажет! Вот найдёт себе мужика хорошего и заделают мне братика или сестрёнку, а потом и вопросы про свадьбу отпадут сами собой!       Зачитался я любимой литературой. Вырубился уже с рассветом, а как снова проснулся — застыл в немом шоке. Это медбрат мой что ли? О-бал-деть! Это ж как это? Подарок свыше? Пепельные волосы — профессионально окрашенные — чёрная водолазка, что облегала мускулистое (а в этом я даже не сомневался) тело. Белый, выглаженный, халат. И глаза — о боже — чистый изумруд, клянусь!       Так я засмотрелся на этого парня, — на вид ему было не больше двадцати пяти лет — что даже не услышал как он меня зовёт!       — А?       — Привет говорю, калека. Меня Гришей звать, для тебя Григорий Алексеевич. Как тебя так угораздило, ты мне поведаешь?       И я поведал! И то, как Жорик меня взбесил своими подколами на физре, и как мы подрались. После чего было соревнование по канату, вот мы и поспорили, что я его уделаю. Уделал, только вот хлипкие были крепления. Вот и рухнул, вместе с канатом! Тогда уже и спорить не хотелось.       — А что за подколы у вас такие, что людей из себя выводят?       — Из-за имени моего.       — А чего в нём такого?       — Дак Кай же я, вот и шутят: «Кай, а Кай! А где твоя Герда?»        На минуту в палате стало тихо, а после послышался просто офигительно-заразительный и прекрасный смех. Мне даже обидно не было! Вообще у Григория голос был завораживающий! Аж до мурашек глубокий и такой проникновенный. Спокойный, словно песня какая. Диво — дивное!       Просидели мы за разговорами целый день, — с перерывами на процедуры — болтал, правда, в основном только я. А он слушал и смотрел. Да смотрел так, что кровь бурлить начинала, щёки непроизвольно краснели, руки дрожали, дыхание сбивалось, а сердце быстро-быстро колотилось о грудную клетку! Во дел-ла, чего творится-то!       Отпускать его, честно, не хотелось! Но организму нужен отдых. Пришлось попрощаться до утра. Зато было время подумать! Н-да, это что получается, влюбился я? С первого взгляда что ли? И как быть теперь? На кой чёрт этому медбрату сдался одиннадцатиклассник, ей богу! После таких рассуждений стало грустно и, до боли в кулаках, обидно. Вляпался!       Утром Алексеевич снова вернулся. И даже разпереживался из-за моего вымученного вида! Не дело, дескать, с такой миной печальной сидеть! А я чего? Выдавил улыбочку, кривую, но хоть какую-то. Э-эх, сложно то как, оказывается, влюбляться!       Так прошло три дня. Гриша приходил, жаловался на мою, столь не радостную, моську, пытался поднять настроение. Но его присутствие ещё больше тяготило душеньку мою. А ведь правду говорят, что первая любовь всегда несчастна! Вот и мне, видать, не повезло так глупо влюбиться.              На пятый день нашего такого общения Гриша, таки, зае-. Устал он в общем от моего состояния и решил, видимо, исправлять сию ситуёвину. Попросил меня умоститься на край койки, сам сел подле неё на корточки, а потом я уже находился у него на спине! Мы пробежались в таком положении по всему этажу туда и обратно! Сердитые врачи кричали в след, ругались, мол, не дело по больнице носиться! А мы смеёмся, как дети малые.       Уже в палате я опять сидел на краю своей кровати, свесив ноги, а Григорий Алексеевич пытался перевести дыхание. И вот не дурак ли он таскать на себе семидесяти килограммовую тушку? Но пахнет он так, ох! Аж хочется уткнуться носом в сгиб шеи и дышать-дышать! Снова стало как-то грустно, что у меня, скорее всего, не получится никогда позволить себе такие действа.       Новый день, новые проблемы! Сегодня медбрат обещал прочитать мне что-нибудь эдакое. Только вот не думал я, что это будет столь похоже на мою любимую литературу. Его голос скользил по моим нервам, словно проверяя их выдержку. А её оставалось не так много! Я, честно, хотел его прогнать, да только совесть не позволяла! Приходилось прикрывать одеялом своё естество, дабы не взяли с поличным.       — Григорий Алексеевич — шипящим голосом проговорил я — можно прервать ваше чтение?       Он замолчал. И посмотрел на меня так, что коленки задрожали. Пришлось наклонить голову, чтобы не заметил моих, горящих румянцем, щёк. Как стыдно-то, господи! За что мне такое наказание? Мат перемат, чтоб его! Тут почудилось, что под весом чьим-то кровать прогнулась слегка. Ой-ё, чего ж делается-то! Страшно стало до жути.       Минута, а потом горячая рука уже треплет мои кудрявые волосы. Даже не заметил, что дыхание задержал! Голова сама поднялась, чтобы посмотреть этому человеку в глаза его, бесстыдные. И лучше б не смотрел — утонул сразу! Он улыбался, нежно так, ласково. Пациентам так не улыбаются! А потом почувствовал, что Гришкина вторая рука обхватила мою, переплетая пальцы.       — Ты такое чудо, Кай. — Почти что шёпотом сказал. А у меня табун мурашек по спине пробежался!       — А ты дьявол во плоти…       Он усмехнулся, после чего — о боги — чмокнул в горящую щёку!       — Я к тебе по-доброму, а ты сразу дьяволом нарекаешь, нечестно получается! Может наказание тебе придумать какое?       Смотрю на него ошалелым взглядом и понять не могу — мало ему моих страданий что ли? Уже было хотел пререкаться начать, но не успел. Губы у него были сладкие, обжигающие. Целоваться Гриша умел, и делал это медленно, растягивая удовольствие. Одна рука продолжала зарываться в кудри моих волос, вторая — переместилась на талию, слегка сжимая её. Если это всё сон, то я не хочу просыпаться! Как же так вышло?       — Ты так на меня всегда смотришь, а я всё боялся к тебе подойти ближе. Ты словно хрупкая ваза, тронешь - треснет. Понимаешь? Прости глупого, что заставлял мучиться. — И смотрит так, с сожалением!       — Прощу, если поцелуешь ещё разок. И он поцеловал. А я простил.