***
«Двойной чёрный» являлись сокрушительным дуэтом Йокогамы, их сила вкупе была поразительна и недосягаема. Остроумный, невозмутимый и всегда с лёгкой усмешкой на губах, надменно глядя на трупы людей вражеской организации, Осаму дополнял вспыльчивого, невероятно сильного, на первый взгляд даже высокомерного и темпераментного Чую, что был от чистого сердца предан Портовой Мафии, поэтому уход Дазая достаточно отразился на нём, ведь как бы не хотелось осознавать, тот являлся предателем.Помимо сокрушения врагов они убивали друг друга.
Морально и физически.
Мафия не место для нежности и любви. И каждый мафиози, чьи руки по локоть в крови, прекрасно понимает это. Хоть и Осаму уже давно не являлся участником этой организации, нельзя отменять и забыть факта, что он бывший мафиози.Стоит подойти ближе к повествованию, а именно к тому что произошло между этим парнями.
Как было известно, Накахара имеет буйный нрав, а так же он до дрожи в костях ревнив. В навязчивом желании вернуть Осаму, вновь сделав его своим напарником, Чуя сам того не заметил, как превратился в нечто ужасное. Нечто, что могло убить каждого и каждую, кто только глянет на его субъект больной одержимости. Что уж говорить об эфемерных прикосновениях других людей к Дазаю? Он уничтожит их моментально, без единых сомнений, если застанет, как какой-либо человек прикасается к его Осаму. Не заметить подобных, откровенно говоря, пугающих действий от своего бывшего напарника Дазай не мог. По пылающему взгляду небесных очей можно было ясно увидеть что ощущает этот парень. И Осаму увидел задатки чёртового ревностного собственника в Чуе ещё в начале их знакомства, когда тот «незаметно» уничтожал тех, кто хоть раз любовничал с шатеном, утверждая, что «тот человек был опасен для тебя, ты видел его взгляд?!». Но на самом деле опасен для него был лишь Накахара. Недаром Осаму в шутку дал ему прозвище яндэрэ-пёсик, ведь Чуя действительно словно верный пёс, наступая на горло собственной гордости, прислушивался к слову младшего, хотя и яро скрывал это.Но этой одержимости было не скрыть.
***
«Им было так легко манипулировать» — со слабой улыбкой на обкусанных губах вспоминает Осаму, лёжа в холодной воде сырой ванной комнаты, пока его тело покрывалось неприятными муркашками. В его душе царит пустота и лишь слабый оттенок тревожности, что заставлял кровь в жилах стынуть, в предвкушении боли. Именно боли. Дазай грязно хмыкает и поднимает своё запястье, что было обмотано мокрыми бинтами, которые змеились по всему телу. Осаму лениво разбинтовывает его, скидывая санитарные ткани на холодный кафельный пол, за спиной на бортике ванны находя острое лезвие с засохшей кровью. Вскрыться в ванной до прихода хозяина дома было весьма неплохим решением, учитывая то, что сегодня Чуя будет явно не в здравом сознании и уж по головке его точно не погладит. Его худощавое тело было забинтовано в санитарные бинты, что уже успели обмокнуть, лишь по одному поводу. На нём несчётное количество шрамов, ожогов и побоев, что причинил ему тот же самый Чуя. В чём причина подобного торжества с лезвием в ванной? А причиной является желание потеряться в боли, что Дазай наносит сам себе. Тем более, этот привлекательный парень поступил чертовски опрометчиво, переспав с девушкой. Банальный секс с незнакомкой, о котором без всяких проблем узнал Накахара, что сейчас, благо, находился на задании, поэтому агония Осаму настигнет его в продвинутый срок, а сейчас можно вполне покончить с жизнью несколькими глубокими порезами, всяко лучше, чем быть убитым мучительно медленно. Дазай не боится своей участи. Но так же его не привлекает осознание того, что он буквально является жертвой рыжеволосого мафиози, что не позволяет сделать лишний глоток воздуха, держа в стальной клетке. Но стоит отметить, что сам Осаму не пальцем деланный, поэтому сломать его волю Чуе даётся так же сложно. Хоть Накахара и силён физически, в их игре применяет плутоватые ходы именно Дазай. Если бы Осаму был недоволен этим, он бы давно покончил с Чуей и жил бы себе спокойно, но не всё так просто, ведь… Что же может быть лучше постоянного ощущения страха и сладкой боли во всём теле, когда «возлюбленный» ломает твои рёбра и грубо берёт на сухую, заставляя обессиленно хрипеть и истекать кровью? Осаму далеко не мазохист, он терпеть не может боль. Но всё же всякая боль для него лучше, чем душераздирающая пустота внутри и… Одиночество. Не хочется признавать этого, но Дазай не желает находиться в одиночестве, оно убивает его мучительнее, чем сам Чуя, от которого прямо сейчас пришло сообщение на мобильник, что находился на тумбочке, отчего в тишине ванны раздалась вибрация и звонкое уведомление, которое Осаму, естественно, читать не собирался, ведь его конечности онемели в ледяной воде, да и не было желания. «Kitty, I'll fucking rape and kill you. Your Chuuya♡» — сообщение, что было напечатано Накахарой, который мчался с помощью гравитации в свой дом. Дазай устало вздыхает и прислоняет лезвие к бледной коже, собираясь одним движением провести, как резко вздрагивает и от неожиданного треска стекла роняет лезвие в воду, слыша, как через окно влетает хозяин этой блядской квартиры. Коньячные глаза распахиваются, а тёмные зрачки сужаются, пока дрожащие губы изображаются в язвительной улыбке, что являлась, по большому счёту, лишь защитной реакцией Осаму, чья душа жаждила той боли, которую причинит ему через мгновения его смерть. В крови Чуи течёт жгучая ревность и ярость, которым был пропитан мафиози, что застал столь отвратное зрелище. Как же его возлюбленный мог так поступить с ним?! Это непростительно! Дазай должен касаться только Накахары. Его губы, его тело, его разум принадлежат только Чуе и никому более. Накахара тяжёлыми шагами направляется к ванной комнате, ведь вероятность того, что Осаму находится именно там равняется девяноста процентам, остальные десять были на то, что тот уже успел покончить с жизнью в этой же сырой ванной комнате. Чуя доходит до неё и дёргает за ручку двери, которая не на удивление не отворилась. Чего он ожидает, когда вламывается в ванную, что уже была занята? Рыжеволосый раздражённо шипит и прислоняется лицом ко двери, облокачиваясь о неё ладонью, опуская холодный взгляд вниз. — Котёнок, ты же там, верно? — обманчиво-ласково мурлычет старший, сдерживая всю агрессию, что успела накопиться в его жилах, — Ну же, малыш, не прячься от меня, ты ведь знаешь, что подобное очень ранит мои чувства… Я ведь люблю тебя, Осаму. Только я и никто другой, — с неискренней улыбкой продолжает свой монолог Накахара, проводя фалангами по деревянному изделию. Дазай же скучающе зевает, равнодушно закатывая глаза и ища в воде своё упавшее лезвие, прекрасно понимая, что это лишь умелые манипуляции, которыми всегда пользовался Чуя, чтобы бросить пыль в глаза возлюбленному. — Чу-уя, иди к чёрту, твой голос тако-ой отвратительный, что меня сейчас вырве-ет, — цинично протягивает Осаму, разглядывая своё запястье в поисках вены, совершенно не беспокоясь о том, что его сейчас убьют с высокой вероятностью. Накахара распахивает небесные омуты, а на его лице уже играют желваки от подобной наглости и прямолинейности бывшего напарника. Его ярость лишь возрастает, вытесняя любую человечность этого мафиози, отчего тот шумно выдыхает через ноздри и резко ударяет кулаком по двери, оставляя дерево крошиться, а на месте удара образовался след от тяжёлой руки. — Блять, дьявол бы побрал тебя… Открой эту грёбанную дверь, не вынуждай меня сломать её к чертям и нахуй снести тебе голову, — сквозь скрежет зубов угрожает Чуя, теряя самообладание, будучи готовым прямо сейчас вцепиться своими руками в тонкую шею, доводя парня до асфиксии, а там уже и до смерти недалеко. Осаму лишь беспечно хихикает и спокойно проводит лезвием по линии голубоватой вены, оставляя красный след, что стекал в воду, постепенно перекрашивая её в бледно-алый цвет. — Ты и есть дьявол, что побрал меня, — безразлично чеканит младший, кусая нижнюю губу и ощущая острое покалывание в руке от пореза, — ох, чёрт, не забывай, что я не твоя собственность и никогда ею не стану. Можешь насиловать, отрезать конечности, пытать или же даже убить, но твоим я никогда не стану. Хе-хе, давай же, выплесни на меня свою ярость, ублюдок, ты всё равно никогда не сможешь заполучить моего сердц… — не успевает шатен договорить, как дверь в ванную с грохотом разваливается и сквозь пыль уверенно шагает озлобленный мафиози. Эти слова и стали последней каплей и без этого натянутого, словно струна скрипки, терпения Накахары. Теперь же это совершенно не Чуя, это монстр, чьё имя Чуя Накахара. Но это не Чуя, это лишь его оболочка, что пропитана яростью и гневом. Рыжеволосый сиюминутно приближается к ванне и резко протягивает свою руку, намертво хватая тонкое перебинтованное горло несопротивляющегося Осаму, прожигая его ледяным и маньячным взглядом небесных очей, наклоняясь к его лицу и опаляя его губы своим дыханием. — Какая же ты грязная шлюха, Осаму, — хмуро цедит Накахара, стискивая его горло, смотря прямо в закатывающееся глаза и посиневшее лицо младшего, — какого же тебе было трахаться с той девушкой, блядь, зная, что её больше нет в живых? И знаешь что я сделал с ней, мразь? — с пугающей улыбкой цедит Чуя, чуть ли не до хруста сжимая чужую шею. Перед глазами темнеет, кислорода начинает критически не хватать, ещё немного и его настигнет кислородное голодание и асфиксия. Набравшись последних сил, Дазай выдавливает из себя насмешливую ухмылку, помутневшим взглядом глядя на своего насильника. — У…Урод… Т-ты м-монстр… — хрипло шепчет Осаму, из последних сил надувая губы и плюя прямо в щёку старшего, отчего тот удивлённо-оскорблённо выдыхает и ослабляет хватку, второй рукой стирая с щеки чужую слюну. Чуя холодно оглядывает его и, крепко держа забинтованное горло, резко опускает лицо младшего в ледяную воду, принуждая захлебнуться и давиться ею, чуть ли не теряя сознание от того, что вода попадала в ноздри и рот, а так же и от мёртвой хватки рыжеволосого, что душил его. Спустя пару мгновений Накахара вытаскивает его из воды, слегка ослабляя хватку, позволяя отдышаться, пока Дазай жадно глотал воздух и сплёвывал воду, что забила ему рот. — Неверный ответ, — безапеляционно отвечает старший, замахиваясь второй рукой и хлёстко ударяя парня по лицу, оставляя краснеющий след тяжёлой ладони на ней, после чего Осаму сплёвывает уже кровь, с ненавистью смотря на мучителя, — прежде я оторвал ей все ногти и зубы, а после вырвал её чудесные глаза, заставляя сожрать их. Я поджёг ей волосы, оставляя ожоги на коже головы, а после этого сломал практически все кости и расчленил её тело. И под конец этой кровавой вечеринки я облил её квартиру бензином и поджёг её, сам знаешь, что это один из самых эффективных способов убийства. А самое главное, что мне за это ничего не будет, — с хищным оскалом заявляет парень, совершенно равнодушно рассказывая это всё и вновь окуная субъект «любви» в воду. Осаму абсолютно не поражает его речь, ведь сам сотворял дел не лучше, даже изощрённее, он лишь беспристрастно давится водой, стараясь не потерять сознание от удушья и этой же воды, что неприятно попадала в глаза и ноздри. Чуя вновь вытаскивает его из холодной жидкости и ударяет его голову затылком о мраморную стену, прижимая младшего к ней и силой поднимая острый подбородок, принуждая взглянуть в свои глаза. — С-скукотища… М-меня н…не впечатляют т-твои методы убийств, т-ты жалок и н-ничтожен, яндэрэ-пёсик… — тяжело дыша и нервно сглатывая, отвечает Осаму, ходя по тонкому льду, пустым взглядом оглядывая Накахару, чья рука до сих пор стискивала его горло. Чуя звонко смеётся, но в его заливистом смехе слышны фальшивые нотки печали. Он понимает что его «любовь» невзаимна и никогда не будет взаимной, как бы Накахара не выворачивался и не изнурял себя в тщетных попытках завоевать внимание.Можно ли назвать его чувства любовью?
Определённо нет.
Чуя болен и одержим Дазаем, здесь нет ни единого следа любви и никогда не было. Накахарой движет больное желание сделать его своим навечно, но зная перспективы Осаму, можно высказаться, что тот уж точно никогда не подчинится его нездоровому нраву. — Шваль! Как ты смеешь пренебрегать моей любовью?! Да ты урод, что даже не заслуживает её, взгляни на себя! Ты так жалок, что о тебя хочется лишь вытирать ноги. Такой человек, как ты не сдался никому. Никому, сука, кроме меня! Ты обязан ценить мои чувства и отвечать на них взаимностью, блядский паяц! — срываясь на крик, строго заявляет Чуя, но в ответ замечает лишь ехидную и обессиленную улыбку. — Чёрта с два, — сохраняя спокойствие и не ведясь на дешёвую провокацию, отвечает младший, не испытывая никакой оскорблённости. Небесные глаза разгораются пламенем, и Накахара выхватывает из его руки острое лезвие, замахиваясь им и резко перерезая чувствительный сосок, сопровождая это истошным вскриком Осаму, чья физиономия тотчас скривилась от боли, которая ярко ощущалась, ведь всё же соски мужчин являлись довольно чувствительным местом. И сейчас это отрезанное место плавало в воде, заставляя Дазая прийти в тихий ужас, который вскоре начал отходить, ведь за свою жизнь он видел достаточно мерзких инцидентов, вот только на себе подобного не ощущал. Чуя без единого сожаления оглядывает кровоточащую грудь и надменно ухмыляется, замечая тень боли на бледном лице возлюбленного, держа руку на его горле. — Тебе нравится, котёнок? Признай же, что тебе нравится, мерзкая шлюха. Болевой порог настолько высок? Хах, тогда ты стерпишь и следующее, ‐ слащаво шепчет старший, без проблем силой поднимая его из воды и отбрасывая на холодный пол ванной под хриплое мычание недовольного Осаму, который явно сообразил что сейчас произойдёт. Накахара мог бы воспользоваться своей способностью, но какой в ней смысл, если способность Дазая обнулит её? Чуя неспеша падает на колени и бесстыже хватает бедро младшего, бесцеремонно закидывая его на своё плечо и впиваясь в нежную кожу зубами, кусая и оттягивая, оставляя на ней кровавый засос со следами острых зубов, слыша невнятное бормотание Осаму, что не был в настроении быть изнасилованным, ведь тело ломало, словно его переехало грузовой машиной. — Ч-Чуя, убери свои руки от меня… Мне не нравится боль… — сводя брови к переносице, хрипло шепчет Дазай, без сил глядя на отрешённый взгляд старшего, что останавливаться не собирался, да даже не слышал его, — Т-ты мне так противен… — кусая губы в кровь, шепчет парень, ощущая у своего сжимающегося колечка мышц крупноватую и сочащуюся предэякулятом головку члена. Тошнотворно-хриплые вскрики и стенание, вырывающиеся из уст. Рефлекторные слёзы боли, стекающие по горящим щекам. Конвульсивные метания по кафелю, которые предотвращала крепкая хватка Накахары, что пальцами до белых пятен стискивал бока тонкой талии. Жгучая кровь, что стекала по бёдрам, обжигая их. Ненависть. Нескончаемая агония. Отвращение. Мрак.Больно. Больно. Ужасно больно.
— You only mine, kitty…
— Only mine…
«Kitty».